Лес Истины

*** В этом лесу не слышно ни веяния ветра, ни треска сучьев, здесь не пробежит случайная лисица, и не вспорхнет с ели выводок сорочат. Только где-то чуть слышно играет музыка. Если присмотреться внимательно, то можно заметить, что все деревья и кусты – изысканно сделанная бутафория, а у рыжих оленят, пушистых зайцев и рассевшихся на ветвях сов - неподвижные стеклянные глаза. Целый лес мертвых деревьев и мертвых животных. Ничто иное и не могло бы существовать в этих подземельях, где волей судьбы скрывался гений, отвергнутый миром. Сейчас их здесь двое – живых в этом искусственном мирке: Маэстро, ради случая сменивший свой всегдашний черный плащ на светлый костюм, и его юная ученица, в своем белом отделанном кружевами платье похожая на речную нимфу. - Вам нравится эта прогулка, Кристин? - Да, очень! Это волшебное место, - улыбается девушка. - А мне кажется, здесь кое-чего не хватает. Вашего пения, - добавляет Эрик, заметив недоумение ученицы, - Спойте мне, Кристин! - О…, - мадемуазель Даэ смущенно комкает складки платья, - может быть, давайте споем вместе? Я не решаюсь… после того случая, когда я подвела вас… - Я вовсе не сержусь на вас, Кристин. Не ваша вина, что Ла Карлотта в своей черной зависти не погнушалась попыткой отравления. Здесь она не достанет вас. Это – мои владения, куда нет доступа человеческому коварству. Здесь живет только чистая Музыка. - Хорошо, - в светлых глазах пробегает хитрый огонек, - я спою вам. Но вы тоже кое-что сделаете для меня. - Кристин, умоляю, не опускайтесь до торгашества. Истинный жрец Музыки поет оттого, что не может иначе, а не ради выгоды. Я и так выполню любую вашу просьбу. - А если я попрошу нечто особенное? - Ну, пожалуй, звезду с неба я вам не достану, - смеется Эрик, - но зачем вам звезда, если вы сами сияете ярче всех звезд мира? - Тогда… - Кристин краснеет, потом бледнеет, еще сильнее стискивая кружевные оборки, - Маэстро, пожалуйста, снимите маску. Хочу видеть вас, как вы видите меня. Будто грозовая туча набежала на волшебный лес, готовая разразиться громом и молниями - хотя откуда бы взяться туче в подземелье? - Нет, Кристин. Вы попросили единственное, что я не могу выполнить. - Но я хочу увидеть ваше лицо. Что здесь невыполнимого? Почему между нами должен быть этот барьер? - Потому что у меня нет лица. Я уродлив настолько, что вы даже не сможете выдержать моего облика. - Но ваша мать смогла! Я тоже смогу. Потому что смотрю на вас глазами Любви. Маэстро, пожалуйста… - Кристин смотрит умоляюще, и Призрак понимает, что не в силах отказать. - Хорошо. Только… если сильно испугаетесь, не кричите. Я не выдержу этого. Дрожащими руками, очень медленно он снимает маску – так осужденный на смерть кладет голову на плаху, надеясь продлить последние секунды жизни. Кристин смотрит, не моргая, ее глаза расширяются, наполняясь смесью изумления и… наверное, так выглядит страх. Сейчас она закричит и убежит – и их короткая счастливая сказка оборвется навсегда. Но Кристин не торопится кричать или бежать. Напротив, она протягивает руку, будто пытаясь коснуться его. - Не надо, - качает головой Эрик. Только ее жалости ему сейчас и не хватало! - Маэстро, но… но вы… - Я предупреждал, - он в отчаянии отворачивается. - Нет, я хотела сказать… вы красивы. - Кристин, не лгите мне! – Эрик взрывается гневом, - Не опускайтесь до гнусной лести. Я знаю, на что похоже мое лицо. - Я не лгу! – девушка почти кричит от обиды, - Не знаю, кто сказал вам, что… да сами посмотрите! – она достает из ридикюля небольшое зеркальце и резко подносит к лицу Эрика. Тот отшатывается. Потом любопытство пересиливает страх. Он ведь никогда не видел себя в зеркале. Долго, недоверчиво изучает собственные черты в отражении, как ученый разглядывает в микроскоп редкую находку, для верности ощупывает лицо рукой, опять смотрит… Белая, пожалуй, слишком бледная кожа. Яркие серо-зеленые глаза. Выразительные нос и губы. Ямочка на подбородке. Нормальное человеческое лицо. Даже, пожалуй, симпатичное. У него нормальное лицо… Зеркальце выпадает из рук и разбивается о камни. Эрик охватывает голову руками, беззвучно стонет и ничком валится на землю. - Маэстро! Маэстро, что с вами? – встревоженная Кристин вскакивает, подходит поближе и замечает, что его плечи сотрясаются от рыданий. Тридцать лет! Тридцать проклятых лет прятаться в подвале, носить маску, считать себя монстром и уродом – только потому, что ему так сказал собственный отец! И если бы не эта чистая, наивно-любопытная девочка – еще просидел бы столько же, до самого последнего издыхания. Вся жизнь ушла бы сквозь пальцы из-за какой-то странной прихоти человека по имени Жерар Карье. Эрик почти не помнил отца до самой смерти матери. Кажется, ему тогда было года три… Он хотел бежать на поиски мамы, которая «должна быть где-то здесь, но потерялась», а отец почему-то не пускал его… говорил, что ему, Эрику, вообще лучше никогда не выходить наружу, потому что там его ждет злой, жестокий мир – особенно жестокий к таким уродцам, как он… В лучшем случае, его убьют, в худшем – посадят в клетку и будут демонстрировать народу на посмешище… А здесь есть единственный человек, который в состоянии его защитить. Человек, который надел на него маску, потому что, по его собственным словам, Эрик мог бы увидеть себя где-нибудь в отражении и испугаться. Впоследствии мальчик убедился, что мир – единственный знакомый ему мир Оперы - действительно жесток и несправедлив. Так что проверять остальные слова отца ему не хотелось. Тем паче, что в его жилище никогда не было зеркал. Со временем, родилась легенда о Призраке Оперы, которую он старательно поддерживал, влияя на все более-менее важные театральные события до самой отставки отца. А потом… потом появилась Кристин. Если бы не убийственно странная отцовская причуда, всего этого могло бы не быть. А что было бы? Была бы – нормальная жизнь. Он бы точно также выучился музыке, возможно – стал бы композитором, или певцом, или тем и другим одновременно (ему было сложно выбрать какой-то один род деятельности). Его сочинения звучали бы с этой сцены. Его голос исполнял бы сложные оперные арии, заставляя зрителей трепетать от восторга. И Кристин была бы его партнершей по сцене, а не только тайной ученицей. Эрик плакал, и Кристин ласково гладила его по руке, не замечая, что тоже плачет. «Я убью тебя, Жерар Карье. Ты сполна заплатишь за каждый мой год, проведенный в этих проклятых подвалах». *** Высокий, красивый, с иголочки одетый молодой человек распахнул дверь в директорский кабинет. Никто не узнал бы в этом щеголе ужасного Призрака. - Выйдите все. Я желаю говорить с месье Карье с глазу на глаз, - его тон не терпит возражений, и новый директор месье Шоле вместе с патроном Оперы, смазливым молодым графом Филиппом де Шаньи, сочли нужным безоговорочно удалиться. Эрик закрыл дверь на задвижку. С видимым удовольствием отметил, как побледнел старик, как его левый глаз задергался, а губы предательски задрожали. - Ты все-таки снял маску… - пробормотал Жерар, - Я должен был сказать тебе раньше… - Да ну? – иронично изогнул бровь бывший Призрак, - у вас было целых тридцать лет в запасе, и что-то вы не слишком торопились. - Погоди! Я все объясню… понимаю, что это звучит банально, но прошу, выслушай меня! - Да уж, извольте рассказать, почему я был вынужден по вашей бессмысленной прихоти коротать жизнь в подвалах этого достопочтенного здания, - Эрик сел, вытянув длинные ноги под столом. - Пойми, сын мой, - старший Карье тщетно пытался унять дрожь в голосе (Эрик выразительно скривился при слове «сын»), - я безумно любил твою мать, но не мог жениться на ней. У меня уже была законная жена, хотя наш брак не удался. Грехи молодости, у всех бывает. Если б я знал, что встречу Белладову – ни за что бы не женился на Жаклин. В общем… так получилось, что Белладова ждала ребенка, а мне некуда было ее привести. Я в те годы был всего лишь мелким клерком с соответствующим жалованьем… Подвалы Оперы стали единственным местом, куда я мог поселить ее. Потом родился ты. Моя бедная Белладова была так счастлива… Но увы, сырость подземелий безвременно сгубила эту певчую пташку. Тем временем, директор Оперы, месье Герштайн, предложил мне место сперва главного счетовода, а потом и компаньона. С условием, что я женюсь на его дочери, страшной как смертный грех. К счастью, он был евреем, и его не интересовал церковный брак. Я никогда не любил ту женщину, но ради карьеры, ради денег, необходимых мне, чтобы обеспечить тебе