III. Семья: всегда рядом...

Зима 1891-92 года Поезд тронулся, увозя Виктора и Марию Мироновых в Петербург. За окном на солнышке искрился снег. Декабрь в этом году выдался холодным. Трескучие морозы стояли уже неделю. Глядя на спокойно читавшую какой-то роман супругу, Виктор Иванович вспомнил одно осеннее утро. Чета Мироновых завтракала. За окном поднялся ветер, закружив в воздухе собранные дворником желтые листья. Осень уже вступила в свои права. Совсем скоро редкие еще ночные заморозки сменятся постоянными морозами, крепчающими к ночи. Конец сентября выдался ветреным в этом году. - Витя, а ты в столицу когда едешь? – Мария Тимофеевна щедро сдабривала свежую булочку маслом. - Так мне туда пока не нужно. Я же все дела решил еще когда в прошлый раз ездил. - Витя! А как же Аня? Ты же должен к ним зайти. - Для чего? У них все замечательно. Яков Платоныч работает. У него служба. Все идет своим чередом. Мы договорились, что Рождество мы встречаем все вместе у них в Петербурге. А то Анне тяжело может быть ехать сюда. - Как она? - Маша! Я тебе уже сто раз рассказывал и как она, и как у них вообще дела. - А может мне стоит к ней съездить? Может быть Аннушке помощь нужна? - Маша. Каждое утро у нас с тобой начинается с этого разговора. Длится это уже месяц. Анна в порядке. Чувствует себя хорошо. Зять делает все возможное и невозможное для ее благополучия. И врач ее говорит, что начало беременности протекает именно так, как и положено. - Но ведь она перед отъездом в Петербург неделю пролежала в постели от дурноты. Нет, нужно было оставить ее здесь, с нами. Позже бы домой вернулась. - Маша, Анна сама решила, что вернется в столицу вместе с мужем. Вспомни, он тоже предлагал ей побыть еще в Затонске. Яков не меньше нашего обеспокоен состоянием дочери. - Как же. Обеспокоен он. Потащил беременную жену, неделю пролежавшую пластом из-за жуткого токсикоза, в Петербург. На службу ему, видите ли, нужно! - Ты не справедлива, дорогая моя. Яков Платонович оберегает Аннушку не меньше нашего. А как он узнал, что скоро станет отцом, так вообще будто бы стеклянным куполом ее укрыть пытается. Знамо ли дело. Снова приставил к ней Семен Семеныча. Тот теперь словно дворецкий в доме у них. - И правильно. Она должна быть под защитой. - От кого? - От самой себя. Будто бы ты, Витя, нашу дочь не знаешь. Только токсикоз у нее пройдет, и опять влезет в какое-нибудь расследование! - Не влезет. Ей Штольман не позволит, - с философским спокойствием заявил адвокат Миронов. Но внутренне с женой согласился. Анна влезет и беременная. И правильно, что Яков приставил к ней опять Ищенко. Хоть какая-то надежда, что неугомонная госпожа Штольман не найдет приключений на свою голову. И вот сейчас они едут к дочери и зятю в Петербург. Анну они не видели несколько месяцев. Точнее, Миронов-старший был в столице по делам в середине сентября. Как раз незадолго до того разговора с женой, что сейчас вот ему вспомнился. Маша переживала за Аннушку. Он, адвокат Миронов, это видел. Но сейчас супруга спокойно перелистывала страницу за страницей читаемую книгу. Совсем скоро она уже увидит свою дочь. Интересно, сильно ли уже округлилась их маленькая доченька, которая совсем скоро подарит им внука или внучку. Странно, но Анна с Яковом твердо убеждены, что первой у них родится дочь. С чего бы?

