Под стягом войны

...может, долг и слово для них пустое, но как много значит оно для нас. Feyra

      Над Каас-Сити разрывалась гроза.       Ветер нещадно хлестал в окна Военной Академии, ветвистые росчерки молний высвечивали тонкие серебристые шпили антенн, темные силуэты зданий и серыми тенями проносившиеся сквозь ночь шаттлы. Шпили Победы издалека казались тонкими и хрупкими, словно выточенными из хрусталя, и прекрасно-незыблемыми; гроза рычала угрожающе и низко, но не могла дотянуться до них сквозь сетку молниеотводов.       Торопливо натягивая рубашку и форменный китель под пронзительный вой сирены, Эрхарт Аральф мысленно представлял себе схему инфраструктуры Каас-Сити и вспарывающие небо острые шпили — величайшее изобретение Ренигуса Уайта. То была производная тысячи мудрых систем: расчеты дислокации погодных зондов, тонкое переплетение проводов, отводящих разряды в энергосберегающие блоки, выверенное нагромождение линий электропередач.       Среди младших курсов, наверное, еще с основания Академии вполшепота ходила шутка про то, как бы было удобно создать такую систему в уменьшенном до одного человека размере и подпитывать от лордов вечно садящиеся в самый неподходящий момент батареи.       Выпускники посмеивались и молчали.       Это только когда впервые встретишь одного из них, задохнешься от сорвавшейся в вихрь силы и ощущения вседозволенного всевластия, когда поймешь, что готов умереть по их слову — тогда все станет ясным и правильным.       Так на военный смотр год назад со внешних рубежей прибыл лорд Малгус, уже тогда ставший легендой. И Эрхарт, шестнадцатилетний мальчишка, и с ним весь его курс, проходя парадным строем навытяжку перед трибунами под гремящий имперский марш, пересохшими губами шептали слова присяги и мечтали о чести сражаться рядом с ним на передовой.       Они о многом тогда мечтали.       До того, как.       — Три утра, — с отчетливым осуждением буркнул Зигрен Даркес, деливший с ним комнату. Натянул второй сапог, притопнул, глухо щелкнули каблуки. — И еще в такую погоду, тьма их подери. Аральф, ну вы бы хоть повозмущались для компании.       Эрхарт бросил беглый взгляд на часы, одернул перевязь, насколько мог пригладил ладонью растрепанные после сна темные волосы.       — Идемте, Даркес, — негромко отозвался он, дотянувшись, подхватил фуражку. — С Кореллии пришли дурные новости... и, может, это не просто построение.       Плац продувался немилосердно, ветер хлестал, едва только не сдирая кожу. Все было залито дождем, мундир вымок мгновенно, словно прямо в одежде искупался в озере.       Армейский сигнал рявкнул и оборвался на низкой ноте; строй в пятьсот человек развернулся одним едино-слитным движением и замер навытяжку, как врос в землю. Капли стекали по лицам, волосам и серебристым пряжкам кителей; и черное небо над их головами раскалывалось молниями.       Сухопарый человек пошел по рядам, у него был пронзительный колкий взгляд, небольшая, аккуратно подстриженная борода и стремительно-летящая походка. Эрхарт знал его — генерал Аркос Рактон, вместе с черными оперативниками некогда взявший непобедимый Бастион. Ему довелось побывать в плену; несколько месяцев, прежде чем Республика обменяла его на своих военнопленных. Разведка приставила к нему наблюдателей, но Рактона все равно восстановили в звании и полномочиях; это был человек, словам которого можно было верить, и в идеалах которого — невозможно было сомневаться.       К тому же сейчас, перешедшие к оборонительной войне, они не могли позволить себе списывать со счетов таких людей.       За воем ветра почти не было слышно, когда замолчала сирена. Но негромкий сухой голос Рактона, остановившегося рядом, перекрыл и грозу, и ветер.       — Шаг вперед, кадет.       И Эрхарт, заученно раз-два-встать-по-стойке-смирно выступая из второго ряда, похолодев, только тогда осознал, что две пряжки на левом рукаве его кителя остались не застёгнуты.       Пощечина обожгла лицо, сильно и хлестко; он стиснул зубы, заставляя себя не двигаться и смотреть прямо.       — Стыдитесь, — резко бросил Рактон. — Вы будете представлять Империю. На вас будут равняться солдаты. В строй!       Щека горела огнем, но унижение было заслуженным. Эрхарт, до боли сжав кулаки, отступил назад, четко и без лишних движений, и строй сомкнулся снова, слитный, единый и раззадорено-злой. Генерал поднялся на трибуну, развернулся к ним, матерый хищник перед молодой стаей, и мощные динамики подхватили его голос, разнесли по всему плацу.       — Я не буду лицемерить перед вами, это было бы оскорблением. Вы знаете сами — Империя отступает. Наши силы у Кореллии разбиты, мы потеряли Балморру. Флот Дарта Марра пока что удерживает рубежи на четырех звездных системах, но у него мало людей.       Он замолчал на мгновение, и Эрхарт, и с ним еще пятьсот человек, отчаянно молодые, полные гнева и готовые на все — задержали вдох.       — Ваша служба должна была начаться через два года, — хрипло произнес Рактон, — но у Империи больше нет этого времени. Завтра вас приведут к присяге. Послезавтра наши корабли отправляются к Илуму и Белсавису.       Никто не шелохнулся и не произнес ни слова.       Был пронзительно-холодный ветер, вымокшие до нитки мундиры, и содрогающееся от слепящих разрядов небо над Военной Академией Каас-Сити. И разделенное на всех неистово-яростное стремление победить.       — Честь вам, офицеры Империи, — услышал и прочитал по губам Эрхарт Аральф, и что-то сжалось в груди, зажглось горячо и остро. — Сражайтесь во славу её.

