***
Семейство Штольман чинно шествовало в сторону полицейского управления. Анна уже практически в голос хохотала, поглядывая чуть заметно по сторонам. Яков старался сохранить внешнюю невозмутимость. Софьюшка в коляске категорически не желала спать, а потому активно что-то рассказывала родителям, пользуясь исключительно своим собственным языком, а именно агукала. - Анна Викторовна, прекратите хохотать. На вас скоро оглядываться начнут, - пряча улыбку, тихо воззвал к серьезности жены статский советник. - На нас и так абсолютно все оглядываются, - Анна еще теснее прижалась к локтю мужа, за который держалась всю дорогу от дома. - Так потому и оглядываются, что вы практически в голос смеетесь, - Штольман поудобнее перехватил ручку детской коляски, одновременно левой рукой поправляя ажурную вуаль, прикрывавшую малышку от посторонних глаз. Надо отметить, что причина удивленных, любопытных, восторженных взглядов прохожих таилась в этой самой коляске, которую так уже уверенно вез перед собой Яков Платонович. А история ее была весьма необычна. Спустя две недели после рождения Софьюшки, в час, когда Яков Платонович уже вернулся домой со службы и с упоением баюкал на руках только что выкупанную дочь, давая Анне возможность принять ванну, в прихожей послышался звонок. Вскоре в кабинет, где новоявленный папенька поочередно целовал каждый пальчик засыпающей дочери, приговаривая при этом совершенно невообразимые для него ранее ласковые слова, а порой и непонятные никому, кроме него и маленькой дочки, междометия, постучала Настасья. Тихо отворив дверь, служанка чуть ли не шепотом доложила о том, что курьер принес посылку. - Так занеси ее сюда, - пожал плечами лучащийся тихим счастьем Штольман. - Барин, она огромная, - Настасья округлила глаза для убедительности. - Огромная? - Да. Я ее не донесу. И не место такой большущей коробке тут. Вы бы посмотрели, чего там, - осторожно проговорила служанка. - Хорошо, я сейчас выйду. Только Софьюшку уложу. Она уснула уже. А Анна что? - Барыня сказали, что выйдут через несколько минут. - Хорошо, - кивнул Яков и, поднявшись с кресла, тихо вышел из кабинета. Отнеся ребенка в их с женой спальню и уложив ее в колыбельку, поставленную рядом с кроватью для большего удобства, он неслышно покинул комнату. Дочь тихо посапывала, убаюканная ласковыми словами и покачиваниями отца. Блаженно улыбаясь, Яков вышел в прихожую одновременно с Анной. И тут им обоим представилось небывалое зрелище. Посылкой огромную коробку назвать можно было лишь с большой натяжкой. Подобного размера «посылки» последний раз они видели после свадьбы, когда доставили последнюю купленную мебель. - Что это, Яков? – ошарашено спросила Анна Викторовна. - Это чья-то шутка, кажется, - Штольман уже внимательно осматривал коробку. - Барин, вот тут еще письмо просили передать, - Настасья, спохватившись, протянула конверт. - Интересно, это тебе, - Яков внимательно изучил послание и протянул его Анне. Молодая женщина вскрыла письмо и углубилась в чтение. С каждой секундой лицо ее озарялось все более широкой улыбкой. Дочитав, она рассмеялась в голос. - Это от Полины Степановны Трубачеевой-Стивенс! – воскликнула она. А после протянула письмо мужу: - Вот, прочти! - «Дорогая моя Энни», - начал читать Яков и тут же нахмурился: - Энни? Она тебя зовет Энни? И вообще, вы что, с ней часто переписываетесь? - Нет, не часто. Но по несколько писем в год отправляем друг другу. Она оказалась очень приятной в общении женщиной, - примиряюще улыбнулась Анна. - Хм.. Энни… - хмыкнул Яков и продолжил чтение: - «Как только я получила от тебя письмо, извещающее о скором рождении первенца у вас с Яковом (заметь, дорогая моя, я теперь практически не называю твоего мужа и моего давнего