Эпоха невинности

У королевы нет сил, Трудно пойти вновь на риск И она разбивает часы, Чтобы продлить себе жизнь.*

- Ваше величество, ваша матушка, императрица Хванбо, ждет Вас в ваших покоях. Ен Хва тяжело вздохнула. Снова. Новая императрица Коре до сей поры не вступала в конфликт со своей дорогой матушкой, ни словом, ни делом не смела задеть ее, но как же тяжело сдерживать свой гнев, когда кто-то, пусть даже милый сердцу, пытается коим-то образом сорвать все твои планы. Ен Хва искренне не понимала, что творится с королевой Хванбо. У той было все, чего она так долго желала на протяжении долгих лет: власть, сила, состояние и почтение вельмож. Ее дочь – новая императрица Коре, первая и единственная жена императора Кванджона, и, пусть благословят небеса, мать его будущих детей. Но королева отчаянно и рьяно пыталась одернуть свою дочь. «Прекрати строить козни, Ен Хва. Ты погубишь себя, нас, но не остановишься на своем. Прояви терпение», - причитала матушка, но Хванбо была непреклонна. Она прошла этот долгий, тернистый пусть не для того, чтобы сейчас сдерживать себя. Ей стоило огромных усилий сдержать свой гнев и не убить эту дрянную безродную девчонку Хэ Су за дерзость, ею проявленную – делить ложе с ее законным мужем. Она ненавидела ее каждой клеточкой своего тела лишь за то, что та живет, дышит и не собирается, похоже, уходить в мир иной. Что ж. Ничего. Ен Хва сама лично проводит ее. Королеве стоило проявить хотя бы толику уважения к собственной дочери: та сдержала свой порыв, и сдерживала до сей поры, пока не узнала, что соперница носит под сердцем это проклятое отродье! Она носит под сердцем ребенка императора и одни лишь небеса знают, до каких пор Ен Хва стоит терпеть подобные унижения. Ярость сковала грудь, слезы обиды и беспомощности вновь пробивались на глазах, щека все еще горела от пощечины. Ен Хва задержала дыхание и с головой погрузилась в воду. Ей нужно было смыть с себя этот позор, эту обиду, подобно морским волнам, смывающим людские следы на песке. Ей это было отчаянно необходимо. Грудь горела, воздуха не хватало, но всплывать на поверхность все еще не хотелось. Ей бы остаться здесь, наглотаться воды, захлебнуться и вознестись на небеса. Тогда ему будет плохо. Ничего подобного. Она знала, его душа возликует, как только ее собственная отойдет в мир иной. Она чувствует, как кто-то, схватив ее за волосы и шею, рывком вытаскивает податливое, необычайно легкое тело из пучины. Секунда, и горло дерет дикий кашель, когда она облокачивается трясущимися руками о бортики в королевской купальне. - Ен Хва, о великий Будда, что же ты творишь? – Королева Хванбо отчаянно сжимала ладонями хрупкие плечи своей венценосной дочери, периодически встряхивая ее подобно тряпичной кукле. Что могло бы быть, если бы она не ворвалась в купальню дочери? Ей не хотелось даже думать об этом. - Ен Хва! Ен Хва! – Не переставая трясти тело девушки, словно в бреду, кричала королева. Когда жжение в груди, наконец, утихло, а горло более не раздирал жуткий кашель, Ен Хва подняла голову и вперила в мать упрямый взгляд темных глаз. - Я не собиралась делать ничего из того, что Вы успели придумать себе, матушка, - хриплым, но уверенным голосом, произнесла императрица. – Мне больно от осознания того, что Вы посчитали меня слабой духом. - Что прикажете делать, Ваше величество? – Трясясь то ли от страха за дочь, то ли от гнева, ответила женщина. – Я имела неосторожность увидеть то, как моя собственная дочь уходит под воду. Я и не думала, что ты имеешь подобные наклонности, Ен Хва! Что за представление ты устроила здесь? Неужто, ненависть к той девице напрочь вытянула из тебя последние крохи самообладания? Ен Хва старалась как могла. Ярость, боль, обида, доселе бывавшие верными спутниками молодой императрицы вновь тяжелым комом поднялись к груди. Едва-едва осевшая буря вновь закрутила вихри в ее душе. Силы постепенно угасали, она чахла на глазах. - Я ненавижу ее, - прошептала та. Женщина пораженно застыла. Показалось ли ей это или нет, но никогда еще ее дочь не выражала свои чувства столько открыто. - Что? – переспросила