А любил ли?

Она такая же. Чем дольше он смотрел на Фелис, тем четче понимал: она точно такая же, как и её наставница. С такими же искренними и чистыми эмоциями и любящим сердцем. — Как вы можете быть таким хладнокровным?! — Студентка вступилась за свою подругу, которая выполнила упражнение недостаточно идеально, за что и получила колкое и, вероятно, обидное замечание от их учителя. — Все мы ошибаемся, в этом нет ничего такого!  — Нет, не все. Я не ошибаюсь. А ты, — Мерант указал на дерзкую ученицу, — останешься сегодня после занятий. Мерант разглядел в ней что-то.  — Вы просили задержаться? — Послышался голос балерины, когда за последней ученицей закрылась дверь.  — Да. Понимаешь ли… В твоём классе много умелых танцовщиц, которые намного способнее тебя, но в них нет никаких чувств. Да, у них отточены все движения, и их выступление будет идеальным, но оно будет сухим и пустым. В них нет огня, как у тебя, — Учитель сделал паузу, окинув взглядом девушку. — Пять девушек уже не состязаются за роль, и ты должна выбыть следующей.  — И что же я должна сделать, чтобы этого не произошло?  — Больше тренироваться.  — Мне очень жаль. У моей семьи нет денег на дополнительные занятия, а за просто так меня никто обучать не будет.  — Глупости. Я буду тебя обучать. Ему тогда только-только исполнилось двадцать семь, это был один из первых его классов. И в тот момент Луи Мерант не мог даже представить, во что обернется его предложение. Он действительно видел Одетту и только её в роли главной героини и мог пожертвовать своим временем и принципами ради успеха картины. А юная Одетта, так наивно влюбленная в своего грубого и бестактного учителя, не могла даже до конца осознать то, что произошло. Придя домой, захлопнув входную дверь, она залилась смехом, самым искреннем и полным радости. Ведь он сказал ей это, не во сне, а только что! Ей дорого обернулись эти тренировки.  — Ногу выше. Носок выпрями. Голову прямо. Нет-нет, вытягивай пальцы более плавно. Да, вот так. Нет, неправильно! Одетта, ты хочешь выступать или нет?  — Я уже на ногах стоять не могу! Они тренировались уже третий час с перерывами всего на несколько минут, и ноги Одетты действительно еле её держали. Девушка села на землю, уронив голову на колени.  — Ты что, во время премьеры так сядешь на сцену и скажешь, что устала? Давай, у нас ещё есть время. Но она его как будто не слушала.  — Почему вы делаете это все? — Учитель вопросительно посмотрел на неё. — Зачем делаете вид, что вам все равно? Будто мы все ничто, и вам на нас плевать, — Мерант не отвечал. — Я ведь знаю, что вы не такой… Вы такой же человек, как и все мы: добрый, чувствительный и понимающий. Просто вы зачем-то это скрываете. Одетта видела в нем то, чего, кажется, он и сам не замечал. Такие простые человеческие вещи, как сострадание выбывшим студенткам, или едва заметная улыбка при виде детей, заливающихся смехом, или наслаждение свежей улицей после дождя. Все, что он скрывал под маской высокомерия, безэмоциональности и скуки. Вздохнув, она поднялась на ноги, чтобы исполнить очередной малозначительный элемент танца, который недостаточно идеален в её исполнении. Сейчас слова возлюбленной казались ему более чем смешными. Все хорошее, что в нем было, он отогнал от себя подальше. Не для кого теперь быть хорошим.  — Одетта! — Воскликнул учитель, когда хрупкая девичья фигура упала спиной на землю после неудачного прыжка. Мерант подбежал к ней, помог встать, убеждаясь что все в порядке.  — Одетта, прошу тебя, осторожнее. Береги спину, потому что твоя осанка, — он провел рукой вдоль спины затаившей дыхание девушки, обводя каждый позвонок, — дорогого стоит. В ответ Одетта коснулась своими губами его, так робко, так нежно и любяще, она вложила в этот невесомый поцелуй все свои чувства, накопившиеся за время обучения. Мерант не мог не ответить ей, ведь чувство, недавно пробудившееся в нем, не давало ему покоя. Самое глупое чувство — любовь ученицы и учителя. А любил ли он её? Луи не мог ответить на этот вопрос. Когда-то ему казалось, что это самое настоящее из всех его чувств, но спустя время оно охладело, а теперь он понятия не имеет, что чувствует. Когда же мужчина влюбился в балерину? Наверное, в тот момент, когда она, смотря на него своими прозрачными голубыми глазами, говорила, что в нем столько же доброты, сколько и в ней самой, что, разумеется, неправда. Он полюбил её сияющие очи, улыбку на её губах, её нос с горбинкой, то, как она кружится в танце — всё в ней было для него чудесно, как и сейчас. Поцелуй, поцелуй, поцелуй… Ещё один, в шею, более страстный, и следующий, в губы, чувственный и нежный. Сегодня у них была возможность провести занятие в зале, и они ею воспользовались. Луи так осыпал её поцелуями, что Одетта даже не успевала отвечать ему — только отвернуться на мгновение, чтобы глотнуть воздуха.  — Луи…  — М-м-м?  — Мне пора. Уже поздно, а завтра ещё и генеральная репетиция.  — Ты готова, — даже он поражался собственному безразличию к предстоящей картине, настолько Мерант увлёкся юной ученицей.  — Нет-нет, уже правда поздно. Моя мама будет волноваться. — Она шагнула назад от учителя, а тот почувствовал странное разочарование.  — Хорошо. Он взял лицо девушки в ладони и со словами: «Последний раз» притянул к себе, оставляя очередной поцелуй. Он так не хотел отпускать её, будто это был последний раз когда он может докоснуться до неё. Их прервал звук открывающейся двери. Оглянувшись они увидели директора Академии, который стоял в каком-то ступоре и недоумении.  — Что здесь происходит? Месье, — он обратился к Меранту, — зайдите ко мне. Он закрыл дверь, оставляя Одетту и Луи, все ещё державшего в ладонях её лицо, стоять в комнате, наполненной, казалось, живой пустотой. Мужчина медленно отдалился от девушки, оперся на подоконник, тяжело вздыхая.  — Что теперь будет?.. — Одетта опустилась на пол, закрыв лицо своими маленькими ручками.  — Ничего. Все будет хорошо. Беги домой. Луи едва ли верил в свои слова. Хорошего ничего быть не могло, однозначно, в лучшем случае он отделается строгим выговором, а в худшем… Прерывая пустое гадание, Мерант направился к кабинету директора.  — Месье, вы просили зайти?  — Теперь ясно, почему Одетта выступает в главной роли.  — Одетта выступает, потому что она занимается своим делом лучше всех, никаких других причин здесь нет.  — Хватит оправдываться! — Вечно спокойный и добродушный мужчина в момент пришёл в ярость. — Мерант, послушайте, насколько бы хорошим танцором вы ни были, сколько бы знаний вы ни передавали ученикам, но это — неприемлемо! Это непозволительно, и противоречит правилам Академии. Послушайте, если это не прекратится, то мне придётся найти на ваше место другого учителя. Вы меня поняли?  — Да, месье.  — Я надеюсь, потому что при этом ваша карьера и репутация может сильно пострадать, и это будет губительно для столь гениального мастера, как вы. Мерант вышел, как какой-то провинившийся ученик, на которого директор обещал пожаловаться родителям. Одетта, увидев мужчину в коридоре, подбежала к нему.  — Луи, все в порядке? Что он сказал?  — Ничего. Завтра поговорим об этом. Он действительно не хотел больше ничем забивать себе голову, и ему правда надо было подумать об этом. С чем уж с чем, а с театром расставаться он желал меньше всего. Он расстался с ней на следующий день. Мерант выбрал карьеру и свое будущее, а не девушку. Жалел ли он о своём поступке? Да. Поступил бы иначе?.. Он оправдывался тем, что думал об их будущем, что Одетта из бедной семьи, а если его уволят, и при этом ещё и пойдут слухи, то не будет средств и с его стороны. Тогда как бы счастливы они ни были вместе, как бы ни любили друг друга, долго им не протянуть. Или же все намного проще — его самолюбивая душа не смогла бы смириться с таким позором. Мыслями о других он просто прикрывал свой эгоизм, вот что понял Луи спустя годы. Каждый день ему было невыносимо видеть бывшую балерину, еле идущую за очередным ведром воды. Учитель просто отказывался верить, что хромая, мрачная женщина — его Одетта. Он отдал бы все чтобы вернуть ее, пусть не ради себя, но ради неё. Она была бы счастлива, на её лице сверкала бы улыбка, как до того рокового выступления. Огонь как назло танцевал вокруг неё, отражался в её слезах, поглощал крики о помощи… Луи ей не помог тогда. Он не спас её из огня — боялся дать волю чувствам, ведь тогда они вспыхнут с новой силой, и придётся заново глушить и притуплять их. Теперь он ясно осознавал свою ошибку. Если Бог его так наказывает, что ж, у него прекрасно получается. Мерант знал, что не заслуживает её прощения, и все, что он может, это помочь Фелис осуществить свою мечту. И он это сделает, ведь это не только мечта Фелис, но мечта Одетты. И хотя он не заслуживает прощения, но он должен спустя столько лет принести хоть какие-то извинения. А прощать или не прощать — уже её дело. Подойдя к окну и опустив взгляд на освещенную закатными лучами сгорбленную фигуру, Мерант отбросил чувство жалости и направился на улицу.