Когда все возвращаются домой

— Спи, мое дитятко! Спи, родное! Мама рядом, она от тебя никогда никуда не денется! И никому тебя обидеть не позволит, так что не надо бояться. Мама рядом! Я баюкала младшенькую, чутко прислушиваясь к ее сонному дыханию. Вроде, заснула? Или нет еще? Боязно было опускать ее в зыбку, и даже просто отпускать. Казалось — мигом проснется и заплачет. Да, не стоило сегодня выходить к отрокам! И ведь совсем же ненадолго вышла! Всего и успела — размяться со всеми, да три приема с топором показать, когда услышала, как она заревела. Ох, досталось бы мне от Мстивоя, услышь он, как дите плачет! Спасибо, старшенький, Ломок, названный так в честь дедушки, мигом прибежал, позвал! Ну, а как успеть? Не разорваться же мне! Мстивой-то с дружиной уйдет, а кто за отроками присмотрит? Они ж, пока кмети в походе, и забыть все успеют! Да и сноровку потеряют. Опять же, нельзя Нета-Дун без защиты оставить! А ну как враги подоспеют, пока все воины за данью ушли? Вот и старалась держать их в должной форме. И при мне они нисколько не менее старательно, чем при Мстивое, занимались. А попробовали бы лениться, Тверд бы их быстро вразумил! Он ведь тоже за старшего… после меня. Поначалу-то несложно было. Привыкла я уже к воинскому уроку, да и проще как-то — если знаешь, что твой удар пока не убивает, а только защищает то, что тебе дорого. Так что вроде и возражала-то, когда Мстивой уезжал, больше для вида. Знала, что волнуется он за меня. Что не хочет меня больше в кольчуге видеть, кровью залитой, да с мечом или топором в руках. Он и в лес-то меня без особой охоты отпускал… Но разве нас с Молчаном удержишь?! Знамо дело, уходили. И возвращались всегда с не с пустыми руками. Да только не особо-то и походишь по лесу, если тебя таким больным взглядом провожают, и так встречают… Боится он за меня. А чего бояться? Сам же учил, как меч держать! Сам же видел, что из его-то ребят со мной не всякий сладит, а кто и побьет — так и то с трудом! Знал — а все равно… Не отпускает его прошлое. И ради него не могла я надолго или часто уходить. А и без леса — не могла. Ну что за жизнь такая — взаперти? Потом, когда дети пошли, полегчало. Не до походов почти стало… И силы не те, и живот мешал. А все равно — то Молчана возьму и в лес пойду, то к ребятам выйду — с ними воинский урок отрабатывать. Как можно сноровку-то терять? Кметь я или не кметь?! Бренн сначала ворчал. А потом рукой махнул, сказал, что Нету на меня оставлять будет, только чтоб не ходила с ним в походы. А что мне оставалось? Согласилась. Не могу я видеть, какая боль в его глазах, когда меня с мечом видит! Тем более, когда Мал стал уже заметен… Сначала-то я первенца по отцу назвать думала, или по стрыю-батюшке. Уж больно тяжело он нам дался… Бренн-то мой сперва долго хворал. После той клятой истории с березой, думали мы сначала, и не войдет уж в прежнюю силу! Рука тяжело срасталась, и слишком он какой-то тихий стал. Молчал все время. И взгляд какой-то… Нездешний. Словно тело-то мы спасли, а душа уже отлетела. Страшно было! Потом немного оттаял. А на меня тогда надышаться не мог. И берег, словно я былинка хрупкая. Словно за все то время, пока сторонился, извиниться хотел. Не чаяла я, что столько в нем нежности, столько заботы! Все каменным казался, далеким. А гляди ж ты! Да только деток я ему поначалу все никак подарить не могла. То ли тело, давно отвыкшее от своей женской сути, стало бунтовать, сказывались и тренировки, и холод, и прочие тяготы. А может, дело было и не во мне. Не знаю. Да только уже и Ярун с Велетой уехали, и весточку прислали, что после близнецов, Бренна и Славомира, у них дочка народилась, Пригляда. Уже и Славомир-старший приезжал, со своей красавицей-женой, Отвагой, и сыном. А я все оставалась праздной. Много я чего тогда передумала. Много слез пролила. Ну да щур помог. Стала опять по весне по лесу ходить с Молчаном. Стала опять воинское правило исполнять, как и отроки и кмети. Вошла жизнь в привычную колею — и однажды, когда я уже и смирилась с тем, что не смогу подарить Бренну сына, вдруг стало ясно — непраздна. Ох, как же ждали мы малыша! Как счастлив был Бренн — словами не описать. А я и подавно! Только вот с именем не знали, как быть. И решили по деду. Моему деду, от которого и сила мне досталась, и лес меня признал. А вскоре, еще и года не прошло, и второй появился. Стойгнев-младший. Теперь вот еще и