Серое и красное

      Они видят один кошмар на двоих.       Серые улицы, белое марево неба, пустые люди. Ничто не кажется настоящим, явь расползается, будто ее стерли влажной ладонью. Лишь комки грязного снега хлюпают под скользкими подошвами. Но Яна знает, что есть другие миры, другие идеи, поэтому ее шаг пружинист, дыхание скорое. Она замечает уродство весенних улиц и не скрывает своих мыслей от Балора. Морок одновременно с девчонкой морщит нос, они встречается глазами с отражением в витрине ларька.       Они выглядят разрушительно.       Не зря утомленные прохожие обходят их стороной, словно видят нечто не-к-месту, нечто неприятное, но так оно и есть — для тех, кто не знает истинного положения вещей, глупые мелочи, кажется, имеют искаженное, преувеличенное значение.       Яркая хаотичная одежда, невразумительного вида сочетание цветов и украшений — весь вид Яны выдает в ней чудовищную ошибку. Они, Яна и Балор, ни капли не вписываются в обыденный колорит. Ничего страшного. Им наплевать.       Для нее мир — это хаос.       Для него хаос — это мир.       Их симбиоз похож на фейерверк, отзвучавший там, где его меньше всего ждали. Это можно назвать прекрасным вмешательством в нормальность, но такой не значится внутри вселенной. Норма — лишь фикция, придуманная для того, чтобы не утонуть в океане того ужаса, что скрывается в подсознании.       Вон тот мужчина в коричневом пуховике…       …фантазирует о пятнадцатилетней соседке.       Эта безобидная старушка с холщовой сумкой…       …забирает деньги у дочери, едва сводящей концы с концами.       Девочка с красивыми голубыми глазами…       …одиночка, шрамирует запястья оскорблениями одноклассников.       Мир может казаться серым, но жертвы симбиоза знают, что он красный, полный ярости, подавленных обид и сожалений, едкого всепоглощающего одиночества. К счастью для них, они больше не вписываются в привычную схему, потому что они не сами по себе, каким-то образом они есть друг у друга.       — Твой заказ, — сказала Яна, положив пакет перед Данилой, охотником, героем, черт-знает-чем, — в следующий раз иди сам.       — Продуктовый — не преисподняя, — непринужденно фыркнул Бесобой, заглядывая в белый пакет.       — Я бы поспорила, — сказала Курьер и хлопнула дверью в свою комнату.       Они снова вдвоем, молчат, развлекаясь цинизмом и грозными предчувствиями: будущее неясно, но предсказуемо, смертельно для них обоих, если они только что-нибудь не придумают.       Девочка молчит, прячась в ворохе одеял, она не хочет думать, ей плохо и обидно.       Кошмар молчит, рисуя в их общем воображении картины невозможного, только чтобы отвлечь ее и себя от неприятного осознания.       Мы сдаем позиции. Тянуть до бесконечности нельзя.       Лучше еще немного подождать.       Зачем?!       Пожалуйста!       Собственная податливость пугает Балора. Он никогда не был таким послушным, таким человечным. Жестокость, аморальность, напрочь вычеркнутая эмпатия — его натура, но одна невозможная идиотка испортила ему все карты.       Воплощение самого хаоса с ужасом осознает, что испытывает к человеку что-то за гранью презрения. Он волнуется, беспокоится за какую-то мелкую сошку, которая насмехается над всеобщим безумием, которая тычет пальцем в катастрофы и говорит: «не верю, можно круче!»       Она была сумасшедшей до того, как он начал превращать ее разум в кисель, и не то чтобы Балор не видел такого раньше, просто до этого он никогда не связывался с кем-то настолько тесным образом.       Для мира Яна особенная, но для него — единственная. Он не позволит им умереть таким бездарным образом.       У меня есть идеи, если желаешь их выслушать.       Заткнись.       Полегче, детка, я могу устроить тебе рандеву с бездной твоего сознания, но ты же не хочешь лишний раз провоцировать старуху с косой?       — Я серьезно, помолчи, — он услышал ее еще до того, как она произнесла слова вслух.       Балор неуверенно коснулся ее сознания, совсем легонько, чтобы действительно не вызвать осложнений. Прислушался к голосам чужого сомнения. Он мог сделать из них настоящий творческий кавардак, нечто, захватывающее дух, но вместо этого только наблюдал, не решаясь моргнуть. Где-то в глубине души он понимал, что еще не прямо противоположен тому, каким создан, но уже близок к полному провалу.       Это просто... разрушительно.       Знаешь, я не готов умирать. Буду рад, если в этом мы не отличаемся.       Она крепче сжала ткань подушки, пронзила стену пустым взглядом.       — Будем жить.       До последнего вздоха.       Они делят один кошмар на двоих.