Мечтая за двоих

Тина любит Ньюта Скамандера. Разумеется, любит, а иначе как назвать это чувство, приятное, воздушное и щекотное, которое заставляет её задумчиво улыбаться даже во время ответственного совещания и блуждать мыслями где-то далеко, снова и снова погружаясь в моменты недавнего прошлого, которые, казалось бы, никогда не захочется воскрешать вновь, или в будущее — неопределённое, зыбкое, но манящее предвкушением счастья. «Это судьба», — думает Тина, когда полагает, что Президент Пиквери не обращает на неё внимания. Но та обращает — и приходится скрывать мечтательную улыбку, с трудом сжимая губы в строгую полоску или прикрывая их уголком платка. «Это наверняка судьба», — думает Тина, подперев щёку ладонью, пока Куинни, невесомая и неземная, по обыкновению хлопочет у обеденного стола в их маленькой квартирке. Теперь кажется окрылённой не только младшая из сестер: Тина чувствует себя такой же. И немудрено, ведь тот забавный рыжий мальчишка, юный не по годам, мог бы окончательно загубить ей карьеру и жизнь, но на деле спас её во всех возможных смыслах: незаконно, но очень своевременно вырвал из когтей неумолимого магического судопроизводства, вернул утерянное доверие на службе и… подарил настоящую, как без тени сомнения считает Тина, взрослую, зрелую любовь, которая выдержит испытание расстоянием и разлукой. Любовь терпеливую, мудрую и готовую ждать. Она почти млеет, вспоминая чужое тёплое прикосновение к своим волосам, но ловит мимолётный укоризненный взгляд сестры. Теперь даже дома Тина витает в облаках и, заблудившись в своих мыслях, не понимает, почему Куинни кажется не столько счастливой, сколько обеспокоенной за неё. Почему сейчас сестра хмурится, когда стоило бы радоваться за свою непутёвую и вечно одинокую Тину, прозванную ещё во времена учёбы в Илверморни синим чулком за строгость и чопорность? И нет, Тина вовсе не такая, как о ней за спиной болтали в школе. Не верит, что такая: она ведь на самом деле мягкая, любящая, способная дарить тепло и отдавать всю себя без остатка, так? Просто ей всегда катастрофически не везло с окружением, некому было раскрываться, не для кого проявлять щедрость и нежность души. И нет, совсем она не ябеда и не предательница, что бы там ни думали другие. Тина просто ценит правила — не даром же их придумали! — и хочет, чтобы им следовали, ведь всем от этого станет только лучше. И вовсе она не импульсивная, не двуличная злюка. Тина нарушает правила сама, только когда это критически необходимо, когда иначе нельзя, когда последствия законопослушного поведения могут быть непоправимыми. Кто упрекнёт её в этом? Ну да, не прорицательница она и не камуфлори, чтобы предвидеть будущее, но, в отличие от многих, её здравого смысла довольно, чтобы различать добро и зло! И нет, она не мрачная, не вредная и не въедливая: просто никто не удосужился разгадать её душу, заглянув глубже. Странно, ведь Куинни всегда была на её стороне. Понимала, утешала, ценила — и в школе, и после. Куинни знает всё, что творится в голове сестры, Тина привыкла к этому и даже почти не стесняется, когда в воспоминаниях сухая и тёплая ладонь Ньюта мимолётно касается её щеки. Тина не совершенна, но она всё делает правильно. Так, как должна. Так, как ей подсказывает внутреннее чувство справедливости, почти неосознанное, разумно балансирующее между всеобщим благом, законностью и собственным благополучием. Куинни всегда понимала, и эта безусловная поддержка была чем-то естественным, неизбежным, привычным. Она понимала, когда Тина жаловалась преподавателям в школе или выдавала нарушителей. Понимала её замкнутость и нарочитую скромность. Поняла даже, почему Тина вспылила и атаковала одну жестокую женщину, не-мага. Даже если та не могла за себя постоять. Даже если её дети это видели. Куинни оправдывала сестру: ведь она не могла иначе. Чувство справедливости Тины откликалось на боль ребёнка, измученного собственной ужасной матерью, закономерно превращаясь в ярость и гнев. Куинни всё и всегда понимала, принимая как есть, без тени осуждения. «Ты виделась с мальчиком? Он в порядке?» — иногда спрашивала она, и Тина кивала. Может, нужно было попытаться помочь ему делом, но, единожды нарушив правила, Тина строго соблюдала запрет подходить к Салемцам близко… ладно, слишком близко. Просто смотреть — не считается. Не пойман — значит, и не нарушил ничего. Мир законопослушной и преданной работе Тины сплошь состоял из таких вот небольших допущений, которые касались лично её и невероятным образом не конфликтовали с убеждённостью, что все прочие должны следовать правилам от и до. Куинни находила эту деталь чрезвычайно милой, и Тине вовсе не обязательно было об этом знать. Тина водила Ньюта в участок дважды. Но Куинни всё понимала и тут. Это было важно: жизнь, карьера, будущее висели на волоске, и никак нельзя было упустить законный, правильный, честный шанс выслужиться, а заодно