***

      От холода его постоянно била дрожь.       Эрхарт надеялся, что Академия подготовила их ко всему; проступки там карались строго, и несколько недель в карцере начисто отбивали всякое желание бунтовать. Их, зеленых щенков, натаскивали терпеть боль — не так, конечно, как готовили агентов разведки, те почти что превращались в машин — но достаточно, чтобы не сломаться на первом же допросе.       Но к холоду, выматывающему и, казалось, без особых проблем проникающему под все слои термокостюма, Эрхарт оказался ошеломительно не готов. На Дромунд-Каасе воздух был перенасыщен влажностью и пьянящей свежестью озона; здесь, на Илуме, он едва ли не скрипел на зубах. В хрустком колючем снегу безнадежно вязли машины, проверенная техника отказывалась работать, а пайки и медпаки стоили дороже всех сокровищ хаттов.       Одно было хорошо — Даркеса распределили в тот же взвод, тоже сержантом; слишком частый прецедент теперь, после резкого сокращения офицерского штата. Люди ходили выжатые и злые, измотанные до предела; после диверсии лорда Малгуса по рядам пошла зачистка, расстреливали десятками по нескольку раз в день. Империя сдавала позиции — и была вынуждена убивать своих.       — Распоряжения, сэр?       За их спинами тяжело ухали батареи; Эрхарт, скорчившись за ледяной глыбой и хватая ртом разреженный воздух, только отчаянно надеялся на то, что республиканцы не успели поднять в воздух спидеры, перед тем, как рванули заложенные в скалах заряды. От патрульных можно уйти.       Наверное.       — Все целы? — выдохнул он. — Раненые есть?       Солдат коротко качнул головой. Эрхарт узнал его по сухому номеру на наплечнике, ТЗ2-RS17-8; «RS17» — это были они, расформированный после зачистки и собранный заново разведотряд, отданный под его командование; восемь — это Ден Рейкис, двадцать семь лет службы, безукоризненный послужной список, старый, умудренный опытом техник.       Который вынужден подчиняться семнадцатилетнему сержанту-молокососу, впервые попавшему на фронт.       — Связь с базой?       — Отсутствует, сэр, — Рейкис бросил беглый взгляд на свой наладонник. — Пытаюсь пробиться, но это не заглушки, просто погода. По всем частотам одни шумы.       Рядом ходун тяжело загребал металлическими лапами снег.       AT-ST был их основной задачей, машину требовалось перегнать к укрывшимся у юго-западного плато людям лорда Ситарата. По тем прошлась смертью случайно наткнувшаяся на них республиканская эскадрилья, выжила едва ли треть отряда. Но штаб, словно пытаясь доказать, что они все еще способны на невозможное, решил продолжать операцию, и лорд Ситарат, конечно же, не стал возражать. Оставалось только доставить им новую машину — по земле, потому что небо с недавних пор всецело контролировали «кондоры».       Эрхарт с отрядом сумели подвести ходуна к предпоследней контрольной точке, чудом оставшись незамеченными. Чудо явилось в образе разыгравшейся бури, от которой воздух искрил статикой, и от обжигающе-холодного ветра не спасала ни одна термозащита. А потом была горная цепь с острыми, как колья, пиками — пробивать такие было напрасной тратой времени; илумский лед мог бы посоперничать по прочности с дюрастилом, а у «RS17» не было под рукой буровых установок. Малютки дроны разнюхали ущелье, в которое мог бы втиснуться ходун, но рядом разбили лагерь республиканцы: две ракетные установки и тяжелые патрульные дроиды.       И все едва не оборвалось прямо там.       Смерть во имя Империи всегда представлялась Эрхарту торжественной и красивой, с оружием в руках впереди отряда. И только здесь, почти не чувствуя собственных пальцев, мечтая о горячем кафе больше всего на свете, он понял, что на деле всё может закончиться нелепо и быстро, и его имя затеряется среди илумских льдов среди тысяч таких же имен.       Уханье сбилось с ритма, батареи на холоде перезаряжались медленнее. Эрхарт торопливо приподнялся, махнул рукой.       — Пошли, давай! Быстрее, быстрее!       