our daily compromise

* всё как обычно; они сидят на нагретом за день деревянном крыльце его дома; заходящее солнце золотит длинные каштановые волосы, и девочка раздраженно смахивает отросшую челку со лба. глаза медово-ореховые, на них не попадают спасительные солнечные лучи. её лицо полностью в тени, когда она с выдохом опускает голову на колени. он вертит в руках засохший цветок яблоневого дерева. он внимательно слушает её. её разбитые губы тихо шепчут о том, где она выросла, какой глубины океан и какие цветы в саду её матери. её разбитые губы двигаются абсолютно беззвучно, едва различимо, дрожащий голосок рассказывает, чем пахнут сумерки, почему качели на заднем дворе их дома скрипучие и неприветливые, и когда последний раз шел дождь. его руки вплетают девочке в волосы тот самый цветок. он внимательно слушает её. он не слышит ее. * длинные пальцы отстукивают по деревянному покрытию стола сигнал о помощи на азбуке морзе. локвуд не уверен, что он правильно чередует точки и тире, он не уверен, когда же в последний раз шел дождь. левая рука легко и быстро перескакивает с одной кнопки клавиатуры на другую, что-то упорно печатая, вдох-выдох-вдох-выдох. сейчас она ему нужна, сейчас он хочет выбежать на улицу и закричать ее имя, потому что он так нуждается в этих разговорах. в её чистых и неподдельных словах, сидеть на траве перед ее опустевшим домом, рассуждая о первой попавшейся стае птиц. на подоконнике перед его глазами стоит горшок с засохшей фиалкой. локвуд отстранённо думает, каким бы цветком он мог быть, совершенно забывая, что не закончил свое сообщение для родителей; у него всё хорошо, через пару дней он абсолютно выздоровеет и вновь выйдет на работу в старую лавку мистера джексона. у него всё хорошо, у него действительно всё хорошо, зачем нагнетать родителей? в тот раз он не хотел видеть её. она сорвалась, она закричала, она закричала, что он все равно никогда не выслушает её. локвуд бросает мигающую строку на экране ноутбука, с грохотом отъезжая на стуле назад. парень торопливо задергивает шторы тёмно-вишневого цвета и чихает от пыли. он совершенно не слышит, пока натягивает свитер с высоким горлом, как кухонный кафель с грохотом украшают фарфоровые осколки тарелки. он совершенно не слышит, пока старательно избегает взглядом отражение в зеркале прихожей, как кто-то суетливо пробирается по скользкому полу, издавая непонятные звуки. он совершенно не слышит, пока запирает калитку на заднем дворе, как оно сиротливо жмется в углу душного коридора и беззвучно плачет. локвуд решает навестить её. * — смотри, как они строят настоящую крепость. думаю, она ни за что не выстоит, — пальцы виртуозно сплетают в горячем воздухе узоры, он выжидающе смотрит на девочку. — думаю, её переоценили. — минуту мне казалось, что я не знаю, как сойти с ума. — её руки танцуют в ответ, люси шумно выдыхает, чувствуя, как щекочет нос от цветочной пыльцы. отчего-то мир расплывается перед глазами, даже знакомые контуры её друга нечеткие, и его бледные плечи с веснушками, растрепанные на ветру черные локоны и босые ступни, переплетенные с её ногами, тают в безумном потоке зеленой травы. они нашли этот открытый луг недалеко от самого близкого выхода к берегу океана. локвуд пообещал, что проведет её и туда, покажет место, куда раньше каждую ночь он бегал со своей старшей сестрой ловить светлячков. люси ему верила. он пугал её тем, что самый короткий, но труднодоступный путь лежит через старое городское кладбище, и люси ему верила. * он надеется, что держит верное направление, потому что ноги не желают его нести в ту сторону. локвуд хочет, так хочет снова наблюдать за обезумевшими насекомыми, бьющимися о стекло толстой банки и смеяться, смеяться вместе с ними, пока люси с разбега залетает по колено в воду. родители не поругают их за это, и джессика хохочет громче всех. от какой-то странно пугающей и надоедливой песни локвуд не может отвязаться уже который день; он думает, насколько это