та. - Я ненавижу ее! – В сердцах закричала императрица. Королева в ужасе отпрянула, не переставая смотреть в потемневшие от ярости глаза дочери. Она чувствовала, как сознание, некогда ее собственное, медленно утекало, а на его место приходило нечто безумное, нечто совершенно нечеловеческое. Ей не было чуждо чувство абсолютной ярости, ненависти, но никогда доселе обида, злость и отчаяние не перемешивались в ее душе, создавая бурю, неконтролируемую, совершенно ей неподвластную. В груди Ен Хва будто бы горел пожар, тело охватила дрожь, а руки, напротив, превратились в два куска льда. - Ненавижу! – Кричала Ен Хва, в порыве ярости сбрасывая резкими движениями купальные принадлежности. Тело била дрожь, но за пеленой, застилающей глаза, она видела лишь ненавистное лицо дамы Хэ. Ей чудилось, будто девчонка смеется на ней, хрупкими ладонями поглаживая заметно округлившийся живот. - Ненавижу! - Ен Хва! Будда всемогущий, кто-нибудь, помогите! - Ненавижу! Ненавижу! Я тебя ненавижу! Резкая пощечина обожгла правую щеку. Ен Хва пораженно застыла. Она испытала чувство дэжавю, ведь за сегодняшний день императрицу Коре уже второй раз, подобно дворовой девке, хлестали по лицу. В стенах купальни раздался звонкий смех. - Дворовую девку…словно…отхлестали так, - смеясь, стирая с лица непрошенные слезы, сбивчиво говорило императрица. - Девочка моя, - шептала королева, ласковым движением руки поглаживая голову дочери. Многие из слуг отчаянно желали узнать, что происходило за закрытыми дверьми императорских покоев. Прошло не так много времени с того момента, как придворная дама Хэ в самых, что ни на есть, откровенных одеяниях, ворвалась в комнату их свирепого монарха. То, что произошло с ней далее, страже, служанкам и евнухам доселе было неизвестно. Кто-то из евнухов, смущенно улыбаясь, признавался, что слышал шуршание королевских тканей, кто-то более смелый хвастался, будто бы его слуху предстали сладостные стоны императорской наложницы. Девушки смущались, краснели, но, развесив уши, продолжали с раскрытыми ртами слушать откровения своих наставников. То, что ничего подобного и произойти не могло, знали лишь стражники, хранители покоев императора, поскольку они не слышали ни единого из подозрительных звуков. - Хэ Су, - пораженно застыв, прошептал Со. Его Хэ Су, его милая, нежная Хэ Су стояла перед ним совершенно обнаженная, простоволосая, и взирала на него таким выразительным взглядом карих глаз, что император невольно затаил дыхание. Никогда еще он не видел ее настолько прекрасной. Его Хэ Су предстала перед ним абсолютно нагая в своих чувствах. Он видел каждую искру в ее смеющихся влюбленных глазах, видел каждую эмоцию, которую она, о, великий Будда, нисколько не скрывала. Это было так волнительно, так совершенно прекрасно, и Ван Со казалось, будто бы все это сон. Еще никогда до сего момента он не видел в ее взгляде, таком открытом, стольких невероятно новых чувств. Он мог читать ее подобно открытой книге, мог упиваться ее взглядом, вкушать с таким же удовольствием, с которым он мог бы пить самое лучшее вино этого мира, но, видят небеса, ни один даже самый хмельной напиток не пьянил его настолько сильно, сколько это делала сама Су. Он медленно подошел к ней, так, как всякий хищник порой подходит к своей жертве. Беда была в том, что Со не знал, кто из них двоих является жертвой, поскольку чувствовал это – непреодолимое желание, охватившее его, стоило ему увидеть ее. Его спасало лишь то, что он видел – Хэ Су дрожала, и он ощущал ее страх, ее волнение. Она могла продолжать казаться настолько смелой, но он не поверит ей. - Су, - прошептал Ван Со, рукой коснулся талии девушки, и, наклонившись к тонкой шее, вдохнул пьянящий аромат диких цветов, исходивший от ее тела. Со любит этот аромат. Он кружит ему голову, пьянит его, дурманит. И ему так хорошо, так необыкновенно, что он не сдерживается, целует тонкую шею. Нежную кожу плеча. Ключицу. Краем уха он слышит тихий вздох и скорее чувствует, как подкашиваются ноги Су. Он подхватывает ее, прижимает ее теплое обнаженное тело к своему, крепкими сильными руками обхватывая тонкую