Знакомьтесь, Джо Блэк

Дома горел свет, Рон на кухне, зябко переступая ногами, прямо из миски, доедал вчерашний пирог с лососиной и салат. — Остался кусочек? Привет, — Гермиона скинула туфли и подошла к мужу, — почему стоя? — Жрать хотел — не передать, весь день на ногах и только этот мерзкий кофе. И чего это маглы его так любят? Фу-у-ух… — Рон взял тарелку и положил еду Гермионе. — А все эти порталы. Теперь весь отдел будет еще месяц писать отчеты. Невыразимцы, видите ли, ждут. На, садись и ешь, а я пока сделаю чай нормальный. А вот когда мы от них хоть минимальной помощи ждем — фигушки и мерлиновы подштанники вам вместо помощи. Они уселись на диванчик, Гермиона ела, размышляя, что рассказывать Рону, а что — нет. Ей было немного стыдно за свое приключение и большей частью за то, что оно вышло какое-то… неподготовленное. Отвыкла она за мирное время планировать спецоперации или решила, что ей все и всегда удается само? Забыла, что их удача часто зависела от того, как она подготовилась к неожиданным происшествиям. — Я вспомнила, как после войны таскала всюду сумочку с чарами расширения, уже другую, но... — Она весила как чемодан. — Да уж… Но мне так было спокойнее. — И мне тоже, — Рон взял с ее тарелки кусочек помидора. — Я и не думала, что смогу стать легкомысленной. — А ты стала? — заинтересовался Рон. — Ну-у-у, как сказать, — она уже собиралась поведать мужу о своих приключениях, но в последний момент передумала, — ту самую сумочку я с собой давно не таскаю. — Верх легкомысленности, — согласился Рон. Они поболтали о том и о сем, пока Рон не стал отчаянно клевать носом. Он давно уже спал, сердито хмуря во сне брови, а Гермиона лежала без сна, рассматривая тени за окном. Она все гадала, кто же на самом деле Джо Блэк — выживший из ума Снейп? Или профессор получил от кого-то Обливиэйт и теперь ничего не помнит? Или двойник, ведь бывают же настолько похожие люди! Или Снейп совершенно здоров и водит ее за нос? Но Снейп бы точно не стал поворачиваться к ней спиной, не стал бы, да, точно, не стал бы лечить зубы у врачей с фамилией Грейнджер. Значит, все-таки — проблемы с памятью? Или это — не Снейп? Она попыталась вспомнить профессора, но, оказалось, она помнила только смутный образ, самыми яркими деталями которого были вечно немытые волосы, черная мантия и кислое выражение лица. Она не понимала, а не понимать чего-либо Гермиона не любила. Накладывая на Блэка чары забвения, она хотела провести и диагностику, самую простую, которую применяют колдомедики к детям, чтобы проверить наличие магических способностей, но условия были явно неподходящие... Гермиона снова перевернулась на другой бок, Рон с тяжелым вздохом, бормоча что-то про ужей на сковородке, которым не место в отделе тайн, крепко обнял ее и задышал в затылок. Гермиона замерла, улыбнулась и закрыла глаза, решив, что подумает обо всем завтра. Но на следующий день все мысли о Блэке вылетели из головы: Алисе Лонгботтом опять стало хуже. Еще недавно Гермиона радовалась, что теперь Алиса, благодаря новому зелью, стала запоминать некоторые события прошедшего дня. Ее память не хранила воспоминаний прошлого и возвращать их ей, считали все без исключения, не надо. Но ее взгляд стал более осмысленным, она выучилась считать до десяти и помнила несколько детских считалок. Ей рассказали, и она запомнила, что молодой человек, приходящий к ней по средам, ее сын, Невилл, и она с теплой улыбкой встречала его и вполне осмысленно слушала его рассказы о цветении Перьевого Капутника и тяжелом характере Зловредной Нуменолии. — Вечером же все еще было в порядке! — сокрушалась целительница Адамс, дежурившая накануне. — Она даже согласилась заняться вышиванием, а сегодня… — целительница махнула рукой. Алиса лежала, подтянув колени к груди, лицом к стене. Глаза она зажмурила и выглядела ребенком, который старательно делает вид, что спит. — Спасибо, — Гермиона