Я больше не могу: анамнез и терапия

      — Я больше не могу.       Думаю, каждый сталкивался с этой предательской фразой, но зачастую она как вершина айсберга представляет собой лишь кульминацию опасности. Окружающие, видя ее, старательно меняют курс, чтобы, не дай Бог, не быть задетыми (инстинкт самосохранения никто не отменял). Растопить айсберг и найти в нем камушек той самой израненной души — осознанный шаг на эшафот. А эта фраза подразумевает даже большее: заплыв во рву с крокодилами после купания в кипятке, масле и кислоте с последующим прохождением всех самых изощренных пыток средневековья. Даже если в перспективе Вас ждет только одно из этих «приключений», отказаться всегда рациональнее и проще, только по-настоящему близкий человек способен броситься в такой ад и попытаться спасти, невзирая на собственные потери. Брагин и Нарочинская пережили оледенение и столкновение…       Он в самом начале их совместного путешествия, которое к слову сказать в тот период скорее представляло параллельное плавание, в один момент оказавшись с необыкновенной, столь притягательной и загадочной женщиной, вступил также в жизнь семьи тяжелобольного. Быть на подхвате оказалось не просто сложно, а невозможно. Марина разрывалась, но успешно носила маску железной леди и внутренне кипение выдавали лишь прорывы в местах усталости металла. Брагинское «Я не могу больше так.» — это концентрат из усталости от постоянного поска подходов к НЕЙ, неосознанной любви, отвергнутых ЕЮ предложений помощи и попыток сближения. Просто быть рядом и терпеливо ждать, приходя на зов отчаяния — выматывающая работа. Сейчас не получилось, может, это лишь задел на будущее…       Она уже проходила обледенение бесчисленное количество раз и никогда не оттаивала полностью, ледяная корка становилась все толще и толще и никому не удавалось взглянуть глубже, чем позволяла хозяйка. Все было отработано и успешно функционировало до встречи с Брагиным. Он не просто зацепил, а словно проткнул всю ледяную толщу и тронул горящей иглой уже забытую сердцевину. Нет, он не растопил лед, но ей самой захотелось шаг за шагом открыться ЕМУ. Наверное, именно это желание помогло не потерять, казалось бы, упущенное. И вот она уже не Нарочинская, а его Брагина. Долгий путь пройден и ее ожидает…свадебное путешествие в ад, где она будет принимать решения за них обоих. За ее «оперируй» рука об руку стоят желание любой ценой сохранить жизнь самому близкому человеку и только зародившийся все поглощающий страх за возможные последствия. Этот страх с каждой секундой будет разрастаться, съедая ее изнутри и не давая выдохнуть, причиняя моральную и физическую боль. Врач может ошибиться и это не пройдет бесследно, но с этим можно справиться. А вот что делать если врач и родственник едины? Чувства гипертрофированы и нервы натянуты до предела. Кома — не приговор, но Марина с каждым днем все больше отдавала на откуп страху, погружаясь в бездну, и постепенно наступила атрофия с уже практически побочным желанием, чтобы он очнулся, которое грозило перерасти в желание скорейшего любого окончания мук. Как только желание сбылось осталась только атрофия.       Маринино «Я больше не могу…» — соединило в себе усталость от тяжелейшего груза подозрений в своей врачебной ошибке, невозможности рассказать о страхе и боли и мольбу о спасении от вновь появившегося айсберга и, конечно, физическую измотанность.       Вот только ЕМУ, чтобы спасти ЕЕ, нужно будет отпустить и терпеливо ждать, причиняя себе нестерпимую боль, верить и бережно отогревать. Теперь его очередь решать за двоих и действовать для двоих. Любовь такое может, а значит… </i>…спаслись.</i>