«Я бы свитером твоим стал. Согревал тебя каждый день. Если сердце грызет тоска, Разыщи меня И надень.»
К горлу сразу подкатывает ком, и глаза начинают переливаться от подкативших слез. Софа вспоминает, она погружается в воспоминания, которые остались лишь в этих красивых строках. — Идем, не будь трусихой! — Матвей корчит недовольную рожицу и открывает дверь в подъезд. Они почти погодки, почти… всего лишь год отделяет их. Такие беззаботные и веселые. Она смущенно улыбается и делает неуверенный шаг. — Тут так темно, — едва слышно говорит Софа и пытается разглядеть своего друга. Матвей высокий и плечи у него такие широкие, что кажется за ними можно спрятаться даже от лавины. И откуда он только такой взялся? — В третьем подъезде всегда лампу выкручивают на первом этаже. Тут и людей почти не бывает, — отвечает звонко мальчишечьий голос. — Может, все-таки в библиотеку пойдем? — Софья смущается. Как хорошо, что здесь темно, иначе он бы увидел ее румяные щеки. Уже три года она тайно влюблена в своего друга детства. С пяти лет вместе на качелях, в песочнице и даже учились читать вместе. Родители все подшучивали, что женят деток, раз те такие неразлучные. И в какой-то момент Софа начала мечтать об этой самой женитьбе. Она не раз представляла, как у них спрашивают «согласны ли вы», а потом Матвей берет в руки тоненькое золотое колечко и тянется к ее руке. После по всему телу обязательно пробегала волна дрожи: начиная от груди, потом к животу и дальше ниже, от чего Софа заливалась краской и смущенно хихикала. Это было самое обычное занятие перед сном: представлять себя с любимым, а затем поцелуй. Как же без поцелуя? Раньше ей казалось, что целоваться это противно: чей-то язык попадает к тебе в рот… фу, думала Софа. Но уже через год она мечтала об этом самом языке и чужих губах. — Ты же сама сказала, что хочешь как в той книжке, — Матвей вечно перебивал мечты подруги, а в тот день вообще говорил загадками. Притащил ее в неизвестный двор, в какой-то третий подъезд, где еще и лампочка не горит. "Вот же засранец", - думала Софа. Хотя ей было абсолютно все равно куда идти, лишь бы вместе. — Я не просила вести меня сюда, — сообщает девчушка и пытается оглядеть местность. — Ну да, ты о другом просила, разве нет? — Матвей резко поворачивается, делая шаг навстречу к Софе. Девушка оступается и понимает, что назад пути нет, там стена. Она опирается и только сейчас ощущает, как его дыхание обжигает ее губы. Как же близко, куда же делось расстояние между ними? — Что ты… — пытается спросить София, как замолкает. Нет, не потому что передумала говорить, просто ее рот накрывает поцелуем мальчик, в которого она уже так давно влюблена. — С-стой, — резко отталкивает Софа лучшего друга. Сердце бешено колотит, но девушка берет себя в руки и выдает то, о чем уже успела узнать от подруг. — А ты рот продезинфицировал? — Ч-что? — Матвей недовольно цокает и опять тянется к губам возлюбленной. — А язык? Ну, там всякие освежающие средства? — получает в ответ юноша от своей дамы. Софа к тому времени уже во всю с подругами обсуждала тему поцелуев. Девочки утверждали, что первый поцелуй — самое серьезное занятие. Во-первых, нужно прополоскать рот, во-вторых, смазать язык, чтобы микробы и слюни не передались. Ну и еще пару пунктов, которые обязательно необходимо сделать, прежде чем переходить к делу. — Фи, — сокращает имя возлюбленной Матвей и недовольно вздыхает. Если бы не темнота, то его багровые щеки уже бы бросились в глаза. — Ты не хочешь поцеловать меня? — Х-хочу! Но твой… твой язык, он должен, ну это… — мямлила тогда Софья и краснела. Она жутко переживала и нервничала. — Тогда замолчи и не двигайся, — юноша вновь наклоняется, и его пухленькие губы дотрагиваются до нее. Фи закрывает глаза и пытается забыть обо всем. Вот и его язык уже проник в ее рот, вот и соприкоснулись их микробы. Кажется, это вкусней, чем она себе представляла когда-то. Прошло уже столько лет. Софа успела