присела на кровать Алисы, Адамс с видимым облегчением покинула палату. — Алиса, что случилось? — спросила Гермиона, впрочем не слишком рассчитывая на ответ. — У меня в голове черные пауки, — прозвучал глухой ответ. — Там больно, очень больно и страшно. Фрэнк… он же… — Алиса всхлипнула. — Посмотри на меня, Алиса, пожалуйста, — Гермиона ненавидела применять Легилименс, но иногда без него было не обойтись. — Я постараюсь осторожно. Алиса повернулась и доверчиво посмотрела на Гермиону. Гермиона подумала, что было бы здорово позвать Белинду или кого угодно еще, только бы не лезть в мысли Алисы самостоятельно, и произнесла заклинание. Привычный туман, в котором плавали цветные отрывочные воспоминания недавних дней. Никаких ярких и ясных картин: туман повсюду. Гермиона поставила ментальный якорь и стала пробираться сквозь туман, попутно отмечая, что цветных воспоминаний, отдаленно напоминавших магические фотографии, становилось все больше, и там, где были они, серый туман отступал, закручиваясь в спирали. Гермиона нахмурилась: раньше над туманом, напоминая клубок змей, плавал черный шар — воспоминания о жутких пытках. Теперь шара не было, зато его ошметки были повсюду и, кажется, росли, угрожая поглотить рассудок Алисы полностью. — Вот же драконьи яйца! Гермиона вернулась к якорю и вынырнула из мыслей Алисы. — Алиса… я помогу тебе, обязательно помогу. Ты устала? Алиса, сдерживая слезы, кивнула. Сейчас она выглядела трогательной старушкой в своей аккуратной белой длинной рубашке с кружевами. Гермиона протянула Алисе успокаивающее зелье, Алиса снова свернулась клубочком и отвернулась к стене. Вскоре ее дыхание стало ровным и тихим. Гермиона укрыла ее одеялом и вышла из палаты. Раньше бы она опрометью бросилась бы к Белинде, а сейчас прошла в ординаторскую, бросила в чашку пакетик чая (с легкой руки маглорожденного Сневанса чай в одноразовых пакетиках пили почти все целители Мунго), плеснула кипяток и села за свой стол. Надо было признать, что успех с Алисой Лонгботтом был временным, и цена за него будет высокой: пройдет совсем немного времени и ее сознание будет черным-черно, а вместе с этой темнотой придет боль. Гермиона вздохнула, вспоминая слова наставницы: «Иногда, Гермиона, надо просто признать поражение». Конечно, Белинда была права, уже столько раз Гермионе приходилось признавать свое бессилие — не сосчитать. Пациенты умирали, просто потому, что приходил их срок и никакая магия не могла вдохнуть в них жизнь, пациенты оставались больными на всю оставшуюся жизнь, потому что — как и у маглов — разрушать всегда легче, чем создавать или врачевать. Другие целители, и Гермиона это видела, смирялись. Кто быстрее, кто чуть медленнее и только она одна настырно пыталась переломить ситуацию. Каждый раз она сражалась до конца с таким упорством, будто дело шло о спасении мира, каждый раз — о спасении мира. «Ты себя спалишь, — как-то бросила Белинда, — всех не спасешь. Надо набраться мужества и признать это». Но Гермиона была уверена, что мужество требуется как раз для того, чтобы не сдаваться. — Ты что такая грустная? Алиса, да? — Ханна Эббот тоже работала целителем, но на другом отделении — детском. Принимала роды, возилась с новорожденными, устраняла самые разнообразные последствия спонтанных выбросов магии. У нее было чутье, особый талант к целительству и, глядя на Ханну, Гермиона иногда с горечью думала, что занимается не своим делом. — Алиса, — вздохнула Гермиона. — Становится хуже. Я посмотрела, лучше уже и не будет. Ханна взяла свою чашку, села рядом с Гермионой. — Ты думаешь, еще можно… попытаться что-то сделать? Гермиона нервно повела плечами. — Я когда на тебя смотрю, думаю, как меня взяли в Мунго? — продолжила Ханна, сбрасывая туфли и забираясь на диван с ногами. — Может надо было спокойно заниматься травами, потому что… вот ты — целитель, ты за каждого сражаешься, ты