The Light

When you think all is forsaken, Listen to me now, You need never feel broken again — Sometimes darkness can show you the light. (Когда ты думаешь, что все потеряно, Слушай меня, Тебе больше никогда не придется Чувствовать себя сломленным — Иногда во тьме можно увидеть свет). (Disturbed — The Light)

***

      «Боюсь, это невозможно, Ваше Величество. Простите, я не та, кто станет достойной претенденткой на ваше сердце… и корону. Обратите внимание на Мари Мэй Калландер. Она красива, закончила Оксфорд с отличием, ее репутация безупречна, а ее отец герцог…» — Уиллоу нервничала, сжимая в руках тот самый конверт, что он отдал ей перед коронацией, но была решительна в своем отказе, услышать который Роберт совершенно не ожидал.       «Мне известны достоинства мисс Калландер, Уиллоу», — ответил он тогда. А мысленно добавил: «Она ужасно скучна, слишком откровенно мечтает о короне, а рядом с вами напоминает блеклую мышь».       Не подобает королю говорить таких слов о даме, он и не сказал. Но уголки губ Уиллоу едва заметно дрогнули, Морено сумела сдержать улыбку и не дать ей появиться. Роберту показалось, что она если и не услышала его мысли, то точно уловила их суть.       Уиллоу говорила ему о невозможном. Но ему ли не знать, что в этом мире возможно все. Будучи наследником английского престола, камнем падать в военном самолете, потерявшем управление, подобно мертвой птице.       Добывать себе еду, понятия не имея, что можно есть, а что нет; ловить рыбу, жарить на костре, как в детских походах, вот только это не развлечение. Иметь при себе лишь отцовский нож и ракетницу — всего лишь одну. Гадать, когда же его найдут и спасут, не имея ни капли контроля над ситуацией. Выживать.       Вернувшись домой, прочно стоя на ногах, чувствуя, как бьется сердце и бежит по венам голубая кровь, читать эпитафию. Эпитафию, выгравированную на надгробном камне собственной могилы.       Умереть для всего света и — большекрылым фениксом — для него же воскреснуть. Ему ли не знать, что в этом мире возможно все.       — Джаспер? — В столь поздний час весь дворец уже давно спит, но только не король. И не его лучший охранник, обнаружившийся не в своей комнате, а в кабинете службы безопасности.       — Ваше Величество? — Фрост бегло глядит на часы и лишь после поднимает взгляд на короля. Знай он, что случилось с письмом Лен, не смотрел бы так… Но он нужен Роберту. Лучший из людей Хилла, который будет тенью следовать за ним и сделает все, чтобы покушение, отправившее на необитаемый остров, больше никогда не повторилось. Для Лен тоже все к лучшему: принц Идриси — куда более подходящая компания для нее, чем обычный охранник.       — Мне нужно, чтобы ты узнал все об одном человеке. Интересы, времяпровождение, компанию…       — Кто он, кто-то из антимонархистов?       — Вильгельмина Морено. — Фросту удается справиться с удивлением рекордно быстро, он все понимает правильно и лишних вопросов не задает.       — А сейчас, — как бы невзначай бросает король, собравшийся уйти и обернувшийся в дверях, — иди спать. — Фроста даже немного жаль, но Роберту прекрасно известно, что в жизни сказок не бывает. Тыква не превратится в карету, а крыса в кучера. Принцесса не сможет быть с охранником, только если не отречется от всех титулов. Но такого произойти не должно, только не сейчас, когда половина страны все еще помнит выходки Сайруса, а вторая — заявление покойного короля об упразднении монархии. По этой же причине Спенсер Хенигсберг не вернется во дворец.       Роберту немного жаль, но все это издержки. На кону корона, монархия, вековая история его семьи. Этого того стоит.

