Просто ты читала, как никто другой

Я обожаю смотреть на то, как ты читаешь. Ты делаешь это по-особенному, так, как это не делает никто. Ты словно общаешься с книгами каждым прикосновением. Каждый раз, когда ты перелистываешь страницу, поглаживаешь книгу по корешку или вдыхаешь в себя запах книжной пыли. Иногда мне кажется, что это возбуждает тебя… Что тебя возбуждают книги. Боже, девочка, что же ты делаешь со мной?! Зачем ты водишь пальцами по корешку книги, не останавливаясь? Зачем каждый раз прикусываешь свою губу почти до крови? Зачем пытаешь меня? Девочка, смотреть на то, как ты читаешь — самая большая пытка и самое большое наслаждение в моей жизни. Как я докатился до такого состояния? Когда успел стать зависимым от того, КАК ты читаешь? Когда же я стал приходить в библиотеку за пять минут до тебя, садиться на подоконник, а потом смотреть на тебя? На тебя, когда ты ЧИТАЕШЬ. Это началось после войны. Через неделю после войны, когда ты, наконец, рассталась с рыжим балбесом и приехала сюда. С чемоданами, с красными от слез глазами и трясущимися руками. Мерлин, мы с Гарри тогда были в панике. Мы не знали, что с тобой делать, ведь ты все время плакала. Я даже не решался заходить к тебе в комнату потому, что боялся снова увидеть тебя плачущей. Твои слезы разбудили что-то во мне. Я был готов порвать любого, кто станет их причиной. Во мне будто проснулся пес, который, как мне казалось, уснул уже давно… Ты должно быть не знаешь, но я приходил каждую ночь в твою комнату. Я ставил стул возле твоей кровати и смотрел на тебя, не отрываясь. Когда ты спишь, ты такая… Нежная, такая хрупкая. В моем доме очень холодно. А ты любишь, когда тепло. Ты ежилась от порывов ветра за окном так, словно стояла тогда на обрыве над холодным морем… А я плотнее укутывал тебя в одеяла. Так я мог хотя бы касаться тебя. Ничего больше я позволить себе не мог. И это невыносимо действовало на нервы. Так прошло три месяца. Три месяца я тенью следовал за тобой везде, куда бы ты не пошла… Как пес. И знаешь, это было не сложно, ведь ты почти не выходила из дома. Я был чертовски благодарен Мерлину за это потому, что, девочка, ты была нужна мне, как воздух. Я страдал. Сгорал от огня, который сам же и развел зачем-то внутри себя. Я медленно сходил с ума… И тут снова появилась ты! Громко. Уверенно. Вошла в мою жизнь, сжигая прошлое, как старый хлам. Ты любишь меня, девочка? Почему? За что? Как ты отважилась пойти на это? Я три месяца проводил бессонные ночи рядом с тобой и не смел заговорить потом с тобой днем. Мне было чертовски стыдно. А ты… Ты пришла ко мне в комнату… Миона, это был самый лучший день в моей жизни. Нет, не так. Это была самая лучшая ночь в моей жизни просто потому, что ты была со мной. Ты отдавала мне себя. Всю. С ног до головы. И клянусь, это был единственный раз, когда я спал с девушкой, которую хочу видеть своей всегда. Гермиона Грейнджер, ты будешь моей, иначе меня не будет. Я сойду с ума. Ха! Я уже сошел с ума, Миона. Я ловлю каждое твое движение, я сгораю от ревности, каждый раз, когда вижу рядом с тобой мужчину. Я готов убить любого, кто посмеет посмотреть в твою сторону. Девочка, что же ты делаешь со мной? Девочка… Тебя до ужаса возбуждает, когда я так тебя называю. Я обнаружил это совершенно случайно. На свадьбе у Гарри я имел неосторожность обратиться к тебе словами «Девочка моя»… Ты набросилась на меня прямо там. Прямо на чердаке у Уизли, куда нас с тобой послали за стульями. Миона, это было незабываемо. И вот сейчас ты сидишь на кресле в библиотеке нашего дома. Ты — моя. Моя уже семь месяцев, а я никак не могу насытиться тобой. Ты — мой воздух, мой наркотик.