сделать что-то героическое. Например, спасти Нью-Йорк. …Так почему Куинни — всепрощающая, всезнающая Куинни — не понимает её теперь? Тина слегка, на периферии сознания недоумевает, но не пытается выспрашивать причины: она впервые настолько близка к своему личному пониманию счастья, что не хочет его омрачать. После всего пережитого, после того, во что её втянули судьбоносные ошибки Ньюта, ощущать себя снова успешной — волшебно. Тину восстановили в должности, Президент смотрит на неё благосклонно и с уважением, отдавая должное смелости и отваге человека, лицо которого ещё недавно украшало листовки с надписью: «В розыске». И хотя кресло лже-Грейвса на этот раз перешло не к ней, где-то далеко впереди маячит и оно, заветное и ещё полгода назад недосягаемое. Тина отпустила себя и теперь мечтает так смело, широко и бескомпромиссно, как никогда прежде не могла себе даже вообразить. Когда-то злые языки обвиняли Тину в эгоизме и бесчувственности, но разве это так? Кто теперь посмеет сказать подобное? Расстояние способно легко убить чужие чувства — её же только крепнут. Её мечты искренние, её душа распахнута навстречу новому и неизведанному, она живёт в ожидании будущего, которое наконец-то проявит благосклонность к Тине Голдштейн. Заслужила. Вытерпела. Вот и она, долгожданная награда! — Тина… Ньют возвращается в Нью-Йорк, всё такой же кудрявый, с обаятельной робостью улыбки и добротой во взгляде. Ньют, который был верен ей и никогда не винил за те аресты и ту смертельную опасность… в конце концов, это ведь именно он был небрежен, в конце концов, благодаря этому их удивительное приключение свершилось и они нашли друг друга… Так вот. Ньют возвращается в Нью-Йорк. В потёртом пальто, с чемоданом в руках и с первым экземпляром своей книги, которую упаковал с особым старанием и подписал специально для Тины. — Тина. Ньют дарит книгу — и не отводит взгляда, как делает почти всегда, почти со всеми. И на этот раз не просто убирает непослушную прядь с её лица, а намеренно, ласково касается щеки. Он скучал, верно? Ведь именно так люди выражают нежность? Он ждал встречи не меньше, чем сама Тина! Конечно же, Ньют остаётся в Нью-Йорке. Ему незачем больше уезжать. — Иногда тебе может показаться, что… Они много гуляют. Вечерами, когда Тине не нужно дежурить, а иногда и днём. Встречаются у отделения МАКУСА в обеденный перерыв, чтобы наспех перекусить в приятной компании — то есть наедине друг с другом. И Ньют говорит что-нибудь, пока Тина обжигается горячим чёрным кофе, а потом безропотно держит её порцию хот-дога, позволяя рассказать последний забавный случай с работы и вдоволь отсмеяться. Это их маленькая традиция, которой завидуют почти все коллеги. — Но на самом деле… Ньют не становится настоящим денди, нет. Не всё происходит сразу. Но он учится трансфигурировать свой вязаный жилет и куцый пиджак в нечто приличное, почти по последней моде — и они с Тиной по праздникам выходят в свет, посещают места, которые добросердечно подсказывает Куинни. Уж она-то знает, как и где следует проводить идеальные романтические вечера, чтобы два не самых везучих мага случайно не влипли в крупные неприятности. — Тина. И однажды Ньют, всё такой же солнечно-рыжий и очаровательно стеснительный, как в первую встречу, просит её остаться с ним навсегда. И Тина, конечно же, соглашается. Даже не берёт день или два на размышления, хотя так хотелось растянуть минуты счастья: взгляд её жениха такой напряжённый, просительный, и подвергать сомнению своё согласие было бы слишком жестоко. Тина. Миссис Скамандер. Старший аврор с перспективой скорого повышения. Ей больше не нужно ютиться в тесной, слишком девичьей квартирке под надзором строгой хозяйки. В новом приличном доме, куда можно даже позвать гостей, её ждут муж-писатель, в меру чудаковатый и трогательный в чисто британской манере, и несколько очаровательных благовоспитанных нюхлеров, которым позволено гулять по кухне и даже строить гнездышко из галеонов на полке для обуви. Удивительный чемодан, символ их случайной встречи, стоит в коридоре приоткрытым. Там не водится опасных зверей, а уж тем более тех, кто способен сбежать и учинить беспорядки, и изредка, раз или два в неделю, они вдвоём спускаются туда на импровизированный пикник, чтобы поностальгировать и полюбоваться луной над холмом, где ещё пасутся несколько лунтелят, довольных, вылеченных, готовых вот-вот вернуться туда, где им самое место. В реальный мир. Когда чемодан, наконец, пуст, Тина говорит, что гордится Ньютом. И это так. Ведь он сделал нечто действительно важное, то, что имело для него особое, определяющее значение. Он спасал жизни, он помогал, но теперь… теперь пришло время его тварям позаботиться о себе самим, показать, что Ньют не зря старался. Пришло время отпустить прошлое и заняться тем, что важно на новом этапе, теперь, когда они вместе. В их доме уже есть кабинет, набитый