Ходун тяжело оттолкнулся лапами, бросил колючую волну снега в лицо, двинулся пружинистым шагом, постепенно набирая ход. Солдаты бежали рядом, используя его как прикрытие; в динамиках шлема слышалось тяжелое дыхание — не то свое, не то чужое, дробящееся эхом. Им надо было всего лишь пересечь ущелье, километр, не больше, если верить дронам; он надеялся, что разорвавшиеся заряды уничтожили спидеры и, если повезло, кого-нибудь еще, и какое-то время врагу будет не до того, чтобы следить за проходом.       Скалы нависали с двух сторон, щерились прозрачными клыками. Сверху в разрывах туч чернело небо, яркой россыпью искр горели звезды; планета, величавая и грозная, не выглядела сломленной даже после того, как по ней прошлись беспощадным пламенем эскадры лорда Малгуса, даже после того, как Республика и Империя сцепились здесь, выгрызая друг другу глотки. Илум оставил за собой право незыблемо-холодной красоты, и...       ...почему ущелье не было заминировано?       Но дроны бы показали, суматошно подумал Эрхарт, непослушными пальцами пытаясь активировать наладонник. Но ведь не было ничего, ни излучения, ни следов металла, словно республиканцы сами еще не успели сунуться сюда, словно...       — Машина, стоп-красный!       Ходун взвизгнул тормозными высоко и нервно, взрыл снег по обе стороны, закопавшись почти по второй сустав, шагнул еще раз по инерции и замер в нелепо-настороженной позе, как гизка перед прыжком. В динамиках сорвалось приглушенное ругательство, и почти сразу же второй канал замолк на мгновение; пилот, опомнившись, прикрыл связь.       В тот момент нарушения протокола занимали Эрхарта намного меньше, чем «стоп-красный».       Он обернулся, почти вслепую выискивая Рейкиса, выкрикнувшего команду, но тот уже сам оказался рядом, торопливо махнул рукой вперед, где всего в нескольких сотнях шагов меж скальных пик светлел выход на открытое плато.       — Тонкий наст, сэр, — его голос звучал хрипло и сбивчиво. — Я такое видел уже пару раз, Илум любит сюрпризы. Очень слабый лед, под ним воздушная яма, может идти на полклика вниз. Наши дроны обычно такое не замечают, если только специально эхолотом не пинговать.       Вот почему не было мин — зачем, если природа позаботилась сама?       Эрхарт стиснул кулаки, оглянулся беспомощно; мысли суматошно носились в голове, а время уходило слишком быстро. Дроидов все еще не было слышно, но он знал, республиканцы опомнятся в любую минуту, и здесь, зажатых между скалами, их расстреляют, как слепых щенков.       — Люди пройдут? — отчаянно бросил он. — Рейкис, люди там пройдут?       Техник кивнул коротко. За визором шлема не было видно лица, но Эрхарт мог легко угадать, о чем тот думает.       Он должен был предусмотреть подобное.       Он, сержант, ответственный за отряд и операцию, должен был предвидеть шанс ловушки, должен был подумать о путях отступления, а не загонять их в тупик, из которого два пути — или на бластеры, или в пропасть.       На симуляторах все выглядело иначе.       На симуляторах не было напряженно ожидающих твоего слова живых людей в паре шагов от тебя, и все решения давались легко.       Как бы он поступил, будь это всего лишь симулятор?       — Машина, прикройте нас, — словно со стороны услышал Эрхарт свой голос, непослушный, глухой, едва пробивающийся сквозь статику. — Остальные, активировать страховку, проходим по одному; Эгльтон первый, идем! Идем!       Он почти ждал, что Рейкис — или кто-нибудь из них, старых ветеранов, — сорвется сейчас, как сорвался бы, наверное, он сам; что его, провалившего операцию, вполне и заслуженно могут пристрелить в спину здесь и сейчас, и кто там будет разбираться в этих проклятых льдах. А так надежнее, мало ли что еще взбредет в голову глупому щенку с погонами.       Никто не сказал ни слова.       Двинулись слаженно, словно — ну конечно же — проделывали это много раз; страховые блоки на пояс, связка в два троса от ведущего до замыкающего по всей цепочке. Крючья вбивали прямо в скалы, шли по самой кромке у их подножия, настороженно, шаг за шагом, проверяя землю. Один за другим; Эгльтон, за ним чисс Орсен, за ним Кресс —       Дальше Эрхарт не увидел.       