Астральный двойник

      Почему-то казалось, что в этой комнате людей было вдвое больше. Она не могла понять. Глаза видели человек шесть, но рядом с ними угадывались плотные сгустки в надвинутых на лицо капюшонах. Те, вторые, выглядели странно: где-то – смутная тень, где-то – низкорослое существо, похожее на ребёнка, у кого-то - вроде медведя без головы. У того, кто стоял рядом, это был человек. Высокий, худой человек, лица которого она не видела, но и слава богу! Ей хватило ровно одного раза взглянуть в эти глаза, чтобы оцепенеть.       Не духи – что-то другое. Духи её давно не пугали. Духи – всё равно, что люди, они были когда-то людьми, и потому Анна их не боялась. Духи приходили к ней за помощью, и она помогала тем охотнее, чем больше сострадания вызывал человек.       ЭТО – было нечто иное, пугающее до дрожи, до ледяных мурашек по спине. Что-то видом сходное с людьми, но такое, что людьми никогда не было. Раньше она не видела ничего подобного. И ей было страшно.       Вернее, БЫЛО страшно, пока она не приняла присутствие тех – Других - как данность. Потом страх ушёл. Вообще все чувства ушли, кроме любопытства: что дальше? Мир, действительно, оказался вовсе не таков, каким она его знала. И ей нужно было либо принимать его изменившимся, либо перестать быть – другого, кажется, не дано. Но и этот выбор не вызывал никаких чувств – только отдалённое любопытство. Все умирают.       Тени обступали её всё теснее. Кажется, у всех на этом свете есть такие тени. И у неё тоже? Или скоро будет. Вот, прямо уже сейчас…       А потом – будто всполох пламени ударил среди темноты. Глядя «другим» зрением, Анна даже не сразу поняла, что это был человек. Полыхнуло так, что её отбросило назад. И те, Другие, тоже шатнулись по сторонам, как шарахаются тени от яркого света. Зато придвинулись люди. Анна смутно различала, что происходит за мечущимися спинами, только Другие снова начали опасливо подступать ближе, а яркий всполох пламени угасал, угасал…       Она не поняла, что поднялась на ноги и уже сама стоит среди людей и теней, силясь разглядеть, пока последние отблески не исчезли…       Человек на полу. Без сознания.       Знакомое гранёное лицо. Кровь на высоком лбу над самым виском. Набрякшие мешки под закрытыми уставшими глазами. Сколько же он не спал?       Голоса рядом:       - Готов?       - Нет ещё.       Руки связаны за спиной. Сейчас его убьют. Все умирают.       - Кончайте с ним.       - НЕТ!!!

***

      С утра они опять поссорились. На ровном месте, когда, казалось бы, уже всё было решено.       Отшельник, к которому они собирались, был известен тем, что владел техниками расширения сознания. Это что-то не буддийское – более древнее, о чём местные говорили неохотно и называли словом «бон». Кажется, это была тибетская религия ещё до прихода сюда буддизма. Потом буддисты вытеснили бон, но где-то это знание ещё пряталось по тёмным углам, и вот именно оно было Анне нужно. Потому что священники бон известны были тем, что общались с духами.       Святой не жил в монастыре Ки Гомпа, где они остановились. К нему надо было ехать в горы, и эта поездка, судя по отдалённым слухам, доносившимся до Анны, сулила нечто интересное.       Но Яков неожиданно заявил, что куда уж ей ещё сознание расширять. Что если она ещё куда-то расширится, то он уже не сможет объять необъятное. В общем, завёл обычную песню. Он всегда её вышучивал, когда ему что-то не очень нравилось. Когда что-то совсем не нравилось, говорил ледяным тоном и катал желваки на щеках.       Анна давно уже приучила себя не реагировать на его подначки, зная, что для него половина прелести состоит в её разрумянившихся от гнева щеках, в горящих глазах. И с этим состоянием он уже научился виртуозно справляться, главное – в объятия её поймать. Но на сей раз почему-то обиделась всерьёз. Не потому ли, что Яков тоже не очень шутил.       - Яков Платонович, мы же договорились, что вместе ищем способы контролировать моих духов. И вы сами, помнится, приняли такое решение.       Улыбка сбежала с лица Штольмана, как и не было.       - Да, Аня, я согласен. Но это ведь совсем не о том - всё это расширение сознания. Я вас в таком «расширенном» состоянии уже видел, и боже меня упаси от повторения подобного!       