***

      Джасперу не понадобилось много времени, чтобы собрать досье на претендентку номер «один». Уиллоу отказала Роберту, но она все еще на вершине списка. Король упрям, и всегда получает желаемое.       Появившаяся на весеннем балу в пышном и очень красивом платье Уиллоу похожа на принцессу из старых сказок. Сказок, которые Роберт никогда не любил.       Уиллоу бросает красноречивые взгляды на Лиама (братец как всегда не замечает), когда думает, что никто не видит, и ее улыбка меркнет в эти мгновения, но Роберт замечает все.       — Ты отказалась от каждого из моих приглашений, Уиллоу, — он звал ее во французскую Гарнье, на бал короля Дании — в любой уголок мира (она любит Испанскую площадь и мечтает увидеть Большой каньон — спасибо Фросту), и на каждое приглашение получал вежливый, но решительный отказ, — согласись хотя бы на танец?       Уиллоу соглашается, вкладывая свою хрупкую дрожащую ладошку в широкую ладонь Его Величества. Миллионы девушек мечтают оказаться на ее месте — на месте единственной, наверное, в целом мире, отказавшейся от возможности стать королевой.       Роберт ведет в танце, и Уиллоу следует за ним. Ее нервозность и волнение постепенно исчезают; Морено прижимается к королю, перешагивая границы дозволенного этикетом, но едва ли она отдает отчет этому. Она как будто неосознанно ищет утешения. Или защиты.       Вильгельмина Морено не сказочная героиня. Она реальна, абсолютно реальна — Роберт ощущает ее тепло, вдыхает тонкий изысканный аромат ее цветочных духов. Девушка в его руках, кружащаяся с ним под звуки вальса, особенная. Зная, что Лиам не любит ее, остается верной своему непутевому сердцу.       Роберту хочется сказать ей, как все это нелепо. Рассказать, от каких перспектив она отказывается. Но Уиллоу сама прекрасно знает об этом. Знает, но слушает не разум, а сердце. Хенстридж молчит. Его собственное сердце немо и холодно — оно мертво.       Его сердце мертво с того вечера, когда наследный принц снова оказался в своем мире, в Лондоне — дома. Он шел к Кэтрин, шел, готовый отказаться от титула, от короны ради нее и жизни, о которой она мечтала. К Кэтрин, променявшей его на его же родного брата. Будущий король стоял и смотрел, никем не замеченный, все еще считавшийся мертвым, как любимая девушка целует его младшего брата.       — Как дела у Мари Мэй? — негромкий мелодичный голос мисс Морено звучит словно издалека, отвлекает от мрачных воспоминаний, возвращает к реальности, куда более приятной.       — Понятия не имею, — откликается король. Ему нет никакого дела до дочери герцога. Вот уж кто мечтает о короне.       — Не нужно, Роберт.       — Что не нужно?       — Приглашения, цветы — все это.         Танец заканчивается, и Уиллоу уходит, оставив его одного. Не сказочная и не принцесса. Если королевское сердце Роберта Хенстриджа мертво, отчего же ему (этому глупому сердцу) так хочется последовать за ней?       Каждую ночь, когда Роберт закрывает глаза, откидываясь на подушку в королевских покоях, принадлежавших раньше его великому отцу, а потом случайному недоразумению Сайрусу, он видит во сне остров. Едва не ставший королевской усыпальницей, проклятый остров, на котором не было ни души — кроме него, наследного принца Его Величества. Только Роберт тогда даже не подозревал, что отца уже нет в живых. Снова и снова вспоминал слова отца, и собственная беспомощность угнетала не хуже полного одиночества.       «Я люблю тебя, сын, но тебе не стать великим королем».       «Я собираюсь упразднить монархию. Причина не в тебе. Так должно быть».       Время шло, ничего не происходило, кроме дождей, бурь, штормов, а Роберт то и дело обращался к воспоминаниям — единственному якорю, позволявшему удержаться на плаву. Кэтрин являлась к нему, звала обратно — звала домой. Тогда Роберт решил: если отец упразднил монархию, значит, такова судьба. Он примет это. Купит красивый уютный дом — в противовес огромному дворцу, в котором по незнанию можно заблудиться, — и увезет Кэтрин из Лондона. Они будут жить долго и счастливо.       Иногда Роберту снится, что остров зовет его обратно. После таких снов он просыпается и потом долго не может уснуть. Переворачивает часы и смотрит, как перетекают из одной емкости в другую золотистые песчинки. Слова отца — еще одно сновидение-кошмар. Часы — живое напоминание времени, проведенного за шахматной доской в королевском саду, отцовских уроков. Роберт хотел бы разбить эти часы вдребезги, чтобы от них ничего не осталось, но рука не поднимается. Воспоминания не отпускают его.       В ночь после весеннего бала королю не снится ни остров, ни Кэтрин, ни даже отец. В его сне лишь темнота и девушка из сказки — девушка, излучающая свет. Девушка уходит от него, он смотрит ей вслед. Его глупому сердцу хочется отправиться за ней.

***

      Джаспер молчит, но в его молчании столько понимания. В руках Роберта открытая бархатная коробочка. На мягкой подушке внутри дорогое и очень красивое бриллиантовое колье. Коробочка с негромким стуком закрывается, колье отправляется в личный королевский сейф. Он мог бы подарить Уиллоу не одно такое колье, только проку от них… Морено не такая, как другие девушки, безделушками (даже если у них ценники с шестью нулями) ее не купишь.       — Попробуйте… — голос Фроста ускользает от внимания короля. Роберт замечает в досье Уиллоу строку, ранее оставшуюся без внимания. Приют Святой Анны. Название на слуху. — Этот приют — предмет интереса Оливера Рида, — подсказывает Джаспер, и они вместе собирают информацию.       Здание в историческом центре миллионер намерен превратить в люксовый отель. На защиту приюта встала общественность, и Уиллоу приложила для этого все усилия. Жаль только, что Роберт не узнал об этом раньше, что Уиллоу не пришла с этим к нему.       — Вы настроите Рида против себя, — замечает Фрост, глядя как Его Величество тянется к телефону. Плевать на Рида. Он всего лишь бизнесмен. Роберт — король. Пришло время вмешаться. — Вы скажете ей? — Хенстридж отрицательно качает головой. Уиллоу могла прийти к нему, и тогда вопрос был бы решен в два счета. Но Морено не воспользовалась служебным положением, не стоит и сейчас ей знать об этом покровительстве.       Когда, выйдя из кабинета службы безопасности, Роберт замечает в коридоре Уиллоу и Лиама, он вдруг отчасти даже понимает брата в его неуместной ревности к Кэтрин. Лиам сжимает плечи Уиллоу в своих руках и что-то ей настойчиво говорит. Роберту яростно хочется сбросить руки брата с ее плеч или даже его ударить. Запретить приближаться к ней.       — Мне нужно идти, пожалуйста, дай мне уйти, — Морено едва не плачет, но в ее голосе Роберт не слышит мольбы. Она велит Лиаму уйти, слишком гордая для того, чтобы просить.       — Девушка велела оставить ее в покое. — Роберт идеально спокоен — внешне — и останавливается рядом с Уиллоу, смотря только на брата.       «Зачем она тебе, ты же получил Кэтрин…»       В глазах Лиама, таких же серых, как у Роберта, — как и у их отца — столько отчаяния, что вдруг становится его жаль. Жаль теплых разговоров и откровений, былой близкой дружбы, но эти чувства Роберт давит в зародыше. Лиам потерял его доверие, когда лгал, глядя в глаза; когда так и не смог найти в себе смелости рассказать об их связи с Кэтрин.       Лиам стремительно уходит, а Уиллоу встречается взглядом с королем. В ее глазах нет блеска слез, губы не дрожат — твердо поджаты. Она прекрасна в борьбе с самой собой.       — Помнится, когда я приглашал тебя в Гарнье, ты сказала, что занята по пятницам. — Уиллоу смущается, будто ей указали на невежество; ее щеки розовеют, но взгляд смягчается. — Расскажешь, чем?       — Я бы и показала, но у вас ведь встреча…       — Эту встречу можно перенести.       Роберт забывает сообщить Фросту о своем намерении покинуть дворец и о том, что берет его машину. Уиллоу забывает свой плащ и грусть, причиненную разговором с Лиамом. Когда они приезжают к Рассел-сквер, первые капли дождя падают с неба.       — Ну вот, его здесь нет, — Уиллоу ступает по аллее, не обращая внимания на дождь, и Роберт идет рядом. — У памятника герцога старый поэт каждую пятницу читает стихи. Вы бы их слышали… Они прекрасны! — Капли дождя бегут по ее лицу, волосам, и платье быстро намокает, как и рубашка Роберта. — «У меня есть ручной дракон (до чего банальный сюжет). Но он прилетает на мой балкон уже пару десятков лет…»*       Уиллоу улыбается, читая строки, которые уже давно знает наизусть. Ей плевать, что мокрые пряди липнут к щекам и лбу, и нет никакого дела, что потечет тушь. Уиллоу улыбается королю, и ее глаза излучают свет. В ней столько жизни и искренности… Она не похожа ни на Кэтрин, ни на кого другого. Роберт убирает пряди с красивого лица, а Уиллоу, кажется, затаила дыхание. В тот момент, когда он ее целует, на Лондон обрушивается ливень. Вода уже ручьями бежит по коже, стекает под ворот рубашки, но Роберт ничего этого не чувствует. Когда-то он сам сказал бы: «Как глупо — мокнуть под дождем», но губы у Уиллоу сладкие и мягкие, податливые, и хочется стоять вот так с ней хоть целую вечность, не замечая ничего вокруг. Только ее тепло. И ее свет.