Паутина Ллос

Мензоберранзан — воистину город проклятой Ллос. Ее воплощение в камне, воде и причудливых грибах, настоящий паук, сидящий в центре своей паутины и ждущий только беспечную жертву, чтобы схватить ее и высосать все соки, чтобы потом отбросить, иссушенную и ненужную. А уж недостатка в жертвах у города дроу никогда не было, кому, как не Закнафейну это знать. Кому еще, если только он нашел способ избавлять от мучительных пыток Королевы Пауков — нашел на кончике своего меча. Кому, как не оружейнику дома До'Урден? Закнафейн часто думает об этом. Часто сравнивает город с Ллос, и неизменно усмехается: любой жрице понравилось бы такое сравнение, особенно из уст глупого мужчины. А может, и не понравилось бы: старшей дочери Мэлис, например. Она ненавидит всех мужчин. Ей нравится их унижать, истязать, мучить — просто потому, что они мужчины. Они ниже женщин. И уж тем более ниже жриц. Им не понять настроений их цариц: роскошных, соблазнительных, пышных паучих, которые равнодушно откусят им голову после того, как получат свое. Хорошие любовники живут дольше. Как Зак ни пытается, он может вспомнить только нескольких мужчин, выбившихся из-под каблука служительниц Ллос. Громф Бэнр — сын, который мог бы добиться куда большего, если бы не жесткий матриархат, да еще наемник Джарлаксл. Но Громф не пойдет выше: он в цепких руках своей древней матери, Матроны Бэнр, и ее дочерей, думает, что сидит в центре паутины, но на деле бьется где-то на ее окраине. А наемника Зак не понимает: не понимает, не знает, не доверяет, но восхищается, потому что этот дроу смог оторваться от паутины, хоть и оставил на ней часть себя, окровавленные ошметки эбеновой кожи, волнистые белые пряди волос, а раны кровоточащие прячет под переливающимся плащом радужным да шляпой с перьями. Сам оружейник не раз пытался сделать это, броситься в пустоту, в смертоносные коридоры Подземья или даже наверх, в мир жгучего солнца, но город держал его крепко, и только рука с клинком Зака свободна была: так и освобождал он дроу, еще детей пронзал мечом, чтобы их не отравили окончательно. Город держит его с помощью сына. В день рождения младшего принца До'Урдена была славная битва. Зак убил нескольких детей: еще маленьких, в которых еще не были задушены порывы честности. Ему хотелось так думать. Жизнь его сына была спасена только благодаря гибели старшего из его братьев: Нальфейна погубил второй, и дроу оказался очередной жертвой интриг Мензоберранзана. О нем не жалели, ведь это всего лишь мужчина: только жаль было мага терять. Она бы и из Дзирта мага сделала, эта властолюбивая Мэлис, которую запрещено мамой звать: только Матроной, да Зак настоял, отыскав в младшем принце свой талант, свои движения. Себя нашел, только себя решительного, того, кто сможет уйти. Зак сомневается теперь. Сомнение — уверенность — сомнение. Робкие попытки Дзирта вести себя не так, как подобает — и уже свистит хлыст его сестры Вирны, тоже дочери Закнафейна. Она была добрее других. Добрее Бризы. Добрее Мэлис. Добрее Майи. Заку хочется и Дзирта убить. Режет ему ножом по сердцу судьба сына. Паучьим ножом, и проворачивает его злорадно каждый раз, когда он на урок приходит. Он этот нож выдернет только когда Дзирт из Академии вернется: жестоким и коварным темным эльфом, принцем До'Урденов. Поздно, поздно тогда его убивать будет, он уже исстрадается и сломается под гнетом Паучьей Королевы. И на поверхность пойдет — чтобы ночью резать беспечно веселящихся эльфов. Залить их костры горячей кровью, окончательно утратить все светлое и слиться с мраком Подземья. Зак знает все это. Он лежит на той же паутине — спина к спине, только рука у них с сыном пока одна на двоих свободна. Бриза мимо идет, походя пинает Зака тяжелым сапогом - за то, что дерзить иногда смеет, за то, что не склоняется раболепно, за то, что мужчина. Закнафейн молча сносит ее издевательства, потому что жизни другой не знает. Бережет свою свободную руку с клинком для Дзирта: чтобы оторвать его от Мензоберранзана или пронзить сердце, если паутина обовьет его всего. Зак поднимается с каменистого пола, отряхивает пивафви, медленно идет к себе, то и дело оглядываясь, чтобы тепловым зрением увидеть красные затухающие отпечатки своих ног. В Мензоберранзане мелькают красные тени — вечер уже, Нарбондель почти не светится, скоро Громф придет, чтобы наполнить ее магией и заставить служить дроу. Закнафейн не понимает, почему именно такие слова пришли в его голову. С чего он взял, что Нарбондель заставляют. Наверное, потому, что он мужчина. Мужчины умеют только служить. Он останавливается на минутку, чтобы поговорить с кем-то из неблагородных членов дома: капитаном их стражи или что-то вроде того. Быстро мелькают пальцы в причудливом языке дроу, складываясь в жесты и слова: булавы, мечи, копья. "Все починю" — беззвучно обещает оружейник и торопится дальше. На урок с сыном. На битву с искушением. Зак сына любит, любит сильно, как никого другого, и хочет убить его больше всех на свете. Потому что он большего достоин, чем подражать своим искусством темным эльфам и служить козням его царицы-матери или сестры. Он достоин солнца и света. Лучшего. Пожалуй, единственный дроу, кого Зак убить не хочет — это Джарлаксл. Не потому что не справится с хитрым наемником, хотя Закнафейн здраво оценивает свои возможности. Не потому, что найти этого дроу не проще, чем получить власть в доме. Просто потому, что Джарлаксл нашел свою дорогу — по пути с Мензоберранзаном, но свою. Свободную. И этого уже достаточно. Да и не его, оружейника, это дело. Его дело — выучить нового безжалостного бойца До'Урденов. Смертоносного воина, быстрого и неуловимого, лучшего из лучших: карающую руку Ллос, благоволящей дому, с двумя скимитарами. И, глядя в необыкновенные лиловые глаза своего сына, Дзирта До'Урдена, Зак единственное желание ощущает особенно отчетливо: в этот раз не выполнить свой долг.