редкостями, которые так увлекательно показывать гостям, кабинет, где Ньют пишет свои книги, неизменно посвящая их любимой жене, и где Тина перебирает отчёты, с которыми не успела разобраться на службе. В их доме есть гостиная, уютная и светлая, которая порой полнится гомоном голосов, смехом и перезвоном бокалов. Есть спальни, кухня, садик и... до сих пор пустующая детская. Тина целует Ньюта в щеку — и он понимает. Улыбается ей, помогая подняться по удобной, недавно починенной лестнице обратно в дом, и плотно захлопывает за ними чемодан. Скоро… — Тина, — Куинни тормошит сестру за плечо, вырывая ту из грёз, смотрит пронзительно и непривычно строго. Расстояние делает мечты удобными. Расстояние подменяет настоящего Ньюта вымышленным, идеальным. Тот, кто спас Тину, поразив мимоходом в самое сердце, постепенно становится её сказочным принцем, терпеливым, верным… домашним. — Это не то, чего он хочет, — сокрушённо качает головой Куинни. Не выдерживает. Не может закрыться и не видеть мысли сестры, её красочные, яркие мечтания о скором будущем. Там Ньют ставит чемодан на полку и со всей ответственностью обдумывает, какой костюм надеть к ужину, целиком посвящает себя Нью-Йорку, пишущей машинке, дому и детям. Там он с радостью становится удобным и уютным приложением к Тине. В этих мечтах он лишь виновато пожимает плечами и вновь отдаёт всё, что имел, чем дорожил, чтобы послушно принять чуждую ему роль. Но что же он получит взамен? Тина моргает и улыбается, мягко и задумчиво. Она очень мила сейчас: отражение каминного огня блестит в тёмных глазах, румянец нежно тронул щеки. Тина всё ещё погружена в сладостные картины будущего, хорошего, правильного, одобренного её внутренним чувством практичности и нормальности. — Ты не понимаешь, — возражает она сестре, чуть поджимая губы, чтобы сдержать улыбку: в её мыслях Ньют, уже седовласый импозантный профессор в добротном шерстяном кардигане что-то оживлённо вещает с преподавательской кафедры, а студенты слушают и искренне смеются над его шутками. Теперь понятно, почему Куинни так часто хмурится. Она думает, что Ньют какой-то другой. Что он навсегда останется бесшабашным мальчишкой с полным чемоданом жуткого, но полезного зверья, бродягой, которому чужды обязательства, семья, стабильность. Куинни думает, что некоторые люди никогда не взрослеют, так и не учатся отделять важное от неважного, преходящее от незыблемого. Но это не так. Со временем к каждому приходит осознание подлинных ценностей. — На самом деле все люди хотят одного и того же, — уверенно, ласково объясняет Тина, — все хотят быть счастливыми.

* * *

И Ньют не исключение. Но он пишет книгу не в роскошном министерском кабинете — по правде говоря, там бы ему ни единого слова в голову не пришло, — а на рассыпающихся листках не в меру распухшего ежедневника. Его вязанный жилет сплошь затянут коготками нахального и совершенно не поддающегося воспитанию нюхлера, из-под воротника что-то тонко попискивает Пикетт, пальто прохудилось на локтях, но поправить его всё некогда, зато в чемодане появилось собственное маленькое море… Ладно, не такое уж и маленькое: совсем недавно там удалось создать и опробовать первый настоящий шторм! У Ньюта обветренная кожа и губы трескаются от морской соли и пустынной сухости, потому что почти каждый месяц у него в кармане появляется очередной билет на другой конец света. Он один из тех редких счастливчиков, кто женат на своей работе, причём по взаимной и крепкой любви. Ещё столько не сделано, не узнано. Ещё столько открытий, спасённых жизней, свежих шрамов и рождений. Испытывать, отыскивать, становиться свидетелем! Не то чтобы у него было много времени на праздные мечты о будущем между играми в догонялки с нунду, кормлением сносорогов и кучей обременительный и суетных житейских хлопот, ждущих вне чемодана, и всё же, изредка воображая себя через год, пять или пятнадцать, он, как и Тина, желает быть счастливым. Ньют вспоминает о Нью-Йорке с неизменной теплотой. Этот город и сама Тина — словно якорь, словно маленький светлячок на карте огромного неизведанного мира, то место, куда порой захочется возвращаться, потому что тебя там ждут. Но планы Ньюта пока не простираются дальше обещанной книги — её бы ещё дописать! — потому что он знает наверняка: навсегда осесть в огромном сером мегаполисе для него равносильно смерти. А Тина никогда не покинет комфорт своего обжитого дома, любимую сестру, выстраданный и заслуженный пост аврора ради совместных скитаний с чокнутым магозоологом и спасения фантастических тварей, которых она даже не слишком-то любит. Быть может, иногда, в самых глубоких снах, которые поутру и не вспомнить, они с Тиной — вместе. И, разумеется, безотчётно счастливы, как и полагается влюблённым. Только вот в мечтах Ньюта Скамандера чемодан никогда не запылится на полке и, пока восходит солнце и наступает новый день, его путешествие не закончится.