Прямо над головой блеснул яростно-лазурный росчерк плазмы, он вжался в снег, скорчился за тяжелой лапой ходуна. Крикнул стрелять, срывая голос; тяжелые пушки АT-ST ухнули надрывно и громко, разнося эхо по всему ущелью, и на миг Эрхарту показалось, что сами скалы не выдержат и обрушатся на них, хороня под собой. Что-то застрекотало в динамиках, машина взревела снова, отстукивая частой дробью, Эрхарт высунулся неловко, стреляя тоже — пилот сбросил ему на визор картинку с высоколокационных сенсоров: около двух десятков рыжих пятен штурмовиков, три пятна побольше и поярче — патрульные дроиды.       Дефлекторы замерцали, обожгли колючим разрядом, Эрхарт сморгнул торопливо, перекатился за льдистый осколок.       — Всех не... сэр... — едва разобрал он, динамик трещал нещадно. — Щиты минут семь протянут, и...       Семь минут — это мало, отрешенно подумал Эрхарт.       Слишком мало, не успеть, кому-то придется прикрывать уходящих, а ходуну конец в любом случае, но, может, хотя бы люди...       — Машина, — голос почти не слушался, над головой то и дело сверкали вспышки, размазывались по кристальным граням скал. — Снимите дроидов, мешают. Рейкис, в связку, принимайте командование.       «Настанет момент, когда вам придется решить, кто будет жить, а кто умрет, — говорил им генерал Аркос Рактон. — Таких моментов будет больше и больше, и к конце концов отдельные люди смажутся цифрами, и вы станете бессердечными ублюдками. Но кому-то надо быть ублюдком, чтобы Империя могла победить, и это ваша обязанность как офицера; не смейте уклоняться от нее.»       Эрхарт Аральф сделал свой первый выбор.       Он видел, как на мгновение оглянулся замыкающий Рейкис и коротко и резко отдал честь. Эрхарт стиснул зубы, отвернулся, выглядывая в мечущемся прицеле следующую алую точку. Ошибка должна быть оплачена, учили их, всегда и везде, а здесь плата могла быть только одна.       Рядом зло взрыкивали пушки ходуна, но калибр ST-«разведчика» не мог сразу пробить щиты дроидов; сюда бы «шестилапку», вот тогда...       — Четыре минуты, — прохрипел динамик. — Сэр, уходите, я прикрою...       Эрхарт мотнул головой, забыв о том, что пилот его не видит. Откинулся спиной на ровную гладкую грань льдистого кристалла, пытаясь выровнять дыхание, стиснул в руках отчего-то потяжелевший бластер.       Четыре минуты, потом конец дефлекторам, и пара ракет завершат дело. Главное не сдаться, не попасться живым, только не живым; на допросах рано или поздно ломаются все, разве что весь мозг насквозь прошит психокодом, но методы СИС не менее действенны, чем...       Он набрал побольше воздуха в грудь, высунулся, стреляя снова и снова почти вслепую. Сетка визора сбоила — или это от напряжения все уже просто плыло перед глазами. Рыжие и красные пятна разбегались, множились и подбирались все ближе, сердце колотилось где-то в глотке, подгоняемое адреналином, и отчаянно, безумно не хотелось умирать.       И когда весь мир замкнулся в здесь и сейчас, в тонкий кружок прицела, в еще одну лишнюю минуту жизни, Эрхарт онемевшими пальцами давивший на гашетку, едва не пропустил...       ...пробившийся сквозь статику голос, уверенный, сухой и незнакомый.       ...обрывистые «держитесь», «выбирайте цели» и «Ситарат».       ...короткий росчерк ожившего цвета, алый, как кровь, слишком яркий, слишком резкий на фоне этого вечно-белого льда, вечно-черного неба.       ...стрекот выстрелов — из-за спины; и наступающие рыжие пятна в сетке визора вдруг дрогнули и рассыпались, угасая одно за другим.       Эрхарт устало закрыл глаза, жадно хватая губами отфильтрованный респираторами воздух, пульс туго бился в висках. Потянулся было отстегнуть шлем, хотелось вдохнуть полной грудью, плевать на все, вдохнуть этот безжалостный колючий холод, позволить ему наполнить легкие и вены — но руки отчего-то не слушались его.       А потом над ним склонилась тень, придержала за плечо.       — Сержант Аральф? — негромко спросил тот же самый голос. — Вы ранены. Медика сюда, быстрее!

