Так ли неоспорима вина Груздева?

— Я вас предупреждал, улик хватит на десятерых… Когда Груздева в полном смятении чувств вывели, сотрудники отдела по борьбе с бандитизмом наконец-то смогли позволить себе расслабиться и передохнуть. Конец хлопотного дня, «Чёрная кошка» ещё жива и попортит всем немало нервов, но по крайней мере убийство Груздевой раскрыто по горячим следам всего за несколько часов, и по этому делу Панков ворчать не будет.  — Не понимаю, как мог интеллигентный человек, врач… — недоумевал Шарапов.  — А я не понимаю совсем другое, — независимо и немного отчуждённо произнесла Ольга. Ольга Кравцова, двадцатипятилетняя женщина приятной внешности, недавно появилась в отделе. Конечно, она мало чем могла помочь, когда оперативникам требовались быстрые ноги и мгновенная реакция, или в тех случаях, когда, выезжая на место преступления по горячим следам экстренных вызовов, ещё можно было застать грабителей за их промыслом, но железная логика, редкая не только для женщин, способствовала выстраиванию не вызывающих сомнения умозаключений и часто являлась хорошим подспорьем для следствия, как и аналитический ум, отсекавший всё, имевшее хоть какие-то слабые места, и исключавший даже малейшие недочёты в ходе расследования.  — Что же тебе неясно? — поинтересовался Жеглов.  — Кто совершил убийство.  — Пистолет для тебя не улика?  — Настолько неоспоримая и так вовремя появившаяся и отыскавшаяся, что не может не внушить ну ооочень большие подозрения…  — Выскажись яснее, — усталость Глеба не помешала ему скептически усмехнуться, — каким именно образом.  — Пожалуйста. Я была уверена в виновности Груздева ровно до того момента, пока на месте его нынешнего обитания не отыскали пистолет, то есть пока Пасюк не привёз его сюда. С чего начинается любое расследование? С мотивов. «Ищи того, кому это выгодно». Кому? Начинаем с ближайшего окружения. Номер один — гражданин Груздев. Имелись у него причины желать, чтобы Лариса исчезла? Бесспорно, да ещё какие!.. С Ларисой жил плохо? Плохо. Ругались? Ругались. Её увлечения ему не нравились? Не нравились. Разводиться хотел? Хотел. Лариса это дело тормозила? Тормозила. А у Груздева в это время появилась другая женщина, возможно, он относился к ней серьёзно, рассчитывал на создание семьи, она подходила ему. По роду занятий, по характеру… И личная симпатия, наверное, имела место… А отсюда самое главное — квартирный вопрос, Иван Сергеевич не скрывал, что у него с жилплощадью проблемы, он так и сказал.  — Это лишь подтверждает, что устранение Ларисы его полностью устраивало, — вбросил Тараскин.  — Это подтверждает также и то, что Груздев прекрасно понимал: все эти резоны автоматически делают его первым подозреваемым. Груздев высокомерен, неприветлив, скрытен, но он не дурак, у него высшее образование, достойная работа, большой опыт, он почти вдвое старше каждого из нас. Рискнуть всем этим: положением, уважением, любимой женщиной? Ради чего? Ради квартиры поставить на карту всё? Сомнительно. Но предположим, что он всё-таки решился на убийство. Что он делает дальше? Идёт «на дело» в семь часов — летом, когда темнеет так поздно, после рабочего дня, когда на улице полно людей, когда во дворе и на лестнице его могут встретить люди, заметить мальчишки… Зачем? Дождись вечера, приезжай в десять-одиннадцать часов, когда соседи уже отойдут ко сну, когда на твоём пути тебе никто не встретится. А что вышло? Липатников его засёк — ещё один тревожный звонок, свидетели уже имеются, и их показания будут не в его пользу. Казалось: не рискуй, отложи, не в этот раз, отступи. Но Груздев прёт и прёт, невзирая на очевидное. И тут начинается самое интересное. Допустим, входит, убивает, собирает вещички, уничтожает улики. Почему же от вещей Ларисы он избавился сразу (и когда, и как смог разобраться так оперативно?), а от главного — пистолета — нет? Ведь он понимает, что это самая главная, самая вещественная, самая убийственная улика! Что с ней церемониться? Брось в Москву-реку — и дело с концом, нет орудия преступления — вина не доказана. Даже если предположить, что ему невмоготу было расставаться с наградным оружием — ну, дорого как память… Пусть, не выкидывай. Зарой хотя бы в садике, схорони на каком-нибудь пустыре, а ещё лучше — положи в сумку, сдай на вокзал в камеру хранения и перекладывай с вокзала на вокзал через неделю или какой там максимальный срок… Провозись так месяца с два, а потом и ажиотаж поутихнет, и следователи на допрос таскать перестанут.  — Это можно было отследить — я имею в виду перемещения Груздева.  — Кем? У нас для этого есть лишние люди, когда мы за «Чёрной кошкой» гоняемся? Приоритеты, ранг, так сказать, преступников расставил бы всё по местам. Бытовое единичное убийство — и серия дерзких ограблений со многими жертвами. Забыли бы об этом Груздеве благополучно и занимались бы им постольку поскольку, только после первоочередного… Но я иду дальше. Значит, вещи исчезли, а пистолет Груздев жалеет и, чтобы нас особенно не утруждать, аккуратненько «прячет» его по месту проживания — приходите, берите, сначала — оружие, а потом — и меня, дубину стоеросовую, ничего лучшего не придумавшую, кроме того, как подставиться поскорее… Но и это ещё не всё. Груздев — врач, дипломированный специалист с большим стажем работы, зачем ему вообще связываться с оружием, да ещё с личным? Кстати, патроны в коробке остались нетронутыми — тоже нестыковочка… Наличие именного пистолета легко установить, это должно быть отражено. В личном листке в отделе кадров, в списках награждённых, мало ли где ещё… Рано или поздно мы бы узнали, что оно у него было, что именно из пистолета такой марки было совершено убийство. Любой здравомыслящий не стал бы на его месте связываться с пистолетом и стрельбой — это к тому же и шум — а вдруг кто-то услышит и сунет любопытный нос? Он врач, он прекрасно знает, как можно без помех отправить человека в мир иной, не стреляя. Груздев вполне мог бы подобрать средство, которое провоцирует остановку сердца или, наоборот, сильнейший сердечный приступ. Несколько капель в чай — тем более если с Ларисой он продолжал относительно регулярно встречаться по этим делам с разменом квартиры, никакого подозрения у жертвы не возникло бы… Приходи ночью, подливай нужное снадобье, жди конца, аккуратно клади бездыханное тело на диван, запирай дверь — и не появляйся по старому месту жительства неделю-две. Придёшь дней через десять — намеренно постучи к соседям, осведомись, где Лариса может быть, — вроде бы обещала, договаривалась, неужели забыла? Ах, эта память женская… Ну ладно, зайду позже… Так вполне можно было протянуть месяц-полтора, а потом, когда при летней жаре тело основательно разложится и уже нельзя или очень проблемно будет установить наличие в организме следов лекарства, кто будет этим заниматься? Соответствующий препарат добыть нетрудно — у себя на работе достать, доступ к сильнодействующим у Груздева наверняка имелся. Если у себя на работе не получилось бы, рецепт бы выписал — ищи-свищи потом, в какой из тысяч аптек в Москве он отоварился… Или ещё более простой, более разумный вариант — приобрети снотворное — и в тот же чай при личной встрече. Опять же: время проходит, установить умысел и убийство очень трудно — а вдруг это самоубийство? Лариса вела достаточно раскрепощённую жизнь — разве так уж сложно предположить, что у неё возник раздор с очередным поклонником: уличила его, например, в измене — и в растерзанных чувствах упокоилась с миром, кляня мужское непостоянство и ещё более рано, чем сама, умершие надежды… И записки на прощание не надо: наверняка сплетницы в театре припомнили бы не один флирт и раздули бы из него страстный роман. Хоть сыпь таблетки вокруг трупа, хоть не сыпь — кто будет спустя два месяца после убийства разбираться в личной жизни женщины сомнительной репутации? А тут? Дверь не закрыта на ключ — к чему? Это же для Груздева, соверши убийство он, с идиотизмом граничит. Сорокалетний врач, прошедший войну, остепенившийся, успешный, фактически семейный, ведёт себя как герой американских фильмов: средь бела дня хватает именное дуло, палит в жену, едет к любовнице, кладёт