15 августа

      Это было обычное утро. Оно не радовало меня и не огорчало, не побуждало строить грандиозные планы на день и не заставляло отчаиваться, не гнало за двери на улицу и не настаивало на том, чтобы остаться дома, а оставшееся время до вечера провести лежа на кровати. Словом, обычное утро, каких было, есть и еще будет много в моей жизни.       В квартире было светло и как-то по-особенному уютно. Не знаю, как давно я не сплю и как давно не спит весь наш дом. Трудно запомнить, кто в какое время просыпается, если ты, скажем, поднимаешься с кровати позже всех и, стало быть, просто не застаешь момента пробуждения остальных членов семьи.       В какую-то определенную минуту мне показалось, что это летнее утро. Объяснить данные ощущения будет трудно, поэтому я даже не стану пытаться.       Сижу на кровати, а из кухни раздается звон посуды: бабушка, должно быть, занята готовкой. Я также слышу вытяжку. Наверное, на обед у нас будет борщ или какой-нибудь из тех супов, рецепты которых можно увидеть на страницах самой незатейливой кулинарной книги для начинающих.       Я вижу, как он, сидя на полу, копается в ящиках комода, достает оттуда какие-то документы, попутно перебирая там все, что под руку попадется, смотрит на золотые часы, мысленно отмечая для себя что-то, и откладывает нужные ему, по всей видимости, бумажки. Открывает первый ящик ― смотрит на часы. Затем второй ― смотрит на часы. После снова возвращается к первому ― смотрит на часы.       А что он ищет? Что он хочет найти среди этого хлама (или только мне кажется, что в этих ящиках все, помимо коробки с лекарствами и таблетками, представляет собой гору ненужного мусора?) и почему так часто проверяет время на своем запястье?       Я вижу его через призму летнего (ведь летнего, верно же?) солнечного утра. Он видится мне таким увлеченным, но его поглотил не интерес, его поглотила нужда. Он нуждается в чем-то: в том, что на данный момент кажется ему важным. Я вижу его таким увлеченным, я вижу его таким живым…       Чувствую, как внутри появляется какое-то жжение, а в горле начинает пересыхать ― это предпосылки слез. Чувствую, что слезы потекут рекой, дай им только волю. Но я не даю им воли. Незачем.       Я сижу в гостиной на диване, который сейчас для меня был расправленной кроватью, перебирая руками простынь, то сжимая ее, то расправляя, и не свожу с него глаз.       Он собрал все нужные ему листки, снова взглянул на часы, поднялся и пошел в спальню. Усевшись на кровать, начал раскладывать их перед собой, что-то невнятно проговаривая.       Слезы не удалось сдержать, но следовало немедленно их остановить и взять себя в руки. Мне не хотелось отвлекать его от работы, но ничего не оставалось, кроме как протереть глаза, встать с постели, зайти к нему в комнату, сесть напротив него и задать вопрос:       ― Почему некоторые люди так часто смотрят на время?       На секунду он замер, его руки застыли в одном положении. Он посмотрел на меня и широко улыбнулся, после чего глянул на бумажки, разбросанные по всей кровати, а потом тихо       произнес:       ― Я знаю, почему, ― он снова улыбнулся мне. Сдержать слезы не было сил, слишком велико давление изнутри. Хоть в его взгляде и прослеживалось сочувствие, он не спешил меня успокаивать. Он все так же перебирал бумажки и широко улыбался.       ― Этот момент, эта секунда ― всего лишь параллель ко всем другим моментам и секундам, что могут происходить сейчас в других вселенных. А разве во вселенских масштабах время имеет какой-то смысл? А вместе с временем имеет ли смысл наша жизнь?       ― Иногда может показаться, что нет. Но человек, занимаясь какой-либо деятельностью, каким-либо своим любимым делом, сам вносит смысл и во время и в свою жизнь, ― отвечал он, поглядывая то на меня, то на бумаги. Улыбка не сходила с его лица.       ― А ты? Сейчас ты вносишь смысл во время и в свою жизнь?       ― Сейчас? ― переспросил он, не отрывая глаз от бумаг. ― Всегда. В голове переплелись разные мысли. Нужно ли мне было попросить его пояснить свой ответ? Вряд ли, ибо мы понимали друг друга без слов. Ему достаточно было улыбнуться.       Следа от слез уже не осталось, они исчезли так же внезапно, как и появились. Мне хотелось сказать что-то вроде «я скучаю» или «мне так тебя не хватает», но мои губы даже не пытались начать произносить это вслух. Мысли так и остались мыслями.       Он молчал, рассматривая свои документы. Да на что они ему, черт возьми, какая в них ценность?       ― Завтра умру, а я даже не знаю как, ― сказал он, опять взглянув на меня и улыбнувшись.       Во взгляде его читалась необычайная мягкость, которая была присуща ему только в редкие моменты. Моменты, которые являлись лишь параллелью к другим моментам. Именно сейчас, в эту секунду, он предстал передо мной в несколько ином свете. Он был слишком мягок, и эта его чрезвычайная мягкость пугала.       Он не умрет завтра, потому что он уже умер. Умер за день до своего дня рождения.       И тогда стало ясно, что это утро действительно летнее, ведь день рождения у него в августе.