такая… а я… у меня бы давно опустились руки. — Мое упорство — это не всегда хорошо, — ответила Гермиона. — И я бы с детьми не справилась никогда, да что там я — никто лучше тебя не справится. — О, да у нас вечеринка! — в комнату ввалился всегда веселый и довольный жизнью Сневанс. — Я тоже хочу чаю. Гермиона, тебя кличут в приемное, там помутнение рассудка, приезжая, американка, пятьдесят пять лет. Она видит себя вейлой. Умора, с учетом того, как она выглядит. Правда, — под осуждающими взглядами коллег Сневанс перестал хохотать и нахмурился, — ее мужу, вроде как, не очень смешно. По дороге в приемное отделение Гермиона отчего-то вспомнила Блэка. Наверное, потому, что считала его еще одной неудачей. Может она устала? Может — это такое проклятие и стоит попросить Белинду о диагностике? О супервизии, которая уже маячила в планах, Гермиона вспоминать не хотела. Две неудачи подряд, что-то многовато и рассказывать о них не хочется. С «вейлой» тоже вышло не очень удачно, пришлось накладывать серьезные заклинания и переводить в палату по соседству с Локхартом. Слава Белинде, которая добилась, что пациенты с такими нарушениями должны лежать в отдельных палатах. День шел своим чередом и в короткие минуты передышки Гермиона все время возвращалась в мыслях к Блэку. Она должна была решить эту загадку, хотя бы для того, чтобы больше не мучиться сомнениями. И чтобы одной неудачей стало меньше. Постепенно, к вечеру, план стал вырисовываться, оставалось навести кое-какие справки, тщательно подготовиться и… набраться смелости, нет, поправила себя Гермиона, смелость тут не причем, надо было как-то договориться с собой на тему применения заклятий к маглам. По этому вопросу они часто спорили с Роном и Гарри, которые были абсолютно уверены, что если заклинание безобидное, вреда не наносит и человек о нем не знает, то и говорить не о чем, все в порядке! А она им рассказывала о свободе воли и праве каждого знать, что с ним делают. И вот теперь она сама собиралась использовать на человеке пару заклинаний, безобидных, и все же — без ведома и не спрашивая. Она собиралась обманывать и пока не могла придумать оправдания, которое примирило бы ее с собой. План был готов через неделю. А как только был готов план, сомнения исчезли. Недаром Гермиона так любила списки и составляла их мысленно даже когда просто собиралась выйти из дома на работу. План, в котором были предусмотрены самые разные варианты развития событий, с расчетом лучшего времени воплощения задуманного (нумерология оставалась увлечением Гермионы до сих пор), позволял поверить, что все под контролем. Все получилось. В выбранный заранее день, Гермиона аппарировала к «Полнолунию», подождала, когда появится Блэк (да здравствуют расчеты — ждать пришлось сущую ерунду), оставалось всего-то пройти мимо, случайно задев его локтем и оставить на рукаве магический маячок, позаимствованный у Рона — новая разработка, по мотивам «Карты мародеров»: маячок, как живой паучок, должен был перебраться на открытую кожу и слиться с ней, после чего маячок было невозможно ни смыть, ни потерять. Теперь на специальной карте Лондона месяц-другой будут отражаться все перемещения Блэка. Несколько дней Гермиона прилежно изучала его маршруты и записывала в специальную таблицу. Алисе становилось все хуже и хуже и Гермиона места себе не находила, а когда становилось совсем тоскливо и хотелось сдаться, она запиралась в маленькой пустующей палате, вытаскивала карту и таблицу и возилась, пока не становилось легче. Поначалу она была уверена, что всех перемещений Блэка будет путь из дома на работу и обратно, но оказалась неправа. Вставал он рано, если учитывать, что ложился за полночь, считай, что совсем и не спал (Гермиона сделала пометку в графе «общее со Снейпом»). Утром он отправлялся то на рынок (тут все ясно — по работе надо), или гулял, бродил без цели или бегал: на карте