Под стягом войны

      — Ты говорил, с ним сражались Реван и Митра одновременно, — сложная связка прыжков и блоков, уклонение, выпад. Острие клинка цвета неба замирает, на несколько миллиметров не дотянувшись до чужой груди. — И оба были обречены потерпеть поражение.       Другой, тьма от тьмы, остановившийся напротив, склоняет голову.       — Да.       Эрих деактивирует клинок, едва заметно дергает плечом и хмыкает:       — Тогда какие у меня шансы?       Медитация в последнее время напоминает бегство; Эрих пытается не вспоминать — и вспоминать одновременно, пытается решить — и избежать решения. Решение на самом деле очень простое — император ситхов должен быть уничтожен, и если учитель погиб, это бремя ложится на его ученика. К тому же, до сих пор у него не было причин не доверять Великой Силе.       Но рациональная часть Эриха сомневается.       Как он собирается победить, если уже был однажды им повержен; если двое лучших бойцов Ордена вдвоем встали против Вишейта — и не смогли одолеть?       Я повторяю путь Ревана, думает Эрих, и эта мысль холодной отравой разъедает изнутри, точит уверенность, как речная вода точит камень. Это ложный путь, это путь падения и предательства, и все знают, что ожидает дерзнувшего на него ступить.       в Силе нет ничего фиксированного       Когда Великая Сила отвечает ему, спокойно и мягко, голосом наставника и друга, становится немного легче. Уступает даже отрава, прячется в самых темных воспоминаниях.       губительны лишь сомнения       — Но Реван ошибся, — негромко говорит Эрих.       Перед его глазами Малакор-V и могильная тишина, тысячи людей, мертвых и умирающих. Кровь, заливающая плиты, трепыхающиеся комки мышц в раскореженных грудных клетках, изломанный частокол ребер. Он смотрит, как гравитация теневой массы перемалывает в своих тисках корабли; он кричит от боли вместе с пилотом, ощущая, как внутри тела крошатся кости, как растягиваются и рвутся сухожилия, как плоть превращается к кровавую кашу.       Он умирает в мучительной агонии, давясь собственными внутренностями, тысячу, тысячу тысяч раз.       — Джедаи не должны были участвовать в войне, ни тогда, ни сейчас, — говорит Эрих, возвращаясь в настоящее, в мягкий полумрак каюты. — Мы не имеем права... я не имею права говорить о мире и убивать.       Если мы возьмем на себя право судить, какой мир лучше, чем мы будем отличаться от них, избравших алый росчерк клинка?       мир существует только внутри тебя       На Хоте нет ни надежды, ни стремления, лишь вязкое тупое отчаяние, такое же холодное, как и снежная пустыня вокруг. Хот — это огромная свалка, сражение за нее длится слишком долго, недопустимо долго, когда разговор идет о морали солдат. Это война не ради победы, но единственно с целью истощить силы, и у Империи, стоит признать, это отлично получается — пусть рано или поздно в итоге им и придется сдать планету.       Местные аборигены, отколовшийся кусок пиратского братства — жрут сырое человечье мясо, вырывают теплые, дымящиеся на морозе куски из еще живого, бьющегося в предсмертной агонии тела. Им не страшен холод, они умеют хорошо обращаться с виброножами и бластерными винтовками, разговаривать и даже улыбаться, и глаза их — глаза разумного существа.       Световой меч — намного более цивилизованное оружие, после него не остается рваных дыр и не вываливается из распоротого желудка требуха кишок. Но оружие, каким бы оно ни было, служит лишь одной цели.       — Какое у меня есть право убивать их? — спрашивает Эрих у ослепительно-белого льда. — Почему мы пытаемся навязать им наши стандарты морали? Они ничего не должны нам, они не обязаны становиться такими, как мы.       Орден защищает Республику, но в Кодексе Ордена нет ничего по поводу того, каким должен быть Абсолютно Идеальный Общественный Строй.       Великая Сила тоже не беспокоится о таких мелочах.       