Простая женская хитрость требовала не возражать, склонить головку, поглядеть жалобно снизу вверх – и всё! - Штольман готов. Ни разу ещё Яков Платонович не смог долго противиться этому манёвру. Но в Анне вдруг, не к месту, не ко времени, проснулась маменька-амазонка, она разгневанно буркнула, закидывая сумочку на плечо и поворачиваясь к нему спиной:       - А я вас с собой и не зову! Можете оставаться здесь, раз это зрелище вам так не по душе.       - Анна Викторовна! – угрожающе раздалось за спиной.       Можно было ещё развернуться и дерзко глянуть в лицо, как ни в чём не бывало:       - Да, Яков Платонович!       Только к чему? Любоваться, как он желваки на щеках катает? Вот ещё!       Анна сердито зацокала каблучками по многочисленным ступеням. Кажется, весь этот монастырь состоял из сплошных ступеней – ноги можно сломать. Из ступеней и террас. Она всегда спускалась по ним с опаской, придерживая юбки и опираясь на надёжную руку мужа. Сейчас слетела так стремительно, что и сама не заметила. Главное, чтобы он не успел догнать и предложить руку, а то её гнев быстро улетучится. Но, кажется, Яков и не собирался этого делать.       Ну и пусть!       Рядом с ней был надёжный проводник-киргиз Карим, встреченный ещё осенью под Яркендом и следовавший за ними всюду. Карим был молод, хорошо стрелял и жизнь готов был положить за «Орыс-бека», как он называл Штольмана, и его «Кыз-құлын» - девушку-жеребёнка. Был он, к тому же, поэтом, и постоянно воспевал что-то своё, бренча на киргиз-кайсацком инструменте вроде балалайки с двумя струнами.       Вечную признательность Карима Штольманы заслужили тем, что спасли парня от грабителей караванов. Просто встал у тропы, которой они ехали, дух зарезанного старика-киргиза и скорбно указал в ущелье, видневшееся по левую руку. Яков сразу Анну сдал под охрану Кричевского, а сам отправился на разведку, хоронясь за камнями. Потом оттуда раздалось знакомое, начальственное, затонское:       - А ну, стой! Бросай оружие! Стрелять буду!       Кто-то всё же не послушал. Ударил ружейный выстрел, повергая Анну в ужас. Потом пять раз рявкнул штольмановский «бульдог», а потом вдруг снова – незнакомое ружьё. И всё стихло.       Анна сползла с седла и на негнущихся ногах побрела в ущелье, не замечая больше никаких духов, хоть они там толпой ходи! Но со Штольманом всё оказалось в порядке. В порядке был и парень-киргиз лет двадцати – погонщик или пастух. Прочий караван, состоявший из пятерых взрослых мужчин, был перерезан ножами. И понятно было бы, когда бы у зарезанных было при себе много добра – так нет, просто небогатые мужики, ехавшие в Яркенд по своим делам. Впрочем, грабители уже никому не причинили бы вреда. Четверых уложил Штольман, а пятого – тот киргиз, в самое время добравшийся до ружья, когда у сыщика кончились патроны.       Стрелял Карим из кремнёвого однозарядного мультука с подставкой из оленьего рога. Когда же ему предложили вооружиться двустволкой Кричевского, счастью его не было предела. Равно как и счастью этнографа, которого отныне избавили от необходимости стрелять и убивать людей. Даже гипотетической необходимости, поскольку больше никаких приключений с ними не случалось до самого Ки Гомпа.       А Кричевский от них отстал, соблазнившись собиранием сказаний о мирзе Мухаммад Хайдаре из племени Дулат, героически сражавшемся в Кашгарии. Карим же, как собачка, следовал за Орыс-беком, которого упрямо почитал большим русским начальником, и переубеждать его было бесполезно.       Сегодня он отсутствию Орыс-бека удивился, но поскольку отшельник-архат жил по ту сторону населённой долины, опасности особой не предвиделось, и парень расцвёл от того, что ему самому доверили сопровождать девушку-кулана. В резвости он ей не уступит.       Ехали в двуколке и болтали о пустяках. Карим по-русски говорил с невероятным акцентом, не разбираясь в родах и падежах, к тому же, вместо звука «в» на концах слов вставлял «п» - звучало на редкость забавно, но это была всё же родная русская речь, а её очень не хватало. Сегодня Анну не удовлетворили ни цитаты из Козьмы Пруткова, ни – тем более – то, что они наговорили друг другу после.       Обещанный отшельник оказался по виду вполне обычным буддийским ламой – лысым, безбородым коричневым стариком, замотанным по самые уши в шерстяную красную ткань. По-английски он говорил неплохо, так что Анне не составило труда объяснить ему, кто она такая, и чего хочет. Вообще, объясняться с людьми в Азии было значительно проще, чем с тем же Штольманом. Они никогда не подвергали сомнению существования духов и тонких астральных материй.       