неправильно, когда снаружи слышно абсолютную тишину кладбища, но в голове прокручиваются абсолютно (не)имеющие смысла строчки. они заключили военное перемирие. почему-то парень не решает сделать шага вперед и испуганно прислоняется спиной к деревянным воротам, облупившаяся краска на которых быстро впивается сквозь тонкую ткань свитера. его прокалывают острые ошметки краски, его продувает влажный ветер, и у локвуда начинается озноб. они заключили военное перемирие. он не хочет, чтобы люди на улице наблюдали за ним, потому и сбегает через задний двор. за забором, через заросли шиповника, локвуд выходит на неприметную, но протоптанную дорогу, о которой всерьез мало кто знает. она огибает по дуге улицу, на которой стоит его дом, и выводит близко к началу их маленького городка. там чёрные ботинки утопают в песке и глине, там уже можно различить близкий шум океана. с наигранной беззаботностью локвуд, для вида засунув руки в карманы и сутулясь, направляется по безлюдной дороге, пытаясь не представлять уже до боли знакомые могильные плиты. он справится. * им уже по тринадцать лет, они сидят на тесной, но уютной и тёплой кухне в доме люси. она рассуждает, с каким вкусом лучше брать мороженое в следующий раз (ведь они договорились испробовать из все); он думает, как слуховой аппарат раздражает его, но вся его ненависть тонет в резвом и громком голосе люси. локвуд вытерпит всё что угодно, только за возможность слышать её. он отмечает, что с каждым годом её голос действительно становится увереннее и громче; они забираются с ногами на широкий подоконник, предварительно спустив с него горшки с кактусами. локвуд помнит, как их иголки легко прокалывают его сухую и полупрозрачную кожу, как в уголках ногтей собираются рубиновые капельки крови — он всегда стоит и ждет, смотря на кровь с каким-то неподдельным восхищением. у них не было прекрасной принцессы и принца, они оба — два воинственных рыцаря, издающие яростные кличи своим невидимым воинам, мчащиеся на всех ногах по скрипучим ступеням лестницы. у локвуда успевает проскользнуть мысль, что в их возрасте подростки обычно не занимаются подобным — из-за чего спотыкается и грозится проехаться вперед носом, но тут под ногами спасительный ковер, и мальчишка лицом утопает в его длинном и пыльном ворсе. казалось, у него захрустели ребра, когда наполовину рядом, наполовину прямо на него заваливается неистово кричащая люси, успевшая по дороге в кухню стащить овсяное печенье. они тут же отряхиваются и по-турецки усаживаются на ковер; локвуд потирает грудную клетку; люси пихает ему в руки печенье. её мама придет лишь поздно вечером, ей одной было страшно. — я тебя хорошо приложила, да. — хорошо, — он откусывает печенье. — как там завершается рассказ? — сейчас её волосы еле достают до кончиков ушей, но неизменная пушистая челка все так же лезет в медово-зеленые глаза, закрывает длинные ресницы. — они подписывают военное перемирие. * семнадцатое июня. он думает, что у него фобия открытых пространств, думает, в тишине легче сходить с ума. локвуд сравнивает себя с поломанным телевизором: воспроизводится четкая картинка, но что-то барахлит, внутри провода отходят друг от друга, и звук пропадает. и ты сидишь, уставившись в простое, темное изображение, тебе кажется, что тишину вокруг можно ощутить пальцами. он такой идиот и не берёт слуховой аппарат. с неестественно прямой спиной локвуд на полуавтомате идёт между плитами и памятниками безызвестных ему людей. он ориентируется на старый дуб. мозг сам странно начинает проецировать звуки из ниоткуда, локвуд слышит тихий хруст костей, завывающее карканье ворон и треск горящего дерева. он постоянно метает взгляд под ноги, даже не сомневаясь, что увидит там скелеты; думает, что, подняв голову, увидит черные росчерки крыльев на свинцовом небе; знает, что, если обернется, то его тут же охватит пламя. это звучит так смешно и глупо, так до дикости походит на дешевые спецэффекты каких-нибудь заурядных фильмов