Одуванчик

      Если бы мне пришлось выбирать: умереть быстро, от несчастного случая, пробыв с любимыми людьми на полтора месяца меньше, или медленно угасать, но до последнего быть в обществе родных, я бы не колеблясь выбрала первый вариант. И дело не в том, что это физически тяжело, не в нежелании обременять заботой о себе близких, нет. Намного больнее видеть неестественные, натянутые улыбки родителей, до сих пор не угасшую надежду на чудо в глазах Ханны, друзей, даже жнеца - от уж от кого точно не ожидаешь. Но страшнейшая пытка - медленно подступающее безумие собственного мужа.       Ким Шин старался, действительно старался держаться. Ради меня. Все время был рядом, улыбался и веселил меня, поддерживал при приступах. Но отчаяние накапливалось и, с эффектом бомбы, вырывалось наружу. Это были и банальные истерики с ломанием мебели - видимо бить сервиз по мнению демона слишком мелко - и оставлением отпечатков кулаков в штукатурке стен, и слезы, да такие, что первый этаж затопило, и пьяные дебоши пару раз, когда они на пару с отцом приползли домой "на бровях". Он ненавидел меня за решение отказаться от лечения, ненавидел себя за беспомощность. Однажды, в приступе апатии, даже предложил помочь мне умереть, так, чтобы быстро и безболезненно. Потом правда пришел и еще день за это извинялся, так же, как и за остальные безобразия. Вот только я его не винила.       Все чаще я стала задумываться, стоит ли наша любовь мучений токкэби? Что с ним будет к моей четвертой жизни? А что после? Не возненавидит ли он меня? Ведь похоже по плану Создателя, я за четыре жизни проживу столько лет, сколько некоторым отмерено на одну.       Последние часы второй жизни я решила провести на веранде. Тело почти полностью перестало слушаться, так что пришлось просить Ким Шина о помощи. Впрочем, он и не думал отказывать.       Погода сегодня была на удивление морозная и на улице шел столь редкий в этих краях снег. Наверно мы выглядели забавно - два этаких эскимоса, закутанные по самые глаза, чего-то сидящие и дрожащие от холода, вцепившиеся в друг друга и кружки еще дымящегося теплом какао. На мгновение я будто снова почувствовала себя здоровой: мороз, как прежде, щипал щеки, противный, раздражающий ветер заставлял непокорные пряди волос лезть в лицо, а те в свою очередь липли к губам. Хихикающий муж, что с усмешкой на губах помог справиться с собственной шевелюрой. Взгляды встретились, как раньше, до болезни, выбивая яркую искру.       - Знаешь, я бы так сейчас хотела разделить с тобой постель, как жена ее делит с мужем, - прошептала я, с трудом проговаривая каждую букву. Но я специально выбрала старую, длинную формулировку. Пусть Ким Шин и не говорил об этом, но он был настоящим фанатом древних традиций и этикета.       - Я бы с удовольствием, жена моя, но пожалей психику своего древнего мужа. Если в моих объятьях у тебя остановится сердце, я же еще целое столетие на женщин взглянуть не смогу, - поддержал игру демон.       - На это и был расчет, - слабо хихикнула я.       - Не переживай, ты моя единственная любимая змея подколодная.       Глубоко, умиротворенно вздохнув, я откинула голову на его плечо, наслаждаясь видом кружащихся снежинок. Но вскоре танец белой небесной россыпи померк для меня, как и все в этом мире. Ужасно тяжелая, хоть и полупустая, пластиковая, кружка выскользнула из ослабевших пальцев рук и с грохотом ударилась о каменный пол веранды, расплескивая недопитый какао. Мое сердце совершило свой последний удар.

***

      Что-то пошло не так. У меня уже был подобный опыт, а потому ощущение неправильности происходящего не проходило. Я абсолютно точно была уверена в факте собственной смерти, но при этом все еще оставалась в своем медленно остывающем теле. Сердце не билось, не было возможности пошевелиться, и все же душа оставалась внутри, будто запертая в клетке.       Словно сквозь вату я слышала, как Ким Шин звал меня, пытался привести в чувство. Вернувшееся мутное зрение мигнуло пару раз, когда токкэби в отчаянии тряс мое тело, но в то же время я не чувствовала прикосновения его рук, и не ощущала себя в пространстве. Были лишь давящая тяжесть собственной плоти и состояние, похожее на транс.       Раздавшийся в мыслях голос заставил бы вздрогнуть, если бы мышцы все еще подчинялись моей воле:       - Не единожды шедшая против законов мирозданья, противящаяся моей воле, бросившая мне вызов, отказавшаяся от благословения забвения, ты, Чжи Ын Так, в этой жизни известная как Чжи Ён Хи, заслуживаешь наказания, - каждое слово, произнесенное этим холодным, потусторонним и беспристрастным голосом, звучало как приговор. - В то же время ты заслуживаешь награды за великую жертвенность, доброту и верность, что столь редки для простых смертных. За тебя молятся сотни тех, кому ты помогла в прошлой жизни и в этой. Посему, в награду и наказание, приговариваю тебя к вечности, которая закончится лишь тогда, когда я посчитаю необходимым. Будь верной женой токкэби, его родственной душой и полной противоположностью, ветром, что может как разжечь, так и потушить божественное пламя. Ныне и на веки вечные ваши судьбы неразрывно сплетены в одну.       Послание звучало целую вечность и лишь секунду одновременно...       Никем не замеченная одинокая бабочка-капустница слетела с моего плеча, устремившись ввысь...       В шуме набирающей силы жуткой метели новый вздох оказался почти неслышимый, сердце, будто с неохотой, снова совершило удар, заново начиная свою работу, разгоняя по телу обжигающе-горячую кровь.       Позволив себе пару секунд, чтобы насладиться незнакомым чувством силы и внутреннего могущества, я наконец открыла глаза...       И встретилась с полными слез отражениями души любимого демона. Моя голова покоилась на его коленях и между нашими лицами была лишь пара сантиметров.       - Ён Хи? Ты..., - голос на мгновение подвел его, пропав, - ты жива! Я думал, что потерял тебя.       Пара горячих капель упала мне на щеки.       - Все позади. Я с тобой, - мягко улыбнувшись и, поднеся к его лицу руку, варежкой вытерла набежавшие дорожки слез. - Отныне я с тобой навсегда.