Часть 1
1 марта 2017 г. в 14:19
Примечания:
"Дикая индейка" и "Джонни Уокер" — марки виски. Ну мало ли, кто-то не знает.
Дазай посещает «Люпин» в одиночку.
Под прошлым давно уж поставлена точка, единственной дружбы дописаны строчки, и память давно отпустить бы пора. Но в сердце так пусто, так вязко и горько...
В кармане — потёртое старое фото; оно — не Дазая (его — на могиле осталось, тот день для него — как вчера).
Дазай не берёт ни «Индейку», ни «Уокер» (с друзьями лишь только пить виски он мог бы). Осаму берёт что угодно покрепче: текилу, и водку, и горький абсент. Он пьёт ну почти до потери сознанья, чтоб шум в голове перекрыл мирозданье…
От пьянок от этих становится легче?
Дазай ни за что не признался б, что — нет.
За баром — руины. Конфликт прекратился. И — нет, Достоевский не остановился (убили его). Похоронен уж Мори. И Доппо хорош как директор, но всё ж…
Погибших — за сотни. Огромное горе…
С цветами к могиле, что с видом на море, Осаму приходит теперь слишком часто.
Как горько способна аукнуться ложь!
Теперь он — последний из прежнего трио. Двойной стала та небольшая могила, и рядом с табличкой, до боли знакомой, чернеет вторая. Под нею — букет.
Дазай вспоминает — он помнит, он помнит, как Анго совместное делает фото, как может смеяться…
Как стонет от боли.
Как гаснет в глазах его призрачный свет.
Так было привычно винить Сакагучи…
На небе сгущаются тёмные тучи. Дазай смотрит в небо, слегка улыбаясь. А в день похорон было ясно, тепло…
Так было привычно его ненавидеть, что младший из трио пытался не видеть, как Анго страдает, стараясь, стараясь загладить не им совершённое зло. И если б не это — кто знает, приехал бы Анго к Дазаю, нарушив запреты, свою предложив (не правительства) помощь…
И он не услышал бы злое «Умри».
Ну что ж, пожеланье исполнилось скоро: наёмников трое направил к ним Фёдор…
Хоть «Исповедь» против оружья бессильна, Дазай всё равно отвратительно жив.
Он помнит: внезапно послышался выстрел, и пуля свистела так рядом, так близко, и сам он не смог, не сумел увернуться…
Он помнит, как в спину чужую глядит.
Но кто же убил тех убийц, он не знает. Однако Осаму теперь понимает, что ненависть к… другу такой была глупой, и в смерти себя одного он винит.
Когда-то считал он былое обузой. Но давит предсмертное слово, как грузом. И в памяти шёпот остался навеки: «Дазай… Извини, что подвёл вас двоих». И перед глазами — кровавая рана, и крик будто горло его раздирает…
Устало Осаму глаза закрывает.
Он снова на свете остался один.
Дазай поднимает бокал перед фото. С улыбкой — неясно, кому, для чего бы. Теперь за троих ему жить как-то надо…
В душе, словно ядом, клубится вина.
Дазай посещает «Люпин» в одиночку, и шрамы на сердце сливаются в строчки. Спиртное уже не поможет забыться…
Какой же он всё-таки круглый дурак.