ужасов, но это звучит только в его голове, он не знает, как вновь вернуть тишину в мыслях. пальцы путаются в его волосах, с рвением оттягивая пряди, болью заглушая всё вокруг. перед глазами плавают цветные пятна, а он не может услышать, как рвано и часто дышит через рот. нет, он не подойдет ближе, как в прошлый раз, не получится, не получится, ничего не выйдет. возможно, сейчас он кричит, и сейчас он должен лежать вместе с ними. никто этого не заслуживает, жизнь отыгрывается на нем снова и снова, локвуд бы хотел слышать их голоса, но не видеть дат на их могилах, локвуд бы хотел, чтобы могил совсем не существовало., но сейчас не существовало его родителей, его дома, разбитого фарфора на кухне, горящего экрана оставленного на столе ноутбука. единственная живая, но давно потухшая душа стояла посреди этого мертвого парада; вечный звон в ушах и замерзшая спина с мурашками; он — где-то под землей, но все равно не может дотянуться до взгляда тёмных, как винные вишни, глаз джессики, не может смотреть из-под ресниц в светлые, каре-зелёные глаза люси. выбор был абсолютно правилен и честен, но никто не должен был так поступить. * обледенелые ветви яблони настойчиво стучатся в окна, скрипят и угрожающе царапают запылённое стекло. локвуд широко распахнутыми глазами смотрит в серо-дымчатый, низкий потолок чердака. он сидит на холодном полу, в правой руке пытаясь согреть холодные пальцы люси, и её тихий плач отдается холодными и жалобными звуками у него в голове. он не слушает. он ведет подсчеты. иногда локвуд обижается, потому что ему не разрешено плакать. иногда локвуд думает, что не должен в чем-либо винить люси. иногда локвуд думает, что родители намеренно скрывают от него джессику, и они всего лишь придумали глупую и сумасшедшую сказку о её смерти, которую нельзя рассказывать на ночь. пальцы девочки незаметно выскальзывают из его ладони и пробегаются по красным щекам, собирая солёные слезинки. люси не решает отрывать локвуда от его занятия, она буквально исподтишка рассматривает его профиль. его не портили впавшие глаза, чересчур худые щеки и красные следы на них от ногтей. локвуд почти не ест и просит люси не говорить об этом его родителям. девочка хочет сказать о выборе, но никто не должен так поступать. в конце концов, они действительно уже не дети, им пятнадцать, локвуд молча хрустит пальцами, прикрыв глаза. никогда не ценишь тех, кто рядом. — мы уезжаем с мамой в эту субботу. вместо ответа парень встает и вылетает за дверь, пытаясь убежать от самого себя. люси знает, где его искать сейчас, но с невозмутимым видом и полными слёз глазами тоже покидает чердак, направляясь к выходу. она знает, как найти дорогу до ее дома, знает, что в шкатулке всё ещё хранится тот яблоневый цветок. она всё ещё хочет вплести его локвуду в волосы, пока падает и разбивается, падает и разбивается, закрывая глаза. * жизнь обычно не подбрасывает ему сюрпризов, когда он осторожно открывает входную дверь. жизнь обычно подбрасывает ему чертиков в табакерках, глупые взрывоопасные штуки, но не нежданного гостя, сиротливо жмущегося в углу душного коридора и беззвучно плачущего. локвуд подбирает изрядно побитого кота на руки, не видя никакого сопротивления. локвуд мог серьезно поклясться, что он плачет, но замолкает, сжимаясь до маленького комочка в его ладонях. шерсть на ощупь жесткая, на ней засохшая грязь и кровь, поэтому и сам кот серо-бурого цвета поверх его настоящего, угольно-черного окраса. парень решает аккуратно осмотреть внезапную находку, он как можно бережнее отмывает кота. и не задумывается, откуда у него какие-либо знания в обращении с животными — родители никогда не разрешали заводить им питомцев, у отца была аллергия на шерсть. нельзя сказать, что бедное животное заметно похорошело, но локвуд слабо улыбается. он размышляет, как быстрее добраться до ветеринарной клиники, находившейся в другом конце района, быстро печатая что-то в телефоне. локвуд подметает пол, не удивляясь тому