***

      Потолок собранного на скорую руку блока, служившего им одновременно штабом и жильем, покрывала серебристая изморозь.       Взгляд цеплялся за детали, за исцарапанное покрытие стен, трещины на стекле альтиметра, мигающую лампочку на панели управления дронами-разведчиками — один из них застрял где-то в скалах и база не могла дотянуться до него сигналом. За перемазанную в антифризе перчатку, за медную узорную завитушку, что обычно носят чистокровные ситхи.       Лорд Ситарат был пятым чистокровным ситхом, которого видел Эрхарт Аральф, и первым, которого он видел так близко.       Выдержать чужой взгляд было трудно.       — Это моя ошибка, мой лорд, — сказал Эрхарт. Вдохнул глубже, чувствуя, как почти до боли одеревенела спина. — Я беру на себя полную ответственность, и...       Ситарат коротко махнул рукой.       — Достаточно, сержант, — сухо произнес он. — У меня нет на это времени. Так или иначе, ходун у нас и еще семнадцать человек, из них тринадцать боеспособны. Вам известны детали операции?       Эрхарт качнул головой.       — Нет, мой лорд.       О том, как вытащили машину, ему рассказал Рейкис, пока Эрхарт отлеживался в палатке под присмотром меддроида. Выстрел задел правый бок, но, к счастью, помимо кровопотери, обошлось, и уже на следующий день он мог стоять на ногах. Люди лорда Ситарата подоспели к ним вовремя; было ли то легендарное чутье ситхов, или задержавшийся сигнал с последнего КП, Рейкис не знал. Республиканский отряд был вынужден отступить; для ходуна протянули крепления, прочные балки из керамостали, и по ним перевели машину через опасную зону. Наст действительно был предательски тонким, едва выдерживал людей, и Ситарат приказал обрушить его, отсекая путь преследователям.       Их лагерь стоял в пяти километрах оттуда, спрятанный от внешних зондов в небольшой пещере. Кристаллов — тех, что используют в световых мечах — там не было, но росли другие, тонкие, прозрачно-лазурные; под переменным током они начинали мягко светиться. Свет был слабее, чем от переносных прожекторов, но энергозатраты были меньше, и здесь это решало все.       — Операция «Алый лед», — коротко сказал лорд Ситарат. Протянул Эрхарту свой пад, едва заметно дернул плечом. — Это не я придумываю названия, сержант. Разбирайтесь, брифинг через полчаса.       «Их здесь называют «смертниками», знаете, — на подлете к Илуму сказал как-то Даркес. — Отряд лорда Ситарата. Недоказанные предатели. Их не расстреляли при зачистке, но вы же понимаете, Аральф, у верности не может быть полутонов. Вот лорд Ситарат и собрал их всех рядом с собой; на самые опасные миссии, самые безнадежные операции, первые линии фронта. В Империи честь очищают лишь кровью.»       — Мой лорд, — на мгновение запнувшись, осторожно произнес Эрхарт. — Позвольте личный вопрос.       Ситарат, чуть сощурившись, взглянул на него. Почти такой же молодой — сколько там лет успело пройти от рыжих песков Коррибана? — но тень чужого предательства уже легла на него непримиримым клеймом. Его называли блестящим стратегом и тактиком, лорд Малгус не выбрал бы в ученики посредственность; и он мог бы подняться высоко в иерархии владык, но...       — Позволяю, — суховато отозвался ситх. — Но побыстрее, сержант, время дорого.       — Как этого добиться, — тихо спросил Эрхарт, — чтобы люди пошли за кем-то, не потому что у него есть право приказа, а потому что он позвал за собой? Как... как вы, мой лорд, солдаты здесь готовы умереть по вашему слову. В Академии нас учили планировать и командовать, но это другое, это...       Он сбился, тряхнул головой отчаянно, замолчал. В памяти мелькнуло сухощавое лицо генерала Рактона, жестокого и требовательного, скорого на расправу; там же — хриплый голос лорда Малгуса, перед которым равно склонялись союзники и враги. Империя обрекла его на падение, но было что-то еще.       Право бросить вызов?       Ситарат как-то неопределенно качнул головой.       — Ответственность, сержант, это достоинство. Никогда не смейте говорить, что вы устали, что вам страшно, тяжело и весь этот прочий бред. За вашей спиной гордые люди, сильные люди, люди, которые знают свое дело, и знают, что каждый день может стать для них последним; слабость вызывает у них лишь презрение.       Он коротко махнул рукой — «вольно» — прошел мимо, к выходу из блока. На миг задержался, придержав полог, обернулся.       — Вы совершили ошибку, сержант, но здесь, на передовой, у вас есть возможность добиться того, чтобы Империя о ней забыла.       Эрхарт, выпрямившись, молча отдал честь.

