"You are my sunshine, my only sunshine You make me happy, when skies are grey..."
Шепард не раз признавалась, что не умеет петь, и всё равно бурчала себе под нос какие-то песенки, когда занимала чем-то руки. Сейчас она сидела на МАКО, начищая свою броню, и мурлыкала одни и те же строчки по кругу. На десятый раз Гаррус осознал, что ещё немного и он начнёт подпевать. Это мешало. Он пытался сконцентрироваться на поимке доктора Салеона. Пытался найти зацепки, пытался завести разговор о нём с капитаном. А капитан, словно бы беззаботно, покачивала стопой в такт своей песне. — Ей больше двухсот лет. — Что? — Песне, что я пою. Ей больше двухсот лет. А она до сих пор считается одной из самых романтичных композиций человечества. — Капитан, я должен кое-что сказать. — Я знаю, — Шепард отложила наплечник, и помахала рукой перед своим лицом. — У тебя все пластины шевелятся. Гаррусу даже стало немного неловко: неужели она читает его так легко? Затем стало совсем неловко: Шепард похлопала по обшивке МАКО возле себя. — Забирайся сюда и рассказывай, что тебя настолько беспокоит. Он рассказал. Выпалил всё, что знал о Салеоне, о его опытах, о своих предположениях, где этот садист может находиться. Даже поделился своим желанием казнить его с особой жестокостью. Шепард слушала. Молча полировала свою нагрудную пластину. И когда он, наконец, выдохнул — духи, кажется, он даже не дышал! — она подняла взгляд на него. Изучающий. Строгий. Взгляд не друга, но капитана. — Ты можешь злиться. Ты должен злиться. Это нормально — злиться на кого-то, если есть причина. Хуже, если у твоей жестокости нет никакого основания. — Я не говорил, что... — Ты не говорил. Но я слышу, что ты нервничаешь. Гаррус, от того, что ты выстрелил ублюдку промеж глаз, ты не становишься на ступень с ним. Ты встанешь на неё, если убьёшь невиновного. Никогда не переступай эту грань. — Я... Это не всегда законно. — Это не всегда законно, но это действенно. И правильно. Как только разыщешь этого Салеона — сообщи мне. Она снова склонилась к своей броне и продолжила напевать:"You are my sunshine, my only sunshine..."
*** На старой Нормандии не было комнаты отдыха. На SR-2 же комната отдыха была, но почти всегда пустовала: экипаж от Цербера строго следовал своим инструкциям, не позволяющим выпивку в полёте, а боевой отряд не был готов к таким социальным мероприятиям. Поэтому Гаррус вместе с капитаном любили сюда приходить во время долгих перелётов. — You are my sunshine, my only sunshine... — You make me happy, when skies are grey, — проговорил Гаррус следом. — Да, я помню эту песню. Шепард посмотрела на него восхищённо-пьяно. Вторая бутылка виски подходила к концу. С имплантами Цербера напиться ей было сложнее, но сегодня они старались изо всех сил. — А знаешь, что там дальше? — На Омеге не было времени искать эту песню, знаешь ли. Она одним глотком опустошает свой рокс, ставит его на стойку: кубики льда звонко стукаются об стекло. — You'll never know dear, how much I love you. Please don't take my sunshine away, — она тихо смеётся, опустив голову. Это, наверняка, не законно, но очень правильно: Гаррус обнимает её за плечи.