боевого друга, на радость родной милиции, за батарею отопления, засыпает сном праведника, а утром как ни в чём не бывало идёт на работу. Приходите, обыскивайте, меня сажайте — я мечтал об этом всю свою сознательную жизнь… Я повторяю, Груздев — состоявшаяся личность, он не будет ради квартиры, хоть она ему и нужна, ставить на кон и личную жизнь, и карьеру, и уважение знакомых. У него, может быть, в планах защита степени или какие-то важные исследования — ну несовместима его фигура с преступлением, хоть убей! — И Ольга невесело усмехнулась. — Мне он неприятен — так, на первый взгляд, на личное впечатление, вина его в том, что случилось, конечно, есть: не должен он был оставлять оружие там, где фактически уже не жил. Но он не убивал: он скрытен, осторожен, вращается в научной среде, должно быть, привык лавировать. На риск, тем более такой огромный, такие люди не идут.  — Возможно, доля здравого смысла в твоих рассуждениях и имеется, но, к сожалению, суд их не будет учитывать, он опирается на факты, а они не говорят — орут против Груздева. Пистолет нашли у него дома — и он от этого никуда не денется. Все твои построения разобьются об этот аргумент. Я тоже мыслю здраво и предрекаю, что твоя попытка оправдания Груздева обречена, — у Жеглова были свои доводы. — Мнение суда, когда до него дойдёт дело, будет опираться на улики и в любом случае перевесит твои построения.  — Но если принять, что Груздев невиновен… — задумчиво протянул Гриша. — Он не должен быть расстрелян за преступление, которого не совершал. А суд точно будет не на его стороне.  — Именно на это и рассчитывал настоящий преступник.  — Тебе бы не следователем, а адвокатом работать. — Жеглов снова усмехнулся, на этот раз — просто невесело. — А ты не предполагаешь, что в твоих догадках, если их будет разбирать другой аналитик, тоже обнаружатся огрехи? Ольга пожала плечами:  — Никто не застрахован от ошибок. Я просто иду по нашей первоначальной версии и нахожу в ней не совсем убедительные места.  — Я считаю, что мы не должны лишать Груздева, как бы неприятен он ни был всем нам, его последнего шанса, — подключился к полемике Шарапов.  — Так что вы хотите? Ты, Ольга, и ты, Володя, предлагаете всему отделу искать воображаемого убийцу, некий призрак, фантом, который то ли существует, то ли нет, может быть, где-то ходит, наверное, что-то делает, когда у нас сидит Груздев, у которого все причины укокошить свою жену имеются и налицо, у которого УЖЕ нашли пистолет!  — Преступник самоуверен и нагл, — гнула своё Ольга. — Он именно на это и рассчитывал: Груздева мы возьмём сразу, пистолет тоже найдём быстро, мотивы присутствуют — как же тут не соблазниться, не рапортовать о раскрытии убийства за несколько часов? Но здесь и одно слабое место у настоящего убийцы — он поверхностен, он не учёл, что на вещи можно взглянуть и с другой точки зрения. Всё в конце концов решит суд, а наше дело — установить истину.  — То есть…  — Искать другого человека. Допустим, пистолет Груздеву подбросили. Что из этого следует? Что сделавший это прекрасно знал, что у Груздева было наградное оружие, знал, где он его хранил, знал, где он живёт, — значит, был с Ларисой в достаточно серьёзных, доверительных и не вчера зародившихся отношениях. Не может быть, чтобы при опросе знакомых Ларисы, её подруг, сослуживиц след этого человека не мелькнул. Будут, будут зацепки. Да вот хотя бы с кем вчера сидела Лариса за столом, если Груздев утверждает, что он её не видел и с нею не чаёвничал? Проверить это не составит труда: и пальчики, и надкусы на шоколаде…  — Отпечатки, слепки, опросы, беготня. — Жеглов потянулся. Ольга рассмеялась.  — «А счастье было так возможно…»  — Ну ладно. Уговорили, защитники. Но эксперт уже ушёл, а возможные осведомители спать завалились. Что и нам не мешает сделать: давно все с ног валимся. Завтра на свежую голову будем дальше разбираться, а сейчас всем отдыхать. Надеюсь, против этого товарищ Кравцова возражать не будет?  — И не подумает.  — Тогда по домам, — вывел Жеглов. — И всем спокойной ночи до завтрашнего утра!