Но я умею ждать...

Он бесит Англию. Раздражает до дрожи в коленках. Этот чёртов Андрэ Бонфуа. Чёртов двойник Франциска. Так и хочется взять и ударить его небритое лицо этими идиотскими, противными, гадкими хризантемами… А ведь когда-то Англия любила эти цветы. Они казались Алисе довольно очаровательными и милыми. Помниться, Ван Чун-Ян познакомила Керкланд с этими чудными золотыми хризантемами, которые так приглянулись англичанке, что она решила взять у китаянки немного для своего сада. А почему бы, спрашивается, и нет? И вот сейчас, когда утреннее солнце своими лучами проникает в спальню Алисы, да не просто проникает, а свет его лучей очень «удачно» падает на лицо Англии, и, как бы Керкланд ни хотелось понежиться еще, приходится вставать. Да и вставать-то не хочется — знает же Англия, что её перед входной дверью в дом будет ждать ставший уже привычным (но от этого не менее неприятным) букет хризантем. Сразу возникает непроизвольное желание разорвать их, сломать стебли, поотрывать маленькие листочки, а потом ещё и растоптать… А цветы-то ни в чём не виноваты, а цветы-то красивые между прочим…

***

Алиса Керкланд бежит по улице, спотыкаясь, кажется, что всё внутри горит и, сделай она еще хоть шаг или вздох, то непременно взорвется, будто воздушный шарик. Но, несмотря на адские мучения, она продолжает бежать. А сзади Англии не спеша, будто Алиса вовсе не желает удрать от него как можно быстрее, чинно, не торопясь, прохаживает Андрэ Бонфуа. У него не укладывается в голове, почему Керкланд бегает от него без передышки, он же не желает ей зла, совершенно не желает: убить не собирается, расчленять тоже, носит ей каждое утро хризантемы, ведь знает же, как Англия из мира его двойника Франциска их любит. Наконец силы покидают Керкланд и Англия прижимается к стене, тяжело дышит. Её волосы растрепались и больше напоминали воронье гнездо, на одном чулке поползла стрелка, а на щеках — рваные красные пятна. Продолжительная пробежка дала о себе знать. Андрэ подходит к ней, и на его губах появляется улыбка, которая могла бы быть даже симпатичной, если исключить то, что у её обладателя были растрепанные, лет, наверное, сто нечесаные волосы и мешки под глазами на бледном-бледном лице. Керкланд вжимается в стену, будто хочет впечататься в неё, а может, и раствориться в этом бездушном кирпичном предмете — ведь бежать Англии некуда — она в тупике. Как же досадно, что действие не происходит в каком-нибудь греческом мифе, где, раз уж ты попала в безвыходную ситуацию, то помолись богам — и ты уже превращаешься в дерево, камень, цветок (например, в хризантему в конце-то концов). Но Алиса понимает, что она не в Греции, а тем более — не в греческом мифе. Так что превратиться ни в кого не выйдет. Остаётся только потерпеть, ведь попытка побега провалилась бы — ты и твой преследователь в разных весовых категориях. А тем временем Андрэ Бонфуа подходил всё ближе и ближе, но, на удивление Англии, у него не было выражения лица как у хищника, заманившего беззащитное травоядное в ловушку, нет, на небритом лице Бонфуа было выражение какого-то тихого, простого счастья. Он подошёл к Англии вплотную и взял её подбородок в свои пальцы, а большим погладил по скуле. Керкланд сглотнула и задрожала от непонятного чувства внутри: вроде как хотелось выть от отвращения, а вроде не хотелось. Тем временем Бонфуа прикрыл глаза и поцеловал Англию, да так неожиданно, что Керкланд только что-то успела промычать, а потом не могла сказать ни слова. Он целовал Англию, но не так развязно и мерзко, а, можно даже сказать, что как-то нежно, даже аккуратно. Этого Алиса ожидала от персоны наподобие Андрэ Бонфуа в самую последнюю очередь. Когда Бонфуа не стало хватать воздуха, он разорвал поцелуй и стал всматриваться в лицо Керкланд. Лицо той было красным, и она дышала, как рыба на берегу. Бонфуа улыбался легко, практически незаметно, самыми уголками губ. Далее он достал руку из-за спины. А в этой руке сжимал белую хризантему. Этот единственный цветок казался таким беззащитным в крепкой, ни разу не изящной руке Андрэ. Он перестал удерживать Алису за подбородок и протянул теперь уже свободную руку к сжатой в кулак ладони Англии. Он мягко разомкнул длинные пальцы Керкланд и вложил в руку Англии цветок, который сам до этого сжимал в своей ладони. Керкланд машинально сжала цветок, так сильно, как только могла. А Андрэ тихо усмехнулся и проговорил хриплым, но приятным голосом: — Знаешь, а всё же хризантемы — удивительные цветы. И выглядят красиво, и значения у них интересные. Мне вот больше всего нравится это, и отчего-то мне кажется, что в ситуации, которая сложилась между нами с тобой подходит тоже: «Ты крепкий орешек, но я умею ждать». С этими словами словами Бонфуа развернулся и ушёл, оставляя Англию одну. У той тряслись колени, а когда она увидела, что Андрэ далеко, то медленно сползла на землю и подняла глаза к небу и всё так же крепко сжимала хрупкий цветок в своей ладони. И почему-то прекрасно понимала, что завтра утром её будет ждать такие же цветы, но теперь уже целый букет. И отчего-то Англия понимала, что у неё не возникнет желания их растоптать…