Лама отнёсся к её просьбе совершенно невозмутимо: не рассердился, не оскорбился. Показал несколько дыхательных упражнений, объяснил, как сосредоточить энергию, чтобы открылось другое зрение. У Анны сразу не получилось, словно что-то мешало внутри. Такое с ней было нечасто.       Лама посмотрел на неё немигающим взглядом узких глаз и сказал:       - Ты уже знаешь, как это. Просто боишься.       Ну да, Анна многого боялась. Но очень не любила это признавать. Особенно сегодня, когда признание косвенно подтвердило бы правоту Штольмана. А он сегодня не мог быть правым по определению! Просто потому, что не догнал и не поехал вместе с ней.       В своём гневе Анна как-то забыла, что сама так пожелала. Он всё равно был виноват.       Раздражение не утихало, «третий глаз» открываться не желал. Отшельник равнодушно сказал ей:       - Ничего не выйдет. Твой страх силён. Ты не сможешь с ним совладать.       - Что нужно, чтобы победить страх? – упрямо спросила Анна.       - Вспомнить то, что тебя пугает, - ответил ей старик.       Анна хотела возразить, что вспомнила бы, если бы могла, но сама не знает, что именно должна вспомнить, когда старик вдруг коснулся корявой, морщинистой рукой её лба в том самом месте, где должен был располагаться тот самый «третий глаз» - и она оказалась совсем в другом месте и в иное время…

***

      Возвращение в действительность вышло не менее болезненным, чем свидание с духами. В солнечном сплетении опять мучительно заныло, но перед глазами снова была тёмная келья монаха, вырубленная в скале, а не запущенная зала брошенного затонского дома. Картина недавнего прошлого теперь помнилась очень отчётливо. Да, так оно и было. Несколько человек в чёрных плащах – и призрачный двойник при каждом. Жертвоприношение. Неожиданно ворвавшийся Штольман, расшвырявший людей и тени вокруг неё. Её даже удивило, что там, в своих воспоминаниях, она не сразу узнала его, заворожённая ярким протуберанцем пламени. Потом его бездыханного хотели убить, но она не дала. После этого их заперли в подвале, связав спина к спине. Что было дальше, она помнила всегда: их совместная отчаянная попытка спастись, его признание и его первый поцелуй!       Сейчас она понимала, что это был один из главных дней в её жизни. Но почему она забыла ровно половину? Пугающую половину – про тех людей и их призрачные тени.       Сами адепты её не пугали. Снаружи это были обычные мужчины, сами смертельно напуганные, до зубов вооружённые и очень опасные в своём страхе. Но кто были те – Другие? Особенно тот чёрный человек, который глянул на неё мёртвящим взглядом сквозь нелепую материальную оболочку Магистра.       - Что ты вспомнила? – спросил её старик.       И Анна начала рассказывать, не упуская ни единой подробности: про убийц нищих, про блаженного Серафима, пытавшегося её спасти, про напоминавшие дурацкий фарс сатанинские обряды в заброшенном доме и на кладбище. Про призрачных двойников, следовавших за каждым из адептов. И о самом пугающем – двойнике Магистра, который был сильнее и материальнее его самого.       - Что это было? Люцифер? – с дрожью в голосе спросила она.       И старик, вглядевшись в неё немигающим взглядом, сказал лишь одно слово:       - Тульпа.       - Меня спас тогда мой мужчина. Он ворвался туда, и у него не было двойника. Он сиял, как самое яркое пламя, и они от него шарахались.       - Иди к своему мужчине, - сказал старик. – Он и дальше тебя защитит. И больше не ищи.       - Что такое «тульпа»? – упрямо спросила Анна, внезапно ощутив, что больше всего на свете хочет оказаться сейчас в крепких объятиях Штольмана.       - Самое худшее, - неохотно сказал старик и снова повторил, махнув рукой. – Иди!       - Расскажите мне! – попросила она.       Но старый лама словно больше её не видел и не слышал, крутя молитвенный барабан.       Анна хотела настаивать, а потом вдруг вспомнила утренний разговор и отчётливо поняла, что это она обидела Якова – не наоборот. И этот старик тоже не хотел ничего говорить о призрачных двойниках, и тоже отсылал её к Штольману – как к единственной защите.       