Вечер обещал быть длинным

      Вечер обещал быть длинным. Над Башней Бдения как всегда шел ливень, и хотя уже стемнело до полной черноты за окном, он ощущался почти физически. Вносил свою лепту монотонный гул, неизменно сопровождающий погодное явление. Ну хоть грозы не было.       В комнатах были жарко затоплены камины, в коридорах через каждые пять шагов висели факелы или подсвечники с многочисленным горящими свечами – многие обитатели Башни на дух не переносили мрачную сырость. Амелл никогда не препятствовала, хотя каминный жар создавал удушливую духоту, а яркий свет превращал окна в мутные зеркала. Вместо этого она уходила в полюбившийся ей зал на верхних этажах, забивалась в конец тупикового коридорчика и сидела на большом широком подоконнике. На этом этаже был один камин, и тот незатопленный, а единственный подсвечник стоял возле облюбованного ею окна, чтобы можно было читать.       Чем ей так полюбились зябкие пустынные помещения этого этажа, она сказать не могла. Они напоминали ей о Круге, о долгих одиноких вечерах в цитадели Кинлох, когда храмовники, вечно несущие караул, казались безмолвными статуями…       Нет, Круг она не любила. Не скучала по нему ни разу за все эти годы. Больше всего, пожалуй, не нравилась ей невозможность уединения. Куда бы ты ни пошел, везде другие ученики, маги, храмовники… Забавно, но если оставить за скобками, что она не одобряла идею постоянного надзора саму по себе, храмовники докучали ей куда меньше, чем собратья-маги. Потому если и было в Круге что-то хорошее, то это такие вот темные вечера, когда по башне гуляли сквозняки, а сине-фиолетовая мантия сливалась с густыми тенями. Она любила взять из библиотеки какой-нибудь интересный фолиант потолще, уйти в темную, пустующую комнату, и, устроившись на подоконнике, сидеть и читать, пока глаза не начнут буквально слипаться. В этой комнате храмовники дежурили по одному, а не замечать одинокую молчаливую фигуру было так просто…       Нет, Круг она не любила. Но иногда, такими вот дождливыми вечерами, на нее накатывали приступы острой ностальгии, и она, тяготясь обществом своих боевых товарищей, уходила на темный, пустующий этаж и предавалась вожделенному уединению.       Амелл не отличалась замкнутостью или необщительностью; даже не сказать, чтобы она была одиночкой по жизни. Но вот именно в такие дождливые вечера все обитатели Башни становились ужасно шумными, всеми собирались за общим столом у камина, пили, играли в карты и смеялись так громко, что отголоски долетали даже до коридорчика, где сидела Страж-командор. А ей хотелось тишины, гуляющих сквозняков и глубоких голубоватых теней в углах.       Вечер обещал быть длинным. Амелл устроилась на полюбившемся окне, водрузив на колени огромной толщины книгу с замусоленными страницами. Поверх россыпью лежали письма и рапорты, которые она то и дело перебирала и перечитывала. Периодически она разворачивала небрежно сунутую между нею и стеклом карту и небольшим угольком делала на ней пометки, по нескольку раз тщательно сверяясь с донесениями со всех концов эрлинга. То и дело смахивала с лица или заправляла за ухо темные волосы, стриженные длинным каре, но – ни на секунду не отрываясь от своего занятия. За окном шумел дождь и хлестал ветер. Изредка сквозь капли угадывались факелы во внутреннем дворе, укрытые от дождя навесами, но то и дело гасимые ветром. Должно быть солдатам, которым не посчастливилось нести караул в эту ночь, уже порядком надоело их зажигать…       – Тебе нужно заказать такой портрет.       Амелл вздрогнула от неожиданности и медленно подняла взгляд. Обычно она слышала отдающиеся гулким эхом шаги любого, кто поднимался к ней. Сегодня она, должно быть, слишком уж погрузилась в работу.       – Зачем? – мягко улыбнувшись, поинтересовалась она, с наслаждением расправляя плечи.       Обычно ей не нравилось, если ее тихое вечернее уединение нарушали. Обычно никто и не пытался – мало кому доставлял удовольствие тонущий в полумраке холодный каменный зал, в котором каждый звук отдавался эхом. Но на сей раз она, прислушавшись к себе, не обнаружила ни толики раздражения или недовольства. Впрочем, может, оно и неудивительно. Сегодня в Башне гостил человек, который едва ли нашел бы что-то приятное в шумной компании внизу.       – Красивая картина достойна быть увековеченной.       Амелл негромко рассмеялась.       – Нет уж, спасибо. Потомки будут иметь ложное представление о буднях Стража-командора.       Логейн опирался плечом об одну из колонн зала, продолжая внимательно смотреть на сидящую на подоконнике женщину. С последней встречи прошло несколько лет, а она почти не изменилась: все те же приятные черты узкого лица, все те же остриженные по плечи волосы, все те же длинные мантии – привычка, оставшаяся со времен жизни в Круге.       – К тому же, – подумав, продолжила она, – если картина так уж хороша, то пусть ты останешься ее единственным зрителем. Впрочем, – она снова издала легкий смешок, – кажется, ты не первый, кому она пришлась по вкусу.       – Да?       Женщина чуть склонила голову.       Она помнила с удивительной ясностью, хотя на фоне дальнейших событий этим воспоминаниям полагалось бы поблекнуть и забыться. Помнила свой любимый уголок у окна – любимый за то, что там никого не бывало, кроме одиноко несущего караул храмовника. Не было бы и его – ей бы нравилось там еще больше. Но иногда, когда он подольше не шевелился, удавалось представить, что это просто начищенные доспехи, выставленные в зале для красоты, а не живой человек, который пристально следит за тобой. Помнила, что с какого-то момента там всегда стоял один и тот же храмовник. Помнила, как он посматривал на нее, когда думал, что она не видит. Если поднимала глаза – резко отворачивался и переминался с ноги на ногу. «Недавно в ордене», – решила она тогда. А потом стала ловить его взгляд и в другое время в других местах: в коридорах, в залах, в библиотеке. Стоило ей поймать этот взгляд и чуть улыбнуться – он подскакивал как ошпаренный, утыкался в какое-нибудь занятие. А потом снова украдкой бросал на нее взгляд.       Долгими темными вечерами – такими же дождливыми как этот – по башне гуляли сквозняки, от которых было сложно спрятаться даже под одеялом. Амелл они от чего-то совсем не мешали. Она с ногами забиралась на окно, из-под которого эти сквозняки дули, и утыкалась в книгу. А храмовник все стоял и смотрел – любовался. Когда-то ей довелось подслушать, как он почти молитвенно восхищается ею, с каким трепетом вспоминает эти вечерние картины. Чародейка тогда, не сдержавшись, прыснула в кулак.       «Этот храмовник в тебя влюблен» – хихикая, сообщала соседка по комнате, тыкая Амелл локтем в бок. Амелл кивала, иногда тоже посмеивалась – она и сама видела. Иногда специально подходила и заговаривала, в открытую наблюдая, как он не знает, куда себя деть, и сцеживая ухмылку. В круге развлечений было мало.       Говорить с ним после возвращения в круг было совсем не весело. Когда она влетела в очередную комнату, готовясь убивать новых демонов и новых одержимых, она не ждала найти там его – одинокого храмовника, замученного почти до смерти. Она не ждала услышать исповедь в полубреду, которую он бы никогда не сказал, знай, что это не очередная иллюзия. В тот момент ей было действительно неловко. Она никогда не думала, что в самом деле может что-то для него значить, что в своих забавных и почти нелепых чувствах он может быть серьезен. Может быть, была бы добрее и снисходительнее, если бы знала, может…       Логейн не мог не заметить, как долгая ностальгическая улыбка неумолимо мрачнеет и скатывается с лица Стража-командора. Видел, как вместе с этим даже через ее приятные и наивные черты лица, прятавшие все – и возраст, и усталость – проступает черствое, замшелое выражение бесконечной исступленности.       За прошедшее время он узнал ее достаточно, чтобы не верить свежему виду и мягкости – знал, что это глупая насмешка Создателя, наделившего ее такой внешностью. Знал, что если смотреть внимательно, то за ними можно увидеть правду – или что-то близкое к ней. Знал – и все равно никак не мог привыкнуть к тому, как жутко это выглядит – когда иллюзия слетает и обнажается действительность. Слишком уж привычно было видеть извечную мягкую наивность и слишком уж невероятно было видеть то, что обычно пряталось под ней. Ей не нужно было выдавливать маску беззаботности или притворяться бодрой – внешность прятала то, что иные учились скрывать годами. И только самые глубокие, самые отчаянно-безнадежные переживания иногда – как сейчас – проступали.       Он не спрашивал, о чем она вспомнила. Вечер обещал быть длинным. Незачем его омрачать.       Некоторые не воспринимали Амелл всерьез, другие пытались сдувать с нее пылинки – как же, миленькая хрупкая девчушка с невинным личиком. Она иногда позволяла, но на самом деле терпеть этого не могла. Не жалел ее никто и никогда – жалость застревала в горле в при взгляде на свежее, ничем не омраченное лицо. Она никогда и не жаловалась. Или, по крайней мере, старалась.       Логейн подошел, – машинально почти потянулся погладить понурую женщину по волосам, – а она вскинула голову, снова чуть улыбнулась и встрепенулась встать – бумаги на ее коленях неумолимо поползли в стороны. Она с легким смешком-улыбкой поймала их. Он все же провел рукой по ее волосам, отвел их в сторону от лица и прочертил большим пальцем линию скулы и щеки – это стало почти привычкой. А Амелл на секунду замерла, опустив взгляд, и принялась быстро, небрежно собирать бумаги в неаккуратную стопку. Сунула их в книгу вместо закладки, захлопнула фолиант и скинула ноги с подоконника.       