***

Анна стояла у окна, вглядываясь в прохожих и в проезжающие по Невскому проспекту экипажи. Яков взял на сегодня выходной и отправился на вокзал встречать Мироновых-старших. Ее, Анну, он с собой не взял. Молодая женщина положила руки на чуть округлившийся животик. Уже стало немного заметно. Беременность протекала на удивление легко. Если только не считать самого начала, когда неожиданно для нее самой, начался тяжелый токсикоз. Ей вспомнилось, как в самом конце сентября она также стояла возле этого самого окна. Первые несколько месяцев беременности прошли. И слава Богу! Анна вспомнила, как тяжело ей было последние несколько недель. Бедный Яков. Казалось, он боится оставить ее хоть на минуту. После визита Евгения Карловича и заверения его, что для первых месяцев беременности такой токсикоз в порядке вещей, муж, казалось, немного успокоился. А вот ту неделю, что Анна пролежала в постели в доме родителей, в Затонске, статский советник Штольман переживал очень тяжело. Она и сама крайне удивилась такой перемене в состоянии своем. Но вызванный доктор Милц уверил, что это не страшно. Перестройка организма, естественные причины. Но теперь в доме лежит нескончаемый запас лимонов. И хоть много ей, Анне, этих самых лимонов доктора в пищу употреблять не позволяют, но запах их производит поистине целительный эффект. Вот так с долькой лимона в руках и доехала она в поезде до Петербурга. Теперь уже стало гораздо легче. Токсикоза такого больше не было. Совсем скоро уже, по мнению доктора, можно будет вернуться к более-менее привычной жизни. В том числе и супружеской. Чего Анне очень не хватало. Яков не жаловался. Наоборот, чуть было не ушел в отдельную спальню, лишь бы его Аннушка могла спокойно спать ночами. Но здесь уже она воспротивилась, заявив, что спать спокойно может только в том случае, если муж рядом будет. Нет его рядом – нет сна. Покраснев, молодая госпожа Штольман вспомнила предыдущую ночь. Ей так не хватало мужа, ее тело так истосковалось по нему за эти несколько недель, что врач посоветовал воздержаться от близости, что она была готова уже тихо плакать от этого чувства нехватки. А сейчас все свои чувства молодая женщина переживала гораздо сильнее, чувствовала все острее, чем прежде. Несомненно, Якову тоже этого не хватало. Но муж молчал. И вообще вел себя так спокойно и сдержанно, что порой ей, Анне, становилось непонятно, как он так может все стойко переносить. И вот вчера она не выдержала и спросила его уже прямо. - Яков, а я теперь совсем некрасивая стала, да? - Аня, родная моя, что ты говоришь? – искренне удивился Штольман. – С чего тебе пришла такая странная мысль? Ты у меня самая красивая. И сейчас становишься с каждым днем прекраснее. - Совсем скоро у меня будет большой живот. Это его сейчас еще не видно. А скоро он будет виден. - И что из этого? Это же чудесно. Совсем скоро нас будет уже трое. По дому нашему побегут маленькие ножки нашей дочери. Она будет тянуть тебя за подол платья. А по вечерам, когда я буду приходить домой, будет забираться ко мне на колени, и я стану читать ей сказки. О далеких странах, принцессах и драконах. - Яша, что ты говоришь? Она не сможет сразу бегать. Сначала же она будет совсем крошечной. - Ну и что? Дети растут очень быстро, Аня. - Яша, а ты меня будешь любить, даже если я останусь толстой? После родов многие женщины меняются в фигуре. - Я буду любить тебя любую. Однако, что за странные разговоры? - Ты не смотришь на меня так, как раньше. Не ласкаешь так больше. Почему? - Потому что тебе пока нельзя. А если я начну, мне будет крайне тяжело остановиться, - Штольман сел на супружескую кровать, возле которой стоял все это время, и притянул за руку жену к себе. Усадив Анну на колени свои, мужчина крепко обнял ее за талию. – Анечка, неужели ты думаешь, что когда-то я могу перестать хотеть быть с тобой? Целовать тебя, ласкать тебя. Чувствовать, что вся ты словно бы продолжение меня? Никогда этого не будет. Я сдерживаю себя из последних