***

      Если запрокинуть голову, можно было увидеть, как вечно чёрное небо Илума рассекают яркие белые вспышки с лазурной искрой внутри, расчерчивают горизонт длинными светлыми хвостами. Если отключить визор, можно было подумать, что это рванулся к земле метеоритный дождь, воплощая красоту в нескольких неуловимых мгновениях.       Но датчики не умели лгать.       Эрхарт видел вспышки, прорезавшие небо, и их яркость, плотность и энергетическое излучение были яркостью, плотностью и излучением плазменных зарядов стандартной республиканской С-303. И были еще вспышки, размазанные в замедленном обзоре аляповатыми кляксами — датчики подсказывали калибр, что обычно обозначает стандартную республиканскую турель с периметром обзора в полторы сотни метров.       — Слишком много, — спокойно сказал пригнувшийся рядом Ситарат. Бегло пробежался пальцами по деке. — Я запросил подкрепление, отряд сержанта Даркеса ударит с главного входа, оттянет на себя часть сил. Должно быть достаточно, чтобы ходун успел пробить стену.       Эрхарт кивнул, невольно сильнее сжал рукоять бластера.       — Мы готовы, мой лорд.       Наученные прошлым горьким опытом, республиканцы, не надеясь более на ПВО, переустановили силовые генераторы в одну из илумских пещер, разбив там почти что целый подземный город. Оба выхода блокировались слишком надежно, турельные установки и дроиды, минные поля; пришлось бы положить слишком много людей, и даже это не гарантировало результата. Лорд Ситарат предложил другой план — его отряд, несколько недель круживший около базы, разнюхал место, где скальный лед был чуть менее плотным, и, пробив его, можно было сразу оказаться внутри периметра. Ученые в штабе вычислили затраты ресурсов, время и скорость бурения, и шанс на успех был относительно высоким, чтобы рискнуть.       Проблема заключалась в том, что они не могли подвести туда буровую установку, все, что двигалось по ровным плато, было видно «кондорам» как на ладони. Оставался всепролазный AT-ST. На вопрос, возможно ли использовать орудия ходуна, техники ответили «да», но честно добавили — будет медленно.       И громко.       — Семьдесят три процента, сэр, — по общей частоте передал пилот. — Падает в пределах нормы. Расчетное время — тринадцать минут.       — Принято, машина, — коротко отозвался Эрхарт. — Продолжаем.       Ситарат, сощурившись, вглядывался в горизонт.       У него, единственного из отряда, был какой-то странный, упрощенный визор и едва защищающий от колючих когтей холода термокостюм. Эрхарт даже не был уверен, насколько к нему вообще применимо слово «термо», настолько ненадежным тот выглядел. Но задать этот вопрос он не осмелился, при всей своей внешней терпимости Ситарат был ситхом, и любой в Империи знал достаточно страшных историй о том, на что способен раздраженный лорд.       — Я буду у периметра, — произнес Ситарат. Распрямился, как-то отрешенно снял с пояса невзрачный темный цилиндр, сжал в руке. — Без моего прямого приказа не лезьте к нам, сержант, у вас свое задание.       Эрхарт стиснул зубы, но кивнул, резким, сорванным жестом отдал честь.       — Удачной охоты, мой лорд.       Раньше ему казалось, что «трудно» — это выйти из-за укрытия навстречу бесстрастной гибели, зная, что вот, через несколько мгновений, сколько там отмерит случай и удача, пламя толкнет в грудь горячо и остро, прошьет грудную клетку, ломая ребра и превращая в кровавое месиво мышцы. И ты, кто мыслил, жил и надеялся, перестанешь существовать.       Но намного труднее оказалось просто ждать.       Ждать — с открытым каналом связи, с обрывочным стрекотом выстрелов, с перебоями команд, шумом помех и короткими, мучительно короткими щелчками. Такими особыми щелчками, которые звучат в эфире, когда датчик жизнедеятельности кого-либо из отряда уходит на ноль.       Эрхарт насчитал уже четыре таких.       Ситарат где-то там был все еще жив, его голос периодически пробивался сквозь помехи на общем канале. Они все еще удерживали позиции, выигрывая время для ходуна, но об остальном можно было только гадать. На закрытых частотах была тишина, хоть Эрхарт и вслушивался в каждый звук, судорожно сжимая в руке бластер и готовый в любой момент сорваться с места. И понимал, равно с каким-то восхищением и досадой — Ситарат не попросит помощи, даже если ему придется положить там весь свой отряд и погибнуть самому ради еще нескольких лишних секунд. Задание должно быть выполнено любой ценой.       — Машина, время?       — Семь минут ориентировочно, сэр, — с ощутимым напряжением в голосе отозвался пилот. — Плотная порода, тяжело идет.       Эрхарт выругался мысленно, в наушниках затрещало — не то помехи, не то новый сигнал, что их ряды сократились на еще одного. Сдернул с пояса бинокль, жадно всмотрелся в небо, пытаясь различить юркие силуэты истребителей — где-то там звено имперских перехватчиков навязало «кондорам» затяжную игру в салки, не позволяя приблизится к базе.       «Вам должно хватить времени на прорыв», — спокойно сказал лорд Ситарат, когда они вчера обсуждали детали операции.       И не добавил — прежде чем «кондоры» превратят их в дымящиеся обломки.       Еще щелчок, и вдруг, словно в отместку, воскрес динамик, на общей частоте чисто и отчетливо выбил позывные «RS21» и лаконичное «идем на сближение с трехсот десяти по азимуту, время до контакта — одна минута».       — Даркес! — выдохнул Эрхарт, облегчение нахлынуло волной. — Даркес, проклятье, вы воистину вовремя!       — Не оставлять же вас мерзнуть в одиночестве, — насмешливо отозвался знакомый голос на личном канале; но в нем отчетливой струной звенело напряжение. — Рад, что вы живы, Аральф. Я к Ситарату, отбой.       Мгновением позже пилот доложил о готовности в сорок секунд.       — Вас понял, машина, — хрипловато произнес Эрхарт. Приподнялся, махнул рукой отряду; за шлемами не было видно лиц, но он почувствовал как люди рядом с ним подобрались — адреналиновое чутье, являющее себя в минуту опасности, сделало мир вокруг кристально-чистым, пронзительно-острым, как илумский лед. Казалось, что замедлилось даже время, секунды на таймере в верхнем правом углу визора сменялись с частотой биения сердца.       Или это сердце сорвалось и застучало быстрее?       А потом очередной залп орудий ходуна отозвался оглушительным треском, когда ледяная стена подалась и обрушилась, обнажая оскалившийся сколотыми краями темный провал.       — Внутрь! — срывающимся голосом крикнул Эрхарт. — Быстрее!       Они знали свое дело, ребята из «RS17».       Вот, разворачиваясь гибкими змеями, соскользнули вниз, в черную бездну, тросы, вот щелкнули карабины, визор зафиксировал сцепление. Вот первые трое спрыгнули в темноту, за ними еще один и он сам, Эрхарт, — все, как на учениях, упереться ногами в стену, выпустить кошки, придерживаясь за трос, оттолкнуться, съехать ниже на три метра, подтянуть блок, оттолкнуться, еще три метра, еще — до тех пор, пока ноги не коснутся пола. Отстегнуть карабин, торопливо дать отмашку — «вперед».       Блики от аварийных огней резкими рваными пятнами прыгали по стенам, на пронзительно-визгливой ноте визжала сирена. Очертания предметов накладывались ломаными линиями; ночное зрение гасило слишком сильное излучение, но Эрхарт все равно щурился, часто смаргивая — человеческие зрачки не могли приспособиться так быстро, и сейчас он немного завидовал чиссу Орсену.       Кто-то рядом дал очередь вверх, по камерам слежения — задымило, посыпались искры и оплавленные обломки. Чушь, конечно; когда прорван периметр, об этом узнают не только по камерам. Консервация базы, стандартная процедура физической защиты, могла бы оборвать все здесь и сейчас, но лорд Ситарат сказал, что это он берет на себя.       И массивные, непробиваемые двери, обшитые несколькими листами дюрастила, все еще оставались открыты.       — Первый, второй, пятый, за мной, — нервно бросил Эрхарт, оглядываясь. — Рейкис, взрывчатку и убирайтесь отсюда.       Они уже устанавливали мины, выверено и быстро, у несущих стен и на длинных опорах из керамостали — тяжелые полусферы, впивающиеся металлическими лапами в поверхность, обмотка, таймер, детонатор на кодовое слово. Операция в четыре-пять минут, на большее у них нет времени.       