мир существует только внутри тебя       — Почему джедаи защищают Республику? — спрашивает Эрих.       Почему мы учим не лгать, но роемся в грязи политики; почему мы учим не убивать, но теперь, когда идет война, и нам не раз доводилось бить первым? Да, теперь это называется словами «стратегия» и «тактика», и «упреждающие удары»; это хорошие, правильные слова, без них не выиграть войны.       Но...       — Причина же не в Республике или Империи, на самом деле, — говорит безмолвным снежным плато Эрих. Лезвие клинка плавит лед, оставляя на нем крылатый росчерк. — Вступив в войну, мы утверждаем, что имеем право решать, кто будет жить, а кто умрет. Мы подставляем одних своих солдат, чтобы могли выжить другие, которых чуть больше. Мы обращаем людей математикой — потому что на войне нельзя иначе. Но ты знаешь, как называют тех, кто говорит одно, а делает другое.       Он передергивает плечами, деактивирует клинок, разворачивается и уходит к оставленному неподалеку спидеру. На базе Сент ждут сигнала о начале операции.       Ослепительно-ярко сверкает выплавленное на льду слово «лицемерие».       Спарринг затягивается; алый и голубой лучи танцуют, рассыпая искры. Мощность клинков выставлена на максимум — знак уважения к чужому искусству. Только настоящие мастера меча могут позволить себе эту расчетливую уверенность в собственных силах там, где одно неверное движение может обратиться выжженной дырой в сердце.       — Я не могу оставаться джедаем и посылать людей на смерть, — на выдохе говорит Эрих. — Вновь и вновь пропускать через себя их боль. Так на самом деле пал Реван. Вишейт лишь завершил его перевоплощение.       Тьма во тьме вскидывается угрозой, бьет снизу наискосок, резко и бескомпромиссно — он едва успевает уклониться и принять атаку по касательной.       — Тогда тебе надо научиться это делать.       Эрих хмыкает сухо.       — Я весь открыт для предложений.       Алый клинок проходит в миллиметре от его виска, обжигая кожу — Скордж в последний момент отвел удар, не воспользовавшись откровенной ошибкой. Эрих знает — в реальной битве такая ошибка стоила бы ему жизни, но чужая ярость, кипящая совсем рядом, рвущая на части своей несдерживаемой мощью, никак не дает сосредоточиться, мешает погрузиться в защитный кокон спокойствия. Кажется, он умел ограждать себя от этого в битве с другими ситхами, но его противник недаром столько лет носил имя Гнева Императора.       Скордж отступает на шаг и опускает свой клинок, алое пламя возмездия темной стороны.       — Джуйо, — сухо говорит он. — Тебе надо освоить джуйо.       Форма боя — это не просто техника владения оружием, знает любой джедай. Это форма мышления, это отражение твоего мировоззрения, это проекция тебя в окружающий мир. Так изучают соресу для познания баланса мира и отрицания самой сути угрозы; так изучают атару, сливаясь с вечно изменчивым течением вселенной и изменяясь вместе с ним.       Шесть форм боя, содружественных с философией джедаев.       И седьмая форма, джуйо.       Путь ворнскра.       Путь хищника, думает Эрих; виртуальная голограмма разворачивает перед ним образы основных стоек и связок ударов, среди них почти нет защитных, одни атакующие. Хищник — это азарт и упоение битвы, воплощенная агрессия, воплощенная свирепость, замкнутая в одну лишь идею — и это отнюдь не миссия мира.       Клинок рвется к цели жадно и стремительно — обводка, удар, удар, удар. Эрих повторяет след в след, медленно, пытаясь прочитать в выпадах и движениях чуть больше, чем просто шаги, чуть больше, чем просто способ убийства.       — В битве ты ведешь, — сухо говорит Скордж. Оценивающе склоняет голову набок, коротко кивает. — Не сомневайся ни в чем, у тебя есть только клинок и противник. Ну и, конечно, постарайся двигаться как ворнскр, а не как банта.       