сил. А как тебе плохо было пару недель назад. Неужели ты забыла? Я так беспокоился о тебе. Я так скучаю по тебе, так тоскую. Каждую секунду. - Обними меня. Поцелуй. Как всегда, когда… Ну, ты сам знаешь, - покраснев, попросила она. - Но ведь тебе пока нельзя. - А мне очень нужно. Понимаешь? Очень-очень. Мы ведь осторожненько. И вообще, ты же обещал, что свою долю удовольствия я все равно буду получать. Вот. А я так и не знаю, что ты тогда имел в виду. Второй раз мужа просить было уже не нужно. Не зеленый юнец он все же. Бережно положив жену на кровать, Яков Платонович начал нежно и осторожно покрывать лицо ее поцелуями. С каждой секундой его прикосновения становились жарче, поцелуи более страстными. Анну постепенно начала накрывать волна страсти и удовольствия. Яков ласкал жену так нежно, но в то же время страстно, что сам воздух накалился в комнате. Прекрасно понимая, что запрет доктора он нарушать не станет, Штольман постарался доставить жене ту долю удовольствия, которая была ей позволена. Сам же он наслаждался уже тем, что Анне было хорошо. Женщина, словно бы свечка, таяла от каждого его прикосновения. Умелые руки и губы мужчины постепенно подводили молодую женщину к высшей точке физического блаженства, накрывшего ее словно покрывалом. - Шалун вы, Яков Платонович, - довольно прошептала Анна после, лежа в объятиях мужа. - Это вы, Анна Викторовна, умеете разбудить во мне неведомые мне силы и дарования, - отшутился Штольман. – Как ты себя чувствуешь? - Замечательно. Просто замечательно, - совершенно искренне ответила молодая женщина. - Анна Викторовна, к вам доктор, - доложила Настасья, входя в комнату и возвращая Анну из воспоминаний вчерашнего вечера в сегодняшний день. - Проси. Евгений Карлович заходил к ней сам раз в неделю. После возвращения в столицу четы Штольман, доктор был вызван на дом Яковом. После получасового допроса-инструктажа статским советником, бывший однокашник доктора Милца был допущен до госпожи Штольман. С тех пор он приходил всегда сам и строго по средам. В случае если Анне станет нехорошо, доктор был готов сорваться и чуть ли не бегом побежать в дом на Невском. После самого первого своего посещения Евгений Карлович написал доктору Милцу в Затонск, изъявив удивление таким нетипичным поведением мужа беременной женщины. После получения ответа от Александра Францевича решил, что у каждого человека есть своя странность. У статского советника Штольмана она была на лицо: мужчина любил свою жену и сильно беспокоился ее состоянием. Хотя, разве это такая уж странность? Вот и сегодня Евгений Карлович пришел со своим еженедельным визитом. - Доброго вам дня, Анна Викторовна. Ну-с, как вы себя чувствуете? – привычно начал свой осмотр доктор с вопроса. - Итак, Анна Викторовна. Беременность протекает у вас хорошо. Дурнота прошла. Полагаю, сильного дискомфорта токсикоз вам больше не доставит. Смотрю, вы последовали моему совету и перестали носить корсеты. Но я бы вам рекомендовал пока что перестать носить и корсаж. Не стоит подвергать плод подобному давлению извне. К тому же, достаточно скоро вам станет не слишком удобно носить данный предмет гардероба. - Муж тоже считает, что мне не стоит его носить. - И он совершенно прав. Что делает мода? Вы, женщины, утягиваете себя в неудобных корсетах. А ведь это вредно. Да-да, не смотрите на меня такими глазами. Я вот утром сегодня супруга вашего встретил случайно. Так сказал ему и вам скажу. Последние медицинские исследования доказывают, что постоянное ношение корсетов пагубно сказывается на состоянии здоровья женщины. - Хорошо, доктор, я все понимаю. Думаю, последую вашему совету и временно перестану носить и корсажи. Придется помучить мою модистку. Пусть шьет мне платья, не предполагающие наличия корсета или корсажа, - улыбнулась Анна, а сама подумала, что теперь ей точно придется распрощаться с половиной своего гардероба. Яков выбросит ее корсажи. Или отправит в самый дальний ящик комода – вдогонку ко всем ее корсетам.