друга по старой памяти Яковушкой, хоть мне так и симпатичнее), я не могла оставить данный факт без внимания. Полагаю, что к моменту прихода письма и подарка нашего к вам, ребенок у вас уже родится. Учитывая, что вы упорно ждете девочку, мы с мужем моим решили сделать вам подарок, достойный принцессы. Поверь мне, милая Энни, такой красоты вы в Петербурге не найдете. Вам станет завидовать даже Императрица! Итак, посылаем вам потрясающее новшество – детскую коляску Ричардсона! Поверь мне, если бы такая вещица была у меня, когда родился наш мальчик, моя жизнь была бы проще и удобнее. Это новинка. Один знакомый моего мужа – изобретатель Уильям Ричардсон – несколько лет назад запатентовал это новшество. Ты, конечно же, знаешь, какими неудобными колясками до сих пор многие пользуются. Да что там! У большинства такой вещицы и вовсе нет! Так вот. Эта коляска уникальна и совершенна. Там каким-то непонятным мне образом (я уже писала тебе, что ничего не смыслю в инженерии) можно переставлять ручку, благодаря чему вы сможете возить малышку на прогулку так, как будет вам удобно: она или будет смотреть на улицу (но это уже как подрастет), или она будет лежать лицом к вам. Кроме того, тут какое-то сложное для моего понимания устройство колес, благодаря чему они свободно и удобно крутятся. Так что коляска сможет ехать не только прямо, но и заворачивать везде, где будет необходимо. Повторюсь тебе, милая Энни, это новинка. В продаже их еще совсем немного. Но ведь это изобрел знакомый моего мужа! А значит, я могу позволить себе отправить этот чудесный подарок моим дорогим друзьям в дикую Россию! Уверена, вы будете катать в ней не одного вашего малыша! Я поздравляю вас обоих с рождением долгожданной дочки! Малышке желаю быть такой же замечательной, как и ее мама. Ладно-ладно, я уже представила твой укоризненный взгляд и недовольство на лице твоего благоверного. Хорошо. И пусть она будет такой же гениально-умной, как папа! Передавай большой привет от меня Яковушке. Целую вас обоих и малышу вашу – в лобик. Твоя верная, пусть и очень далекая, подруга Полин Стивенс». - Это коляска? – удивленно переспросил Яков. Анна пожала плечами. Спустя четверть часа упаковка была благополучно снята и выброшена, и перед глазами четы Штольман предстало чудо инженерной мысли. Кроме всего того, что уже описала в послании своем Полина Степановна, детская коляска Ричардсона отличалась необыкновенной красотой. Прежде всего, было отмечено, что ребенок мог помещаться в ней не в сидячем положении, а лежа. Ибо на сложной конструкции колес и осей покоилась самая настоящая люлька. Плетеная, тонкой работы, удивительно красивая и изящная. Прикрывалась она складным верхом, отделанным плотным кружевным материалом. В комплект к коляске Полина Стивенс положила тюфячки, подушечки, простынки, одеяльца, пеленки – словом, все то, что должно было сделать пребывание малышки внутри сия чуда инженерной мысли верхом комфорта. - Яков, это же так дорого! - В этом всем и есть Полина. От нее всегда можно было ожидать подобных вещей, - произнося это, Штольман уже представлял как они с Анной в самое ближайшее время пойдут гулять по улице с дочкой, уложенной в эту самую коляску. - Жаль, что с ней только летом гулять можно. Зимой снег и скользко, - произнесла Анна. - А мы на зиму санки специальные закажем. И будет у Софьюшки зимний плетеный экипаж, - засмеялся Яков Платонович, привлекая жену к себе и целуя ее в шейку. Необычности, красоте и удобству подарка Полины Стивенс отдали должное и родители Анны, и дядюшка. И вот теперь это чудо инженерной мысли под управлением Якова Штольмана двигалось по тихому провинциальному Затонску, приводя прохожих в удивление и восторг.***