факту, как молчаливо и терпеливо его новоявленный друг сидит на самой высокой табуретке, пристально оглядывая кухню темными карими глазами. локвуд натягивает поверх толстовки ветровку, а в старую мягкую футболку заворачивает притихшего, но заметно ожившего зверька, не задевая поврежденный бок и лапу. на улице идёт дождь. * девочке на вид лет восемь, она бегает в потрепанном платье до колен и не разговаривает с мальчиком по соседству. она с какой-то несвойственной сосредоточенностью носится за кузнечиками на заднем дворе их дома, пока не замечает того мальчишку под руку с его сестрой. они смеются, и люси отсюда не может услышать, почему. её подстегивает любопытство, она почти физически ощущает его покалывание на кончиках пальцев и сдается. мама называет это их ежедневным компромиссом. лишь вечером люси снова находит энтони (его имя сказала ей мама) на крыльце дома. вечерний воздух остывает, люси тихо присаживается рядом. её разбитые губы тихо шепчут о том, где она выросла, какой глубины океан и какие цветы в саду ее матери. её разбитые губы двигаются абсолютно беззвучно, едва различимо, дрожащий голосок рассказывает, чем пахнут сумерки, почему качели на заднем дворе их дома скрипучие и неприветливые и когда последний раз шел дождь. он смотрит на неё не по-детски внимательно, странным, понимающим взглядом; мальчик поднимает ладонь, в которой зажат белый маленький цветок и просто кладет ей на макушку. люси замирает, чувствуя, что может говорить громче, чувствуя, как на лице соседского мальчика светится улыбка. он не хочет признаваться, что не слышит её, но делает это. на следующий день локвуд показывает ей самые простые движения на языке жестов. она изредка хихикает, но усердно и тщательно повторяет движения за ним. это будет нашим секретом, говорит люси, это будет нашим секретом, зачем-то подтверждает локвуд. «ты нужна мне сейчас» — локвуд сплетает узоры руками в воздухе, сидя у кабинета ветеринара, и плачет. * локвуд долго разговаривает с матерью, успокаивая и говоря, что у него действительно всё хорошо. что сегодня он просто был занят, чтобы зайти в электронную почту, а телефон забыл дома, уезжая в магазин за продуктами. он рассказывает всё и окончательно успокаивает её, отключаясь только после длинного прощания. энтони сидит в полной темноте на кухонной столешнице, видя лишь сверкающие глаза и слыша довольное урчание. локвуд проходится кончиками пальцев по зажившей шерстке на спине, ощущая сильную вибрацию, как кот замурчал увереннее. локвуд хочет слышать, как он клацает зубами, зевая, как отросшие когти стучат по твердому кафелю кухни, или когда кот пушистой торпедой бежит за ним в спальню, с разбега путаясь в одеяле. локвуд слышит всё это, совершенно забывая о назойливом устройстве в ухе. коты не могут общаться языком жестов — тут их ни в чем не обвинишь. он обещает себе, что наконец-то навестит её. * воздух кладбища не давит, шум листвы и хруст веточек под ногами возвращают его в реальность. он медленно идёт, идёт, держа курс по правую руку от дуба, останавливается. локвуд легко смахивает парочку жухлых листьев с плиты, улыбаясь. он не видит перед собой барьера, причины, которая ранее останавливала его перед походом сюда. он зажмуривается и представляет, как на том чердаке люси берет его за руку, она не плачет, и всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо. он зажмуривается сильнее, зубами начиная терзать нижнюю губу, и кричит куда-то вверх; он думает, что кричит в пустое небо, но понимает, что это абсурд. он понимает, что люси услышит его. локвуд знает, что не мог ходить сюда, чувствуя вину. чувствуя, какой он плохой человек, как прогнил изнутри. он не хотел, чтобы люси видела его таким, он так старался измениться. теперь локвуд может прийти и сказать ей, что дождь шел день назад; скоро дождливая неделя пройдет и выглянет солнце. сейчас он думал, что дома его ждут. сейчас он думал, что люси не держит на него зла. они заключили военное перемирие.