***

Вздохнув, молодая госпожа Штольман вынырнула из своих воспоминаний. Тогда ведь и правда Яков, как только вечером после ужина ушел в их спальню, тут же провел ревизию ее гардероба. Решительно отобрав все корсажи, убрал в тот же ящик, куда раньше спрятал все корсеты. На следующий же день на дом была вызвана модистка. Получив четкие инструкции от Якова, портниха сняла все необходимые мерки с Анны, выслушала и записала все ее пожелания и убыла в свою мастерскую. Спустя пару недель у Анны Викторовны Штольман частично обновился гардероб. Платья ее теперь не предполагали ношения корсетов и корсажей. В моду уже начала входить отмена и ношения турнюра. На поясе платьев располагались широкие ленты, позволяющие немного затянуть талию. Без корсетов и турнюров женщине было, безусловно, гораздо удобнее. Анна представила реакцию матери на новый свой гардероб и хихикнула. - Барыня, Петр Иванович пришли-с, - доложила Настасья, тихо вошедшая в гостиную. - Ой, да ладно, прибыли-с… Настасья, принеси нам чайку что ли, - Петр Иванович вошел следом за служанкой. Подойдя к племяннице, обнял ее. - Дядя! Как хорошо, что ты раньше приехал! Я так соскучилась. - Аннет, дай посмотрю на тебя. Почитай, с самого конца лета не видел. Глянь-ка, хорошеешь. Ну-ка, ну-ка, - Петр Миронов отстранился от женщины и внимательно ее осмотрел. – Округляешься потихоньку, смотрю. Хорошо. Скоро уже толкаться начнет. Кого ждете? Внука мне ожидать или внучку? - Внучку. - Так уж уверена? - Уверена. И Яков верит, что я права, - Анна счастливо улыбалась. - А где он сам? На службе? - Нет, поехал на вокзал родителей встречать. - Надеюсь, Липа не приедет? - Нет. Тетя Липа с дядей Гришей это Рождество у его племянника встречают. Но летом обещаются в Затонск приехать. - Тебе рожать весной? - Да, в апреле. Доктор мой говорит, что ближе к середине месяца. К нам как раз в это время Александр Францевич приедет. Ты знаешь, Яков ему пишет чуть ли не каждую неделю. Мне Настасья сказала. Не иначе, как с ним по поводу моего состояния консультируется. - Я бы на его месте тоже писал. Еще и так спрашивал бы у кого-нибудь. Настасья принесла чай. Рассевшись по креслам, дядя с племянницей стали обсуждать последние новости двух столиц: российской и французской.