В управление Штольманы шли с вполне определенной целью. Они собирались лично пригласить на крестины дочери Трегубова со всем семейством и Коробейникова. Доктор согласился стать крестным еще в апреле. Свою просьбу супруги, не сговариваясь, высказали на третий день после рождения дочки за завтраком. Александр Францевич был польщен оказанной честью и с благодарностью принял предложение. Первые дни Анна еще смущалась в общении с ним, ведь доктор, как-никак, видел и знал про нее теперь поболе Якова, да и ее самой. Но Александр Францевич, улучив момент, деликатно пояснил, что смущаться ей нечего. И что в момент рождения Софьюшки последнее, на что он обращал внимание – это то, что видит определенные интимные места Анны. Ведь врач должен быть, прежде всего, врачом. А потому она, Анна, вполне может не смущаться и не стесняться. К тому же, по выражению доктора, определенные вещи очень быстро стираются из памяти, уступая место лишь светлому воспоминанию о только что появившемся на свет человечке. Подойдя ко входу в управление Штольманы повергли в удивленный шок еще и городовых, стоявших возле двери. За все то время, что жители Затонска знали Якова Штольмана, никто и никогда еще не видел подобной картины. И хоть в этот свой приезд, обусловленный предстоящим крещением дочки и следующей далее свадьбой Антона Коробейникова, Яков и Анна не скрывались от посторонних глаз, но вот такую прогулку с коляской совершали впервые. Но городовых удивил не столько необычный для провинциального городка вид чуда современной техники, а то, с каким трепетом, какой нежностью и заботой строгий статский советник Штольман достал из этого чуда свою маленькую дочурку, бережно прижал к груди, не только держа ее крепко и удобно, но и не позволяя посторонним увидеть больше, чем было положено. - Синельников! – окликнул Яков одного из городовых, выводя обоих из ступора. - Здравь-желаю-ваш-высоко-благородье! – единым махом выпалил подбежавший Синельников. - Да не шумите вы! Ребенка напугаете. Вот что, мы с Анной Викторовной ненадолго в управление зайдем. Вы не могли бы, раз уж все равно тут прохлаждаетесь, за сим чудесным экипажем дочери моей посмотреть. А то, боюсь, из-за любопытствующих горожан мы рискуем остаться дальше без средства передвижения, - Штольман бросил через плечо внимательный взгляд на нескольких пацанят, жадно смотревших на коляску, и нескольких же мужиков, явно желающих понять, как именно там все устроено, что так хорошо и ловко колесики едут. - С удовольствием, Яков Платоныч! – расплылся в улыбке городовой. Удовлетворенно кивнув, Штольман с ребенком на руках вошел в управление, пропустив вперед себя жену. Быстро поздоровавшись с дежурным, супруги прошествовали в сторону кабинета Трегубова. Их удаляющиеся спины провожали искренние улыбки всех, бывших в этот час в приемном отделении, полицейских. - Надо же! – хмыкнул Евграшин, - госпожа Штольман вроде только-только ребеночка на свет произвела, а собой-то еще прекраснее стала. Анна и впрямь расцвела еще больше после рождения дочки. Чуть располневшая фигура ее приобрела исключительное изящество и благородство, присущее женщинам, исполнившим уже хоть раз свой природный долг, произведя на свет дитя.***
- Вы позволите? – коротко постучав, Яков вошел в кабинет полицмейстера. - Яков Платоныч! Здравствуйте! Входите, входите, - Николай Васильевич поднялся из-за стола навстречу статскому советнику. Следом вошла Анна. Трегубов расплылся в премилой улыбке: - Анна Викторовна, вы все хорошеете. Очень рад вас видеть в добром здравии. Прошу, присаживайтесь. В небольшой суете полицмейстер не сразу заметил, что на руках у Штольмана ребенок. Увидев же столь необычную ношу, искренне восхитился. - Да что же это? С малышкой в полицию? С пеленок приучаете, Яков