Ну вот нужны ей эти двойники? Сейчас, когда она их вспомнила, они пугали её до дрожи. И вот из-за них она снова ранила любимого мужчину, человека, который всегда вставал между ней и тем, что ей грозило – материальное оно или нет. Кажется, потому они и появились в её жизни одновременно – дар и Штольман. Те первые проявления в далёком детстве – не в счёт. Когда это стало по-настоящему угрожающим, в её жизни появился мужчина, твёрдо удерживающий её по эту сторону реальности, иногда даже против её воли.       «Мой Штольман!»       Анна выскочила из кельи, мгновенно ослепнув от яркого света горного солнца, стоявшего ещё высоко. Карим сидел снаружи и что-то монотонно бренчал на своей домбре, напевая на своём языке высоко и пронзительно. Увидев её, он широко улыбнулся.       - Поехали! – бросила она ему, запрыгивая в двуколку. Карим неторопливо поднялся, лукаво щуря чёрные глаза, качая головой и цокая языком:       - Ай-ай, Кыз-кулан! Совсем резвый, никто не угнаться. Если байге, кыз куу – твой мужчина битый быть.       Кричевский рассказывал ей о киргиз-кайсацком обычае «кыз куу»: если мужчина хотел жениться, он должен был догнать свою девушку верхом. Если же не догонит, то девушка всю обратную дорогу будет стегать неудачливого жениха камчой. Прежде она, наверное, прыснула бы, представив эту картину, но сейчас ей не хотелось обижать Якова Платоновича даже мысленно и в шутку.       - Погоняй уже! – прикрикнула Анна, чувствуя где-то близко готовые прорваться слёзы.       Ну, вот за что она его сегодня обидела?       Яков отыскался на обширной террасе, откуда монахи трубили каждый день в длинные трубы, приветствуя восход. Вид оттуда и впрямь открывался дивный, вот только что-то в лице Штольмана говорило о том, что едва ли он им наслаждается: губы плотно сжаты, а глаза болезненно щурятся.       Анна подлетела к нему и повисла на шее, торопливо покрывая поцелуями суровое любимое лицо. Лишь бы не отстранился! Он тоже обижаться умеет.       Страх, пережитый за день, внезапно прорвался слезами. Яков испуганно вздрогнул, прижимая её к себе:       - Аня, что-то случилось?       Голос был тёплый, совсем не такой, как утром. От этого она расплакалась ещё горше, совсем как девчонка.       - Да что с тобой? Тебя кто-то обидел? – продолжал тревожно вопрошать муж, не выпуская её из объятий, словно чувствовал, это именно то средство, которое может победить её страхи.       - Прости меня, пожалуйста, - всхлипнула Анна, не отрываясь от его плеча.       - Да я не сержусь! Что случилось?       - Это давно случилось, - бурная вспышка эмоций прошла, но покидать родные объятия не хотелось. – Ещё в Затонске, помнишь? Адепты.       - Помню, - осторожно сказал Яков. – А почему сейчас?       - Потому что это ты помнишь всё. А со мной они что-то сделали тогда. Вернее, я сама с собой это сделала, чтобы забыть то, что было слишком страшно. А сегодня архат открыл мне память.       По тому, как внезапно отвердели под её руками его плечи, она поняла, что муж закипает.       - Однако! Надо мне самому поговорить с этим… расширителем сознания. Хватит расширяться, не пора ли кого-то сузить!       Анна успокоительно провела ладонями по его груди. Там было мокро от её слёз.       - Пожалуйста, не надо! – и всхлип. И взгляд послушной девочки из-под мокрых ресниц. – Я больше никогда не буду.       - Чего ты не будешь? – вздохнул он.       На всякий случай она не стала уточнять.       - И всегда буду тебя слушаться!       - Свежо предание, а верится с трудом!       Но она уже добросовестно хлопала ресницами, оглаживая лацканы его сюртука.       Никогда он не мог устоять против этого манёвра. Сейчас тоже не смог. Снова привлёк к себе. В общем, можно рассказывать дальше.       - Это, правда, страшно было. Понимаешь, у каждого из них рядом что-то такое было, какая-то сущность – очень зловредная.       - Духи? – настороженно, но ирония, вроде не прорывается.       - Нет, не духи. Что-то другое. Я сегодня архату рассказала, он назвал это «тульпа». Я так поняла, это нечто вроде астрального двойника. Только мне непонятно, у кого и почему он бывает. У адептов у всех был, у тебя его нет. А старик мне не захотел рассказать. Сказал, что это – самое худшее.       Делиться своими страхами, прижавшись к широкой груди мужа, было так спокойно и безопасно. Особенно когда он, как сейчас, украдкой целовал её в макушку.       - Но здесь явно знают про этих тульпа: кто они такие, откуда берутся. И я вот думаю, что если поговорить…       - Анна Викторовна, я вас умоляю! – страдальчески вырвалось у Штольмана.       Анна только виновато вздохнула. Ну, надо же во всём этом разобраться, в конце концов!