Эрхарт прижался к стене, коридор располосовали вспышки плазмы. Эгльтон прямо за ним высунулся на мгновение и почти сразу выругался сквозь зубы, отшатнувшись и зажимая рукой правое плечо. Кто-то несколько раз выстрелил с противоположной стороны и тут же был вынужден вернуться за укрытие.       Время уходило чересчур быстро.       — Даркес, — прошептал Эрхарт. Переключился на второй канал. — Даркес, прием, где вы? У нас слишком плотный огонь, мы не можем пробиться во второй зал. Можете оттянуть их на себя?       Динамик отозвался не сразу, переслал рваные отголоски вскриков, грохота, треска и перещелкиваний затворов.       — Полминуты, Аральф, — хрипло выдохнул знакомый голос. — Держитесь.       Радом разорвалась дымовая, коридор заволокло белесым смогом. Кто-то, кажется, Заккари, выпустил летучие мины, те поплыли вперед, отвлекая на себя огонь — но надежды на то, что хоть одна доберется до противника, было мало, тех было слишком много, и стреляли они прицельно, хорошо зная свое дело.       А ведь почти получилось, отрешенно подумал Эрхарт.       Почти — когда тихо вскрикнул и осел безжизненно Орсен, судорожно царапая рукой оплавленную грудную пластину брони.       Почти — когда одна из плазменных вспышек чиркнула слишком близко, и на стену и темный оплечник брызнуло алым, и Эгльтон рухнул на колени, судорожно пытаясь зажать разорванную артерию на горле.       Почти...       — Аральф! Где вы, Аральф? «RS17», кто-нибудь еще жив? «RS17»?       Все в итоге решается как-то само собой, думал Эрхарт, кусая кровящие губы и непослушными руками отстегивая чужой рюкзак со взрывчаткой. Здесь и сейчас, когда за твоей спиной выход в безопасность, а впереди — перекрестный огонь, и там, за этим огнем, твой долг и твоя задача. И ты делаешь выбор.       Он стиснул в руках бластер, оглянулся — остались ли еще выжившие? Дым рассеивался, но видимость оставляла желать лучшего.       — Вперед, — тихо прошептал Эрхарт. — За Империю.       Перед глазами метались алые блики.       Он не знал, сколько сорвалось с места и пошло за ним. Больше ощутил, чем увидел, как кто-то оступился рядом и упал, скрючившись, а у него не было ни времени, ни возможности остановиться и помочь, или хотя бы узнать, смертельна ли рана. Они бежали вперед, стреляя без перерыва; и в какой-то момент отчего-то стало слишком трудно дышать, но Эрхарт лишь мотнул головой зло и отчаянно — нет, еще рано, еще нельзя.       Все, что ему нужно — несколько метров до второго зала.       — Даркес, — позвал он, и вышел какой-то полувнятный хрип, — ...не стреляйте.       В глазах темнело, он сморгнул, пытаясь сфокусировать зрение. Вот он, второй зал. Опорные колонны. Мины — он помнил, как их устанавливать, надо только дотянуться и снять с плеч рюкзак...       Ноги подогнулись, и он неловко рухнул на колени.       — Аральф!       Наушники и внешний звук заметались двоящимся эхом. Кто-то поддержал его, позволил опереться на себя, торопливо расстегивая ремни шлема. Чья-то ладонь с силой прижалась к груди, там, где прошел выстрел, как будто в отчаянной попытке остановить выхлестывающуюся кровь.       — Проклятье, Аральф, — сквозь зубы выдохнул Зигрен Даркес. — Как же вас... Медпак сюда, ну!       — Мины, — хрипло сказал ему Эрхарт, силясь подняться; в груди страшно булькало. — Таймер... скоро.       Он хотел сказать другое — что когда пробиты легкие, можно уже не беспокоиться о медпаках, что он доживает последние мгновения лишь благодаря растворившимся в крови стимам. Но это неважно, важно, что они во втором зале с грузом взрывчатки, и что у них все еще есть время, пусть даже полминуты, и он, Даркес, мог бы потратить его на то, чтобы убраться из зоны поражения.       Эрхарт знал, что этого недостаточно, чтобы успеть уйти.       Даркес знал тоже.       — Генерал бы оценил, — усмехнулся он. — Но в общем, мне кажется, мы неплохо сработались, сержант. Сколько еще?       Двенадцать секунд, подумал Эрхарт.       Откинул голову, последним усилием вызывая перед невидящим взглядом багряное знамя с серебряной шестеркой лучей. Холодный, непрощающий голос Аркоса Рактона, массивные громады «разрушителей», росчерки молний и темно-лиловое — вечно лиловое — небо своей столицы.       Во славу твою.       Все — во славу твою.