вычерчивались причудливые круги и восьмерки. Иногда он заходил в художественную галерею на Адамс роуд, иногда — в ресторан или кафе. Неизменным было его появление на работе в три пополудни. После этого он если и отлучался, то редко и ненадолго. Заполняя таблицу, Гермиона размышляла, с кем он ходит в кафе? С какой-нибудь подругой? Или один? Зачем то и дело наведывается в галерею? Любит искусство? Она смотрела на причудливую вязь, покрывшую карту Лондона, как будто траектория движения Блэка могла дать ответы на вопросы. Прошло еще две недели. Алисе становилось то чуть-чуть лучше, то совсем плохо. Белинда назначила консилиум. — Зелье «Сна без сновидений» ей давать больше нельзя… — Гермиона, как ведущий целитель рассказывала остальным, как обстоят дела. Можно было бы и не повторять — все целители их отделения знали историю болезни Алисы чуть ли не наизусть. Но никто не знал, что делать. Боль и страх поглощали разум Алисы и вместе с тем, непостижимым образом, оживляли давно умершие воспоминания. Алисе казалось, что она опять маленькая девочка и, теребя край своей сорочки, она звала маму плаксивым высоким голосом, наотрез отказываясь общаться с кем-то другим. А потом, резко заваливалась на бок и выгибалась дугой, словно на нее все еще была направлена палочка Белатрикс Лестрейндж… Об этом и о другом Гермиона рассказывала спокойно и четко, вычленяя главное и не позволяя эмоциям прорваться наружу. Ей хотелось плакать, она знала, что Алиса страдает с каждым днем все больше, но поделать ничего не могла и, что хуже всего, была уверена, что в этом — ее вина. Не стоило пытаться улучшить состояние Алисы, надо было проявить мужество и остановиться… Белинда выслушала Гермиону, за ней — всех до одного целителей отделения (их было пятеро, да пару пришли с общего отделения), помолчала — все ждали затаив дыхание, будто Белинда могла одним взмахом волшебной палочки помочь Алисе раз и навсегда. — Вы молодцы, все до одного. Но мы волшебники, а не боги… Миссис Уизли, я назначаю новую схему лечения. Это не будет лечением в полном смысле этого слова, мы должны купировать боль и позволить ситуации идти своим чередом. Гермиона, — сказала она чуть мягче, — поговорите с Невиллом, ему потребуется все его мужество. Я знаю, к такой потере нельзя подготовиться, но все-таки… Все свободны, — она тут же принялась записывать новую схему, иногда сверяясь с объёмным справочником, который сам перелистывал страницы. Все ушли, кроме Гермионы. — Это моя вина. Я знаю, не надо было тогда настаивать на своем решении. Белинда посмотрела на нее поверх очков: — Вы думаете, я бы допустила чтобы вы вели Алису, если бы не была уверена в правильности ваших действий? — она хмыкнула и вернулась к записям. Гермионе не осталось ничего другого, как выйти из кабинета. Давным-давно, в другой жизни до победы, сидя в палатке и тщетно пытаясь придумать хоть что-то, что приблизило бы их к победе над Волдемортом, Гермиона позволяла себе помечтать. Это не были мечты или планы в полном смысле слова, но Гермионе становилось легче, когда она представляла себе, что возвращается в Хогвартс и заканчивает учебу (этого не случилось и доучивались они экстерном) или как они с мамой и папой пьют чай в гостиной их старого дома (это сбылось наполовину, потому что родители купили другой дом, уже в Лондоне). Она представляла себе во всех подробностях, в какой квартире будет жить, когда пойдет работать. Она видела себя то министром, то борцом за права магических существ, продумывала программу действий, всерьез, пусть только мысленно, составляла официальные речи. Она позволяла себе грезить, чтобы отвлечься от холода, голода и страха, преследовавших их по пятам. Теперь, спасаясь от тяжелых мыслей об Алисе, Гермиона составляла план по выяснению, кто же такой Блэк. И чем больше она раздумывала над этим, тем менее вероятным ей казалось, что он — спасшийся Снейп.