***

Поезд, на котором ехали Виктор и Мария Мироновы, должен был прибыть через несколько минут. Яков Платонович прогуливался по перрону. Последние несколько месяцев стали одновременно и самыми счастливыми и самыми тревожными для него. Несколько интересных и в то же время сложных расследований ушли как-то на второй план. Он, Яков Штольман, каждый вечер чуть ни бегом стремился домой. А дома его ждала она – его Анна. Женщина, ставшая самым дорогим для него на свете человеком. Женщина, что через несколько месяцев подарит ему первенца. Токсикоз в конце лета, из-за которого она неделю пролежала в постели, чуть было не свел его с ума. Спасибо Александру Францевичу. Он и подсказал, как можно постараться смягчить этот неприятный признак, и пояснил, что это нормально. Сейчас с его Анной, слава Богу, все в порядке. Она даже не стала противиться небольшой смене гардероба. И теперь он, Яков, замирал чуть ли не каждый раз, когда супруга представала перед ним. Без корсета и турнюра, Анна была такой близкой и безудержно желанной. Каждый раз, когда он обнимал ее, под своими ладонями чувствовал каждое малейшее движение тела любимой. Ночами бережно обнимал ее, охраняя чуткий сон супруги. Во времена занятий любовью он, Яков, еще нежнее и береженее обращался с женой. Верх их одновременно духовной и физической близости теперь стал чувствоваться еще острее, еще приятнее для обоих. Просыпался и засыпал строгий статский советник с именем любимой своей жены на устах и в мыслях. Звон колокола ознаменовал приближение поезда. Яков вернулся в действительность. Спустя несколько минут перрон наполнился пассажирами. Завидев родителей жены, Штольман быстрым шагом подошел к ним. - Мария Тимофеевна, Виктор Иванович! Доброго дня, - Яков поцеловал руку теще и пожал ладонь тестя. - А где же Анна? – удивленно озиралась по сторонам Мария Миронова. - Дома. - Почему дома? С ней что-то не так? Что случилось? – начала сыпать вопросами обеспокоенная Мария Тимофеевна. - С ней все хорошо. Просто я посчитал правильным, чтобы в такой мороз она осталась дома. Нечего беременной женщине в такую погоду на вокзале делать. Вот, взял выходной. - Яков Платонович, вы взяли выходной, чтобы встретить нас? Чтобы Анна в такую погоду не ездила на вокзал? – переспросила Миронова-старшая. - Совершенно верно. - Яков Платонович, милый вы мой! Какой же у нас зять золотой, - Мария Тимофеевна совершенно неожиданно заплакала и прижала к груди статского советника, чем того немало смутила. Виктор Иванович взирал на эту картину в немом удивлении. Отпустив, наконец, Штольмана, женщина продолжила: - Витя, разве не я говорила, что Аннушка будет очень счастлива с Яков Платонычем? Взять выходной, чтобы встретить родителей жены. И это ради того, чтобы жена в мороз на вокзал не ездила! С этими словами Мария двинулась в сторону выхода с вокзала. Яков и Виктор Иванович обменялись удивленными взглядами и двинулись следом за супругой адвоката Миронова. За ними шел носильщик, толкавший тяжелую тележку с чемоданами, коих насчитывалось ровно семь. Что в них упаковала Мария Тимофеевна, известно было только ей самой.

***

По прибытии в дом на Невском, принеся с улицы в теплые комнаты морозную свежесть, родители по очереди заключили в объятия драгоценную дочь свою. За обедом собрались в радостном возбуждении. Петр Миронов веселил всех своими вечными байками, Мария Миронова непрестанно интересовалась состоянием здоровья дочери. Виктор Миронов тихо посмеивался в усы. А Яков Штольман с довольной улыбкой и спокойствием сфинкса взирал на сию картину. Вся семья в сборе. Его семья. По левую руку от него за столом сидит его жена, рядом с ней ее дядя. Человек, неоднократно помогавший и выручавший его, Якова. По правую руку от него сидит его тесть – адвокат Виктор Миронов. Человек чести. Человек широкой души. Ставший ему, Якову, не только тестем, но и другом. Рядом с ним – Мария Миронова. Такая импульсивная. Женщина, всем сердцем любящая своего мужа, свою дочь. Всю семью свою. И ведь он, Яков Штольман, тоже часть этой семьи. И совсем скоро семья их пополнится еще одним маленьким человечком. В груди статского советника сладко заныло сердце от того большого чувства, что жило в нем уже несколько лет. И чувство это росло с каждым днем. Росло и развивалось, приобретая все новые краски, новые грани. Протянув руку, сжал ладонь жены, лежащую поверх салфетки. Анна подняла глаза на мужа, выражая немой вопрос. - Люблю тебя, - еле слышно прошептал Яков, ласково улыбаясь жене. Та улыбнулась в ответ, глазами отвечая ему. - Аннет, ЯкПлатоныч, хватит вам уже играть в переглядки. Медовый месяц у вас давно закончился. А вы, право слово, словно только вчера поженились, - захмелевший уже Петр Иванович не преминул подшутить над влюбленными глазами племянницы. - Петр, вот что ты, право слово! Кстати, Яков Платоныч, Анна. Я же забыл рассказать. После вашего отъезда случился у нас в Затонске настоящий анекдот. И виновