Shades

К желаемому надо прикасаться, какой бы там ни ждал в конце итог. Держа за горло, запирая в карцер, по чутким кнопкам пробегают пальцы. По нервным клеткам пробегает ток. В истории иначе быть не может, раз ты горазд историю начать. И снова сердце неизвестность гложет, а буквы разбегаются по коже, рисуются на бедрах и плечах, проходятся стилом между лопаток и по коленям кончиком пера. По складкам на запястье, между складок. И вкус касаний неизменно сладок, он заставляет жить и умирать. Слова текут патокой, мёдом, ядом, мелассу оставляя на десерт. Читатель вправе требовать награду - и для награды той всего-то надо сорвать пиджак, расшнуровать корсет, (руками совершая то, что словом творить с другими ныне по душе - стремясь оставить душу настежь, голой), расстегивая пуговку у горла и с мясом вырвав остальные шесть. Расплавится от пламени зарницы металл, что клялся на свету блестеть. Собою он заполонит страницу, он воском будет капать на ключицы, он прожигает кожу до костей. После огня оставив пепелище, металл расплавив, раскрошив алмаз, слова лазейку новую отыщут - теперь они божественная пища, амброзия из букв, нектар из фраз. К абзацу от абзаца хорошея, вокруг запястий стягивая плеть, история оставит в неглиже - и... (поставить запятой укус на шее и точкой поцелуй запечатлеть). История прелестна и опасна, горит опасным цветом кожа щёк. - Я мог бы продолжать еще, согласна? (Ты думаешь, что я отвечу "Красный?") Нет, я серьезно говорю: - Ещё.