Платоныч? – округлив глаза, усмехнулся он. - Так с профессией отца и интересами матушки, это в порядке вещей, - отшутился Яков. - Яков, давай Софьюшку мне, - Анна присела подле стола Николая Васильевича. Штольман осторожно передал драгоценную ношу свою жене. Анна начала потихоньку укачивать дочку. - Николай Васильевич, мы ненадолго. Собственно, зашли пригласить вас с Верой Антоновной и Полиной Николаевной в это воскресенье на крестины. Гостей будет немного. Узким кругом отметим это событие. Вы, должно быть, уже знаете, что крестным отцом у Софьи Яковлевны станет Александр Францевич? - Да, он говорил. Признаться, доктора прям не узнать. Он теперь при упоминании вашей семьи как-то по-особенному улыбается. Словно про его детей речь идет. Да, жаль… Жаль, что он у нас один одинешенек, - вздохнув, протянул полицмейстер, опуская взгляд вниз. Всем своим видом сейчас он выражал крайнюю степень опечаленности фактом одиночества доктора. - Так ведь у него, как я знаю, брат есть, - заметил Штольман. - Да, есть. Но живет он в Польше. Как я слышал, они когда-то поссорились. Да вот видите, пока не помирились. Ну что же, я с радостью принимаю ваше приглашение. Уверен, семейство мое также с радостью присоединится ко мне. Анна и Яков поднялись с мест, собираясь прощаться. - Как вы, голубушка, Анна Викторовна? Надо признать, выглядите превосходно, - поинтересовался Трегубов. - Спасибо, Николай Васильевич, я в полном здравии. - Очень рад. Вы теперь к Антон Андреичу пойдете? - Да, собирались зайти. - Идите-идите. Яков Платоныч, вразумите моего будущего зятя. Он сам-то молчит, а мне Ульяшин проболтался. Антон Андреич в последнее время сильно экономит свои расходы. Откладывает на достойную свадьбу. Нешто я не понимаю? Молодой парнишка, сирота круглая. Я уж ему и так и эдак намекал, что большую часть расходов возьму на себя. А он противится. Признаться, я выхлопотал им премилую квартирку. Пока что казенную. Но она лучше всего того, что он сейчас может себе позволить. С нами-то они жить категорически отказались. А про квартирку я ему сказал, что это так заведено в полицейских чинах. Конечно, это вовсе не так. Но я не могу иначе. Как-никак, а ведь единственную дочку замуж выдаю. - Хорошо, поговорю я с Коробейниковым, - кивнул Яков. Попрощавшись, супруги покинули кабинет полицмейстера.***
Антон Андреевич сосредоточенно что-то записывал на листе бумаги в тот момент, когда после короткого стука дверь отворилась, и в кабинет вошли все трое Штольманов. Точнее вошли двое, а младшая Штольман тихо посапывала на маминых руках. - Яков Платоныч, Анна Викторовна! – подскочив с места, Коробейников чуть ли не подлетел к вошедшим. Поцеловав руку Анне и пожав крепкую ладонь Якова, усадил визитеров. - Антон Андреевич, мы к вам с приглашением. В воскресенье крестины. Очень ждем вас в гости! - Спасибо, непременно буду. Позволите, я приду с невестой? – краснея, спросил он. - Невеста ваша и так придет. Мы уже у вашего будущего тестя были, - усмехнулся Яков. - Простите, господа. Я выйду с дочкой на улицу. Яков, я там на скамеечке тебя подожду, - Анна поднялась с места. - Аня, тебе нехорошо? - Нет-нет, все в порядке. Но Софьюшке лучше подышать свежим воздухом, - Анна успокаивающе посмотрела на мужа, а после приблизилась и неожиданно поцеловала его в щеку, тихо произнося при этом: - Поговори с ним. Попрощавшись с Коробейниковым, госпожа Штольман вышла. - Яков Платонович, мне очень нужен ваш совет. Полагаю, вы знаете о моем материальном положении. Я хотел спросить совета у вас, как лучше поступить, - начал было затонский сыщик, но, покраснев от смущения, осекся. - Антон Андреевич. Я прекрасно понимаю ваши опасения. Полагаю, свадьба будет достаточно скромной? – получив утвердительный