достойное существование, я решился на этот шаг. Моя карьера пошла вверх… ты ведь никогда не нуждался ни в чем? Не голодал? Не был вынужден скитаться, как твой несчастный отец в юности? Но если бы все узнали, что у меня есть незаконный сын… всплыла бы история с Белладовой… ведь, получается, это я сгубил ее, - Жерар тяжело дышал, ощупью пытаясь расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке, - прости… я не придумал ничего лучше, кроме как изолировать тебя от мира. С твоей любознательностью рано или поздно ты бы заявил о себе… Поэтому я придумал это мнимое уродство, убрал все зеркала и заставил тебя носить маску, чтобы ты сам ни о чем не догадался. Я собирался рассказать тебе позднее, когда ты подрастешь, чтобы понимать… но испугался, что ты не простишь меня. - А вы еще и трус, - тихо процедил сквозь зубы Эрик, - мерзкий, отъявленный трус. Лучше уж быть настоящим уродом, чем таким, как вы! - По крайней мере, я старался сделать твою жизнь максимально легкой. Ты ведь в самом деле не знаешь мира, мой мальчик, - жалко оправдывался Карье-старший, - тебе не приходилось прогрызать себе путь, раз за разом натыкаясь на все новые препятствия. А образ Призрака только помогал тебе добиваться желаемого. Здесь, в театре, Призрак Оперы может получить все, что захочет. Но что из себя представляет и чего может добиться Эрик Карье? - Призрака больше нет, - Эрик тяжело смотрел в глаза отцу, будто желая пригвоздить того взглядом к креслу, - Он умер сегодня, там, в подвалах. Но если хотите доказать мне свои запоздалые отцовские чувства – вы сделаете то, о чем я попрошу. - Чего ты хочешь? - Власти над этой Оперой. Настоящей, не призрачной. Конечно, я бы мог своими способами изжить отсюда и этого идиота Шоле, и его безголосую женушку. Но предпочту действовать по закону. - Я напишу завещание на тебя. Ты сможешь выкупить Оперу в полное владение. - Пишите. Сейчас! – Эрик вздернул верхнюю губу, оскаливая безупречные зубы. Жерар склонился над листом бумаги, заскрипел пером. Поставил размашистую подпись, протянул документ Эрику. - Спасибо, - бывший Призрак аккуратно сложил завещание и спрятал в карман сюртука, - у меня тоже кое-что есть для вас. - Что это? – Карье-старший уставился непонимающим взглядом на маленькую шкатулку черного дерева. - Здесь две капсулы. Выглядят абсолютно одинаково, в одной – яд, в другой – ничего. Выбирайте, какую Бог пошлет. Только не здесь, я не желаю лишних трупов в моей Опере. - Какой же ты жестокий, Эрик… - У меня был отличный пример для подражания, не так ли? - Прости меня, сын мой, - Жерар, сгорбившись и шаркая ногами, как столетний старик, двинулся к двери, - прости… если сможешь. - Пусть Бог вас судит… папаша. – Эрик вольготно устроился в директорском кресле. *** Через неделю у Оперы появился новый владелец. Никто не знал, откуда взялся этот привлекательный молодой человек благородного вида, железной рукой взявшийся наводить в театре порядок. Он напрочь отказался продлевать контракт с Ла Карлоттой, разогнал тех певцов и оркестрантов, кто, по его мнению, был недостаточно способен и умел, и объявил прием новых (причем неизменно присутствовал на всех прослушиваниях). Для работников, привыкших исполнять свои обязанности с ленцой, настали нелегкие времена: новый директор совершенно не давал им спуску. Молодые балерины и певички пытались строить ему глазки, но он оставался абсолютно равнодушным к подобным заигрываниям. О существовании и проделках Призрака Оперы ему, конечно, сообщили в первый же день, на что месье Эрик Карье пообещал, что берет дело под свой личный контроль, а тем, кто живет по чести и выполняет свои обязанности должным образом, вообще нечего бояться Призрака. Эти заботы пожирали практически весь его день. А вечером его ждала Кристин. - Ну что, ma chérie, куда мы прогуляемся сегодня? - Хочу в наш лес, - Кристин светится как оперная люстра. - Ангел мой, зачем тебе искусственная инсталляция, если теперь к нашим услугам все парки Парижа? – ласково улыбается Эрик. - О, пусть парки Парижа будут хоть стократ прекраснее. Но именно там, среди фальшивых деревьев и чучел птиц, нам открылась истина. Поэтому это место особенно дорого моему сердцу. Пусть это будет наш маленький тайный уголок. Наш Лес Истины.