Он знал, просто чувствовал, скорее, что есть что-то, что она бы рассказала. Подумал об этом еще тогда, когда сенешаль Верел направил его на этот пустующий этаж со словами «Такие вечера Страж-командор предпочитает проводить в одиночестве». Потому молча сел рядом, не ожидая просьбы или приглашения.       В какой-то момент ему даже показалось, что он знает, что она скажет.       Амелл недолго смотрела в пустоту перед собой. Она расправила плечи и бросила на мужчину короткий взгляд – точно в глаза. Тяжело вздохнула.       – Тебе здесь не нравится, – внимательно наблюдая за каждым ее действием, сказал он. И заметил, как дрогнули уголки ее губ в подобии улыбки.       Страж-командор медленно склонила голову, прижимаясь щекой к холодному металлу доспехов на его плече.       – И ты первый, кто это заметил, хотя провел здесь всего день, – почти посмеиваясь, заметила она.       И мысленно хмыкнула: как же забавно порою в жизни бывает – одни живут с тобой под одной крышей, а все равно безнадежно далеки, а другие видят тебя раз в пару лет, и все равно ближе, чем можно было бы подпустить специально.       Нет, она была дружна со всеми своими близкими соратниками в Башне, она доверяла им и – постоянно чувствовала себя безнадежно старой, безнадежно лишней в их компании. Не потому, что они не хотели ее принять, но потому, что сама не находила себе места среди них.       – Неужели почетный пост Стража-командора и эрлессы Амарантайна не пришелся тебе по вкусу? – с желчной горечью спросил Логейн. Знал ответ из разговоров раз в несколько лет, знал его из писем, на которых никогда не бывало официальной печати.       – Я устала быть Стражем-командором, – честно призналась Амелл. – Равно как и просто Стражем. Как и эрлессой. Как и Героиней Ферелдена. Я уже почти не верю, что под всем этим еще осталась просто Элинор.       Он мог бы упрекнуть ее в нежелании брать ответственность и выполнять свои обязанности. Мог бы, но не стал. Потому что говорила она не об этом.       – Я устала быть частью чего-то. Пусть даже чего-то большего. С самого начала: «Амелл», «маг Круга», «Серый Страж»... И всегда роль, которую нужно выполнить. Каждый раз мне кажется, что если я выполню ее хорошо, то смогу наконец освободиться от этих рамок, но нет, дальше только новые роли. Все более абсурдные и все более ненужные, – голос у нее был тихий и вкрадчивый. Как шелест страниц в тишине.       На языке у мужчины вертелось несколько колкостей, на этот счет. Но ни одну он так и не озвучил.       – Иногда мне кажется, что просто судьба у меня такая – быть запертой в башне. И хотя здесь я вроде как хозяйка, все равно эрлинг – такая же клетка, как Круг Магов. Разве что побольше и золоченая. И мне в ней тесно.       – Попроси своего венценосного дружка выделить тебе еще земель. Уверен, он не станет возражать, – все же не удержался от желчного хмыка Логейн.       Амелл сморщила нос и усмехнулась.       – Я бы лучше попросила небольшой домик в каком-нибудь тихом городке.       – Думаешь, там будет просторнее, чем здесь?       Женщина коротко рассмеялась и в манерной улыбке поджала губы, бросила на собеседника короткий ехидный взгляд.       – Могу потребовать и такой дом, если перечислю все свои подвиги. Главное, про Собрание Земель не напоминать.       – Я буду глубоко оскорблен, если он не вспомнит об этом сам.       Элинор покачала головой, сцеживая усмешку. А потом глубоко довольно вздохнула, проворно поджала ноги, усаживаясь коленями на подоконник. Подалась близко-близко, но не коснулась.       – Спасибо, – щекоча щеку ресницами, выдохнула она.       Момент казался хрустально хрупким. Хрупким до того, что закаленный воин замер на вдохе, опасаясь его разрушить.       Амелл коротко коснулась его щеки губами и быстро отпрянула. Свет подсвечника – всего на секунду – упал на разгладившееся лицо – глубокие тени снова скрылись под безмятежной невинностью черт лица, хоть и никуда не исчезли. А женщина коротко переставила руки, удобнее опираясь на подоконник, и снова потянулась – уже не просто вперед, а навстречу.       Монотонный гул дождя не стихал ни на минуту. Черноту за окном прорезала молния, яркими брызгами подсветив капли на стекле. Раскат грома так и не долетел. Снизу силуэтами звуков слышались смех и звон посуды. Иногда чудился – конечно же, только чудился, – треск поленьев в камине.       Вечер обещал быть длинным. Ночь – тоже.