Танго на троих в квартире с высокими потолками

      Сегодня мы проснулись полпятого. Даже не утром, а еще ночью. За окном было темно, а в комнате из восьми лампочек работала одна. Было мрачно, и хотя ребенок веселился, и я веселилась, все равно было мрачно. Я вспомнила квартиру на Фурштацкой, ее высоченные потолки, темные стены в ободранных обоях и сухую бабушку, которая, шаркая, заходит на неуютную кухню и с осуждением смотрит на меня.       Мы с Игорем пьем чай и пытаемся поддерживать беседу.       «Сколько ей лет?» - громким шепотом спрашивает Игоря бабушка.       Я делаю вид, что не слышу.       «Иди, иди к себе», - шикает на нее Игорь.       С трудом передвигая ноги и тихо ругаясь, бабушка уходит.       «Совсем без стыда», - доносится до меня.       Игорь пожимает плечами. Бабушка решила, что я - одна из его девок.       Мне неудобно.       Мы встретились напротив Восстания. Долго созванивались, не могли найтись, и в итоге встретились возле гостиницы. Пошел дождь, но мы все равно сначала решили погулять. Не смотря на это Игорь все время пытался идти домой. Но он каждый раз путал направление, и мы час кружили где-то за Старым Невским.       Игорь был нетрезв. Несчастный в своем похмелье, он к тому же был под гликодином. Наверное ему хотелось сочувствия.       Мы первый раз встретились вот так, сами, одни.       Игорь мне нравился тем, что он писатель. Драматург, как писали про него. Он писал пьесы, сценарии к сериалам и трэш-литературу. Игорь был мой первый знакомый писатель. Белянин не в счет.       Когда мы все же добрались до их с Олесей квартиры, стемнело. Я уже бывала тут, но именно сегодня эта квартира показалась мне особенно мрачной. Игоря стало отпускать. Он стал молчаливым, значительным, говорил медленно и редко. Я недоумевала. Быть здесь и сейчас было странно. Но мы обосновались на кухне, пили чай и разговаривали о колтунах на белой кошке, которая оставляла на моем платье клочки шерсти.       Пришла Олеся, выпила чашку чаю и сказала, что уходит тусить. Очень ласково Игорь просил ее быть осторожной и не возвращаться под утро. Олеся еще немного посидела с нами и ушла.       Следующие сорок минут прошли в молчаливом чаепитии. Потом Игорь предложил пойти в комнату.       Мне стало не по себе. Неужели он тоже принял меня за одну из своих девок?       В комнате я устроилась на подоконнике. Игорь дал мне плед, подушку, чай и поставил музыку. Он выбирал очень тяжелый лирический металл — я слушала что-то подобное в детстве. И глядя на то, как серьезно все это воспринимал Игорь, мне стало смешно. Он сидел за компом, очень близко к подоконнику, и его локоть касался моей коленки. Я ерзала и вела себя нервно.       «Давай покурим», - сказал Игорь и вытащил из ящика стола пакетик с травой.       «Ну слава богу!» - подумала я и немного расслабилась.       Игорь же достал маленькую белую трубочку, насыпал туда пару щепоток, протянул мне. А потом, поставив очередную душераздирающую черную балладу, поведал мне о том, что трубочка, которую я держала в руках, была сделана из берцовой кости его друга.       «Меня не было в городе!» - говорил Игорь, обращаясь то ли ко мне, то ли к небесам. – «Меня там не было!»       Он ударил кулаком по столу.       Глядя на него, я не могла понять, что говорит сейчас в нем: нетрезвость или старая боль. Я вдыхала запах, идущий от кондитерской фабрики и думала о предстоящей мне прогулке до дома. Там меня ждали любимая кошка и доктор Хаус. И я думала, как славно будет, придя домой, укутаться в одеяло, взять к себе Мексику и смотреть сериал. Мне было наплевать на убившего себя панка, из берцовой кости которого я собиралась сейчас обкуриться.       А Игорь бил кулаком по столу и страдал.       Чтобы не услышать мерзких подробностей, я не стала спрашивать, как ему досталась кость друга.       Я скурила три трубочки и развеселилась.       Видя мою веселость, Игорь впал в какую-то фатальную печаль. Как же, я не поняла его. В ответ на его истории я смеялась, а не плакала.       Но сидеть в мрачности было скучно, я перехватила управление музыкой, и в какой-то момент Игорь улыбнулся.       Мы немного поговорили об Олесе.       Тон Игоря вдруг сменился на веселый и беззаботный.       Как будто все было нормально.       И то, что его жена ушла к другому — в порядке вещей. Не совсем ушла, а на ночь.       А у Олеси был роман с Лехой. И об этом знали все. И Игорь тоже знал. Роман начался вместе с весной, и я даже думала, что Олеся и Игорь расстались. Однако это было не так.       В один из теплых дней мы собрались все вместе на улице. Леха тушевался, много пил и громко кричал. Олеся была очень нежна и предупредительна с Игорем. А тот хлопал Леху по плечу и позволял себе очень острые шутки в его адрес.       С тех пор прошло четыре месяца, Леха с Олесей смотрелись вместе очень хорошо, создавалось впечатление, что два человека нашли друг друга. Обычно веселое, но грустное лицо Лехи светилось.       Потом в Лехиной спальне на стене, с которой он ободрал обои и углем прямо по бетону нарисовал взлетающих голубей, появилась надпись «Иди на хуй со своей шлюхой!».       А потом как-то Леха пришел к нам днем с пивом и пьяный. Он сказал, что Игорь спалил их на горяченьком, и что до завтрашнего дня от их отношений не должно ничего остаться.       Потом Леха долго пил.       Олеся вообще перестала появляться.       Игорь заходил иногда, чтобы покурить, и выглядел как всегда.       Где-то через месяц, прогуливаясь ночью на велосипедах, мы заехали на Фурштацкую. Игоря не было. Была Олеся и Леха. Они держались друзьями и радостно составили нам компанию в разнюхивании спидов. Тогда мы довольно неплохо провели время.       Не думаю, что после того расставания между ними было что-то еще. Они производили впечатление людей, которые пытаются вылечить общую болезнь. На них было больно смотреть. Сила, которая тянула их друг к другу, ощущалась физически.       После этих событий Игорь же стал сильнее. Он покровительствовал Лехе и был нежен с Олесей.       Потом я уехала.       Я была рада перестать быть свидетелем этих отношений.       Но почему-то они запали мне в душу.       Иногда я возвращаюсь к ним и вспоминаю Олесины тонкие руки, обнимающие Лехину голову. Юрин торжествующий взгляд. И пьяный голос Лехи: «Да пошли они!».       И встают стены квартиры на Фурштацкой. Мрачные, с темно-синими обоями, заставленные старой мебелью и коробками с вековым хламом.       Я думаю о бабушке, которая изо дня в день видит, как ее внучка обнимает не своего мужа, и как ее муж приводит домой бесконечных девок.       Почему же они остаются вместе?       Я не знаю.       Каждый живет, как может. Каждый живет, как знает.       Нравственная проблема. Пока не решена. Но процесс идет.