талию. Он пытается быть осторожным, ибо не хочет причинить ей боль. Хэ Су чувствует головокружение. В его стальных объятьях так надежно, так трепетно, и она вновь и вновь льнет к нему. Чувство стыда, адреналин в ее крови и жгучее желание смешиваются и образуют нечто невероятно сильное, такое ядреное. Ей кажется, ее тело предает ее, потому что именно ей хотелось быть обольстительницей сегодня. Именно ей хотелось показать императору, что она тоже умеет быть такой: страстной, искренней в своих чувствах, совершенно не стесняющейся собственных желаний. Хэ Су вздрагивает, когда Со касается ее губ своими губами. Где-то в груди зарождается сладостный стон. На его устах все еще остался привкус вина. «Его величество вновь не сдержал обещание», - подумалось Су, но сил противиться не было. Да и не хотелось вовсе. Поцелуй становился жарче, все сильнее распаляя ее податливое тело. Где бы не касались ее его руки, ей казалось, что она горит красным пламенем. Стыда более не осталось. Ен Хва стремительным шагом направлялась в покои Его величества. Гнев, до недавнего времени клокотавший в ее душе утих, уступив место расчетливой холодности и жажде мести. Та минутная слабость пошатнула ее дух, но не сломала. Ен Хва не из тех, кто из-за привычного женского каприза будет кидаться в омут с головой. Нет, нисколько. Ей всего лишь нужно было выдохнуть. Боль и обида, накопившиеся в хрупком теле молодой женщины, выплеснулись вместе с горькими слезами и осколками стекла. В душе осталась лишь умиротворенность. Все позади. Она сама лично проводит в ад ту, что была причиной ее минутной истерики. Никто не в праве вставать у нее на пути к желанной цели. Пора было привыкнуть, что победительницей суждено быть ей. Она желала стать женой Ван Со – она ею стала. Желала стать императрицей – она стала. Теперь она желает стать матерью его первенца - она сделает. Сегодняшняя ночь этому поспособствует. Сжимая в руках сосуд с темной жидкостью, императрица шагала все стремительней. Служанки, с трудом поспевающие за своей госпожой, недоуменно переглядывались. Они не понаслышке знали, насколько важна эта ночь для их императрицы, но повода тому, чтобы так спешить вовсе не было. Ведь не убежит же Его величество от госпожи? Ен Хва их убеждений не разделяла. Ей хотелось как можно быстрее оказаться в императорских покоях и приступить к исполнению задумки. Ведь не зря же дама Со в тайне от дворцовых водила к госпоже всяких знахарок, которые должны были помочь императрице забеременеть. К сожалению, не все они были столь полезны, но одна из них, все же нашла свой подход. - Простите, Ваше величество, Его величество не может принять вас. Ен Хва пораженно застыло. Этого ей еще не хватало. «Ну уж нет, дорогой муж», - про себя усмехнулась та. - Передайте императору, что сегодняшняя ночь принадлежит мне. Я обязана быть в его покоях. - Его величество не один, госпожа, - поклонившись, произнес стражник. – С ним придворная дама Хэ. Мысли плавно улетучивались, сознание покидало ее тело. Хэ Су позволяла ему делать все, чего он хочет, все, чего так страстно желает. Его тяжелые руки скользят по нежному хрупкому телу, задевая самые чувствительные места, заставляя ее выгибаться дугой. Они обжигали ее, распаляя все больше, все неистовей. Ее сладостные стоны наполняют императорские покои, и ей так хорошо, так невообразимо жарко находиться с ним. Вслед за руками Со целует ее, и его губы такие жаркие. Они обжигают нежную кожу, разжигают в ней огонь. - Боже, - шепчет она, и до боли закусывает губу. Хэ Су стонала. Обхватывала ногами крепкий торс, цеплялась за него, как за спасательную соломинку. Ее ладони скользили по крепким плечам, шее, зарывались в густые волосы. Со же заставлял ее тело выгибаться и дрожать. Он заставлял ее тело ныть, истекать сладостью, истомой, заставлял метаться в его руках, опухшими от поцелуя губами шептать что-то совершенно вздорное. Он слишком напорист, но не жесток и не резок. - Ваше величество, - шепчет Хэ Су, сильнее прижимаясь к разгоряченному телу. Ее стоны становятся все громче и громче, пока не утопают в его поцелуе. *Ария - Улица роз