кивок, Штольман продолжил: - Принимать или нет помощь от полицмейстера – это ваше дело. Николай Васильевич все равно захочет помочь по мере своих сил вам и своей дочери. Я его, как отца, прекрасно понимаю. Не переживайте, все у вас непременно наладится. Но я, собственно, хотел поговорить о немного другом деле. Видите ли, дело в том, что мне было положено определенное материальное премирование после окончания того крайне неприятного дела о шпионстве, немаловажная часть которого развернулась здесь, в Затонске. Так вот, из-за всех бумажных проволочек премию свою я получил совсем недавно. Бюрократия, что поделать. Но ведь не я один принимал участие в этом деле. Огромную роль здесь сыграли и вы. Поэтому, Антон Андреевич, я просто не могу поступить иначе. Я уже выплатил денежное премиальное вознаграждение своему филеру. Остались только вы, - Яков старался сохранять совершенное спокойствие на лице, сочиняя всю эту сказку, - прошу, мой друг. Ваше премиальное вознаграждение! Штольман достал бумажник из внутреннего кармана и отдал все, что там у него было крупными купюрами. - Сумма, конечно, небольшая… - Яков Платоныч! Как? Неужели мне тоже полагается премия? - Конечно! Я поровну все поделил между теми, кто мне помогал, - для пущей убедительности Штольман кивнул. - Но ведь, здесь же целых сто пятьдесят рублей! Как вовремя эта премия образовалась! Теперь непременно на все хватит! – Коробейников разве только не подпрыгнул от радости. - Вот видите как вовремя случаются некоторые вещи в нашей жизни. Что ж, я пойду. Анна уже, должно быть, заждалась меня. - Да-да, конечно! Они с малышкой вас ждут! – закивал Коробейников. - Итак, ждем вас на крестины. - А вы, вы же будете у меня на свадьбе? - Антон Андреевич, вы же пригласили нас еще весной, когда были проездом в столице. Мы непременно будем. - Спасибо. Попрощавшись, Штольман вышел из кабинета. Спустя несколько минут он уже катил детскую коляску по улице. Анна спокойно шла рядом. - Что ты ему сказал? - Я сказал, что он сам должен решать принимать ему помощь или нет. И еще кое-что…. Родная, в лавку мы с тобой уже не идем. - Почему? - Я отдал все деньги Коробейникову, сказав, что это его премия за то шпионское дело. - Знаешь, я думаю, ты совершенно прав. - Да, но только это были все наличные деньги. Придется завтра наведаться в местный банк. Запросить переводом что-то из Петербурга, - вздохнув, признался Яков. Анна ободряюще погладила мужа по руке. Домой они вернулись раньше, чем ожидалось и без покупок, за которыми якобы ходили.***
За день до дня крестин дом Мироновых наполнился гостями. Приехал Петр Иванович, принеся с собой дух радостного возбуждения своими очередными историями и байками о столичных сплетнях. Прибыли Олимпиада Тимофеевна и Григорий Ефимович. Вечером того же дня приехали и супруги Варфоломеевы. Полковник принял предложение поселиться им не в гостинице, а у Мироновых. А потому им с супругой отвели несколько гостевых комнат для полного их удобства. Крестины проводили в той же церкви, где двумя годами ранее венчались Анна и Яков. Гостей было немного, только самые близкие друзья и родственники. Александр Францевич во время таинства крещения даже прослезился, после, правда, утверждал, что это соринка в глаз попала. Дома на Царицынской был устроен небольшой праздничный ужин, перешедший в дружеские посиделки. Мужчины, не сговариваясь, переместились в кабинет Виктора Ивановича, начали обсуждать текущую политическую ситуацию и разные свои мужские дела, сдабривая все это коньяком. К удивлению некоторых собравшихся активное участие в обсуждении принимал и полковник Варфоломеев. К словам Петра Александровича прислушивались с особым вниманием. Женщины же расположились в гостиной, чинно пили чай с