Совершенно измотанный, Эрих опускает клинок, тяжело опирается на стену плечом и приглушенно, но искренне смеется.       Джуйо открывается ему медленно; он привык к легкой акробатике атару, к уклонениям и скользящим шагам — джуйо же требует чистой силы, требует наносить каждый удар с единственным намерением уничтожить. Бой в джуйо — это проверка на выносливость, где побеждает сильнейший, это контроль над сражением, это навязанные противнику связки и позиции, которые неизбежно приводят его к поражению.       Форма джуйо — это почти что темная сторона.       Но Архивы не лгут — и некоторые джедаи изучали ее, по каким-то причинам предпочтя всем прочим. Эрих ищет ответ с упорством взявшего след хищника, тренируется до тех пор, пока рисунок ударов и шагов не въедается в подсознание и становится рефлексом. До тех пор, пока Скордж не соглашается неохотно, что, возможно, он и «продержится в дуэли пару минут».       После морозных снегов Хота «Защитник» выходит на орбиту Миркр, но на планету Эрих спускается в одиночестве, отказавшись от помощи. Он должен узнать, как чувствует себя хищник, и что ощущает жертва. Техника тела уже изучена им, осталась техника разума.       Первую неделю местная стая ворнскров охотится на него наряду с исаламари. После одной из схваток Эрих использует почти весь запас кольто — неосторожно подставленное под клыки плечо распухло до неузнаваемости и почернело от паралитического яда. Глубоко, до кости разодранная плоть быстро начинает гноиться, гной выдавливается комками темной нездоровой слизи. Ее так много, что Эрих не решается накладывать бинты — и на рану немедленно слетаются тучи мелких насекомых, прилипают к сукровице, копошатся, вызывая нестерпимое жжение.       На то, чтобы поправиться, у него уходит почти шесть дней.       Третью неделю он охотится вместе с ворнскрами.       Хищники бесцеремонны, стремительны и бесстрастны; следуя за ними в битве, Эрих обращается таким же. Обводка, удар, удар, удар — джуйо не задает вопросов, все остается извне, за лазурным росчерком клинка. Здесь эта грань, между покоем и яростью, между тем, что зовут светлой стороной и темной стороной, но идти по ней почти не сложно, когда видишь перед собой цель.       Джуйо — это ответ.       Джуйо перемалывает сомнения о добре и зле в квинтессенцию силы. Когда он сражается, когда луч цвета неба настигает врага, когда каждый шаг есть упоение битвой — в эти мгновения он чувствует себя свободным от обязательств, долгов и гнетущего чувства вины. Азарт и яростный натиск, и чувство вины, страх не успеть и страх потерять — все это снаружи, на дистанции протянутой руки, на горячем луче клинка. Внутри — Эрих познает безмятежность.       Джуйо проходит изнутри-наружу, очищением и перерождением, и в танце битвы он вновь становится собой.       не каждому джедаю дано выдержать это учение       — Понимаю, — отвечает Эрих. Сила кипит вокруг него, рвется с острия направленным ударом. — Форма, основу которой создают эмоции — не путь джедая. Но это единственное, что я могу противопоставить... существующему порядку.       Он не называет слово, выжженное во льдах Хота, и учитель не переспрашивает.       опасность в тебе самом       всегда была и будет, как и в любом из нас       и в нас же — ответ на эту опасность       — Да, — говорит Эрих. Улыбается уголком губ, легко и уверенно, как раньше. — Да.       Галактика корчится в войне; которой по счету, никто уже не знает. И когда эта война завершится, начнется новая, если не среди цивилизаций, то среди планет, если не среди планет, то среди людей на планете. Изменить это можно только если переписать с нуля сознание самих людей — но тогда это будут не люди.       Путь ворнскра выжигает все изнутри, жадно и ненасытно, как и его эпоним. И когда ничего не остается, ни вины, ни сомнений, ни злости, приходит покой.       мир существует только внутри тебя