дочка, Ненагляда. Бренн на нее и сейчас-то надышаться не может, а что-то будет, когда подрастет?.. Впрочем, оно и к лучшему. Дом без детей пуст, так что сколько нам боги дадут — то и в радость… Только лес я все равно не брошу! И воинский урок — тоже. А у нас сегодня еще и радость! Не только Мстивоева снекка вернулась, и все ребята живыми пришли. Прибыли в гости и Ярун с Велетой и своими ребятишками, и даже Славомир с Отвагой пожаловали. Так что вся семья теперь в сборе, всех самых близких повидать сумела. Велета, к слову молвить, и обо всех моих поведала — будто и я дома побывала, и детей показать привезла. Бренн и Славомир уже большие совсем… Ну да чему дивиться? У самой вон уже какой богатырь подрос! А Пригляда, когда подрастет, совсем как мама, красавица будет! Не думала я, что по моим басням дочку назовут, но знал бы, как это приятно! Но самое главное — и детишки здоровые, веселые, и сами брат мой и сестрица названные будто изнутри светятся. Видно, что счастливы они, что любят друг друга. Ну и дай-то им боги счастья! Да и саму Велету не признать уже! Куда девалась изнеженная сестренка вождя, которая мечтать-то мечтала, но тем еще была лежачим камушком? Теперь все в руках спорится, глаза горят, и кажется порой, что парят они с Яруном над землей, будто птицы. Так, как лишь от счастья и летают. Ну да и славно. И храни их щур! Славомирова приезда, правду молвить, я опасалась. Помнила ведь, как хотел он ко мне по весне сватов посылать, как о любви говорил. А я, как ни крути, не дождалась. За брата его названного пошла. Не сочтет ли за предательство? Хотя и сам уже давно женатый, а все одно… Помнила я свой первый и последний бой, никак забыть не могла. И то, как рухнул Славомир, и как пробивался к нему вождь… Помнила их полные боли глаза, и то, как я сжимала холодеющую руку и плакала, не в силах удержать слезы. Потом мы причалили к какому-то острову. Ребята пошли за хворостом, я осталась со Славомиром. Он все никак не хотел отпускать мою руку. Рядом, почти касаясь меня плечом, сидел Бренн. Потом кто-то из ребят сказал, что на острове есть крепость, что оттуда пришли люди. Я с трудом смогла разглядеть их предводительницу. Удивилась еще, что во главе отряда — женщина. Отвага. Потом уже узнала, что она — вдова местного воеводы, мать его детей и потому — уважаемая всеми предводительница. А еще — что она родилась и выросла в той самой Нете, откуда родом Мстивой, Славомир и Велета. И что она — первая любовь Славомира, которую он не мог забыть все эти годы и тщетно искал в каждой девчонке, встретившейся ему на пути. Мы с ней, пожалуй, даже были чем-то похожи. Хотя, что уж греха таить, она куда красивее. И сильнее. Да и то, что она чудом выжила в той бойне -а сколько ей было? 15? 16? — о многом говорит. Дочка охотника, ученица травницы, она воспитывалась наравне с кметями и уже тогда была на равных с тогда еще совсем юным Славомиром. Теперь — тоже. Она водила людей в бой, она защищала свой дом и никому не позволила бы разорить свое гнездо. Пока жива. Мне не забыть ее лицо, ее голос, когда она позвала по-галатски: «Дядька Бренн!», а потом — как она стояла на корточках перед Славомиром: «Якко… Живой! Я уж не чаяла…». Помню, как его на руках донесли до крепости, как его выхаживали первые дни, пока не стало ясно — жить будет. Потом мы ушли домой, в Нета-Дун, его оставив там, у Отваги. Помню крик Велеты, когда она не увидела брата, и как у нее начались роды. Сама помирать буду — не забуду! И знала ведь, Славомир давно любил другую, и я-то, наверное, ему была не нужна, он во мне ее видел, Отвагу свою, а все равно глупое сердце никак не хочет забыть. Странно. И больно. Теперь вот они приехали. Он жив. И вполне здоров. И даже счастлив. Это видно. Кроме троих детей Отваги от того воеводы, у них теперь еще трое появилось. И все Славомира отцом зовут, и всех он, похоже, любит одинаково. А на нее не налюбуется. И видно, что счастливы они, а это — главное. И храни их щур. Ну вот, задумалась о всяком, и не заметила, как догорел фитилек, и в клети стало совсем темно. Только луна светит. Малышка спит. Осторожно опускаю ее в зыбку, отступаю. Все тихо. Даже не слышно, как говорят на завалинке братья Мстивой и Славомир. Они часто так до утра засиживаются… Нет, точно, затихли уже. И шаги по всходу. Бренн вернулся. Пойду встречать. Ну вот закончился еще один день. Можно спокойно ложиться. Все теперь будет хорошо.