пирожными. Шампанским они уже успели отметить праздничное событие, а теперь же вели свои великосветские беседы. Олимпиада Тимофеевна, не переставая, восхищалась то нарядом, то манерами, то прической Екатерины Александровны Варфоломеевой. В конце концов, такая активность сестры утомила даже Марию Тимофеевну, и та, улучив момент, что-то тихо прошептала Липе, после чего активность последней несколько поубавилась. Анна поддерживала разговор, хотя мысленно и пребывала наверху с дочкой, предоставленной заботам верной Прасковьи. Разговор, меж тем, плавно перешел на предстоящую свадьбу Полины Трегубовой и Антона Коробейникова. И теперь уже Полина Николаевна краснела под пристальными взглядами окружающих. Гости разошлись ближе к полуночи. Точнее, Антон Андреевич взялся проводить изрядно захмелевшего крестного отца до дому, а семейство Трегубовых решили прогуляться, подышать свежим воздухом. Так и вышло, что половина всей честной компании продолжила что-то обсуждать по пути домой, а вторая половина была успокоена волевым решением Марии Тимофеевны: - Господа, полагаю, все мы устали сегодня. А потому я желаю вам покойной ночи и добрых снов!***
Спустя еще неделю узкий круг гостей собрался в маленькой церквушке на венчании Антона Коробейникова и Полины Трегубовой. Антон Андреевич сдружился с добрым батюшкой, а потому и венчаться решили у него. Отец Никодим совершил обряд, а после не забыл и лично от себя поздравить молодоженов. По большой просьбе Коробейникова, давно уже оставшегося сиротой, роль посаженного отца исполнял Яков Платонович. Кроме семей Штольман и Мироновых на свадьбу были приглашены доктор Милц, Ульяшин, Евграшин и несколько подруг самой невесты, вызвавший неподдельный интерес у молодых полицейских. Поглядывая на подчиненных, полицмейстер начал задумываться, как скоро и эти двое жениться надумают. Свадебное застолье проводили в ресторации в виду нехватки места в служебных квартирах Трегубовых и Коробейниковых. Невеста премило смущалась при каждом крике «Горько!», а жених сиял, словно начищенный самовар. В конце вечера, после того, как молодожены по всем правилам были отпущены в новую свою квартиру продолжать празднование свадьбы по своему сценарию, приличествующему их теперешнему статусу, гости и сами начали потихоньку расходиться. Первыми домой отправились Мироновы-Штольман. Анна и так себе места не находила: целый день ее доченька провела с тетей Липой. Как неудачно пошутил Петр Иванович, сей факт мог не самым добрым образом сказаться на характере малышки.***
Дома Яков первым делом высвободил дочь из цепких рук Олимпиады Тимофеевны. - Яшенька, да что вы так переживаете? И вон на Нюшеньке лица нет. Вы же не с чужими людьми свою кровинушку оставили! – всплеснула руками тетя Липа, приведя всех присутствующих в замешательство столь фамильярным обращением не только к Анне, но и к Якову. - Олимпиада Тимофеевна! Прекратите называть мою дочь Нюшенькой, а моего зятя – Яшенькой! Вам он Яков Платонович, - вспылил Виктор Иванович. Ни Анна, ни Яков этого уже не слышали. Забрав дочь у дражайшей тетушки, они тихо вышли в коридор, где их догнал Миронов-младший. - Дорогие мои, там сейчас будет буря! Виктор читает целую лекцию на предмет имен Олимпиаде Тимофеевне. И поделом. Нечего было весь вечер мучить нашу принцессу Софи! - Кого? – удивилась Анна. - Ну, а что? Софья, мне кажется, прекрасно сокращается до Софи. А кто же она, как не принцесса при таком-то королевском экипаже? – кивнул Петр Иванович в сторону коляски, пристроенной недалеко от входа в коридоре. Анна вздохнула. Что ж, раньше только она звалась дядюшкой на французский манер Аннет, теперь же и ее дочь получила такой вот вариант имени. Кажется, из Петра Миронова выйдет замечательный дедушка.