повзрослеть, даже стать мамой, а этот поцелуй до сих пор у нее на губах. Она так отчетливо помнит его, даже вкус губ: сладкий с ноткой кислинки. Но все улетело так же неожиданно, как и появилось. Родители Матвея развелись и отец забрал сына с собой в другую страну. Никто не спросил мальчика, хочет ли он этого, никто не спросил, не рушит ли он чью-то судьбу? Сначала юноша пытался как-то поддерживать связь: писал письма и звонил один раз в месяц, большего отец не разрешал. Может быть, через пять лет что-то могло измениться, и Матвей снова вернулся в третий подъезд, где никогда не горит лампочка на первом этаже. Может быть, снова прижал свою Фи к стенке и попытался ее поцеловать. Но бабуля юной Софьи сильно заболела, и родители приняли решение о переезде. Сколько бы ни плакала и не просила остаться дочь, никто ее слушать не желал. Софа сутками сидела на телефоне, пытаясь дозвониться до Матвея в Германию. Но на другом конце трубку брать не желали. Сколько лет, часов, минут минуло с того дня? Фи уже и не помнила. С тех пор она перестала быть маленькой девочкой, с тех пор перестала ждать звонка и писем. С тех пор она уже не верила в любовь. Но было кое-что, что все же не давало огоньку надежды погаснуть, даже тогда, когда уже и гореть-то смысла не было. Софья вернулась в родной город и именно тут ее выдали замуж за Василия. Тогда она и не заметила, что квартира мужа находится в третьем подъезде, в том самом подъезде, где она первый раз поцеловалась, где так бешено колотило сердце, и бабочки парили в животе. Только позже, через пару месяцев, она приметила стихи на стенках, которые когда-то оставил Матвей. Он любил стихи и оставил их здесь, на зеленом фоне, чтобы сделать это место особенным. И, в конце концов, оно таковым стало. Правда, через пару лет эти строки на пятом этаже, куда как-то водил Фи любимый, перестали привлекать внимание. Теперь они были лишь отголосками прошлого, всего лишь воспоминаниями из далекого счастливого детства. Софа больше не обращала на них внимания. И сегодня бы не обратила, если бы не заметила внизу тот же самый почерк, тот же неуклюжий наклон в левую сторону и стихи автора, которого так любил Матвей:«…Я всего лишь тот, кто провожает. Знаешь, как пустеют города? Каждый раз, когда ты уезжаешь, Больно так, как будто НАВСЕГДА…»
— Мам, ты чего? — перебивает голос Манечки раздумья матери. Женщина тут же вытирает глаза рукавами от пальто, оставляя разводы от туши на щеках. Поворачивает голову и пытается улыбнуться. Как же больно внутри вдруг стало, тоска, словно поглотила вмиг. — Задумалась, — выдавливает из себя Фи и интересуется у дочки, что та забыла здесь. — Тима пригласил в кино, — Машин взгляд падает на стихи, что написаны на стенке. Краска совсем свежая, видимо автор ушел пару часов назад. — Не ругайся, ладно? — Как-то пугливо просит дочка маму. Та в ответ лишь удивленно смотрит, пытаясь отогнать всякие грустные мысли. — Это Тима, его почерк. — Какой Тима? — Наш сосед, этажом ниже. Они здесь живут уже лет десять. Я не рассказывала тебе о нем, думала, ты ругаться будешь. Прости… — Манечка опускает голову, и ее хрупкие пальчики сжимают кончики куртки. — Что? — Софья сглатывает и непонимающе смотрит на дочь. Неужели… — О! Матвей Николаевич, — вдруг кричит Маша и выскакивает из оковы материнского внимания, сбегая вниз. Там внизу у дверей стоит высокий мужчина, в руках у него стопка книг и коробка с чаем. Все те же короткие волосы, все та же обаятельная улыбка и широкая спина, за которой можно спрятаться от всего в этом мире. Правда теперь, на этом давно забытом лице, появились морщинки, и взгляд кажется не таким задорным и игривым. Фи не успевает разглядеть своего старо-нового соседа, как он скрывается за ступенями этажей, а она так и остается стоять, задаваясь вопросом: почему судьба разделила их в три метра, в три больших метра… А ведь все могло сложиться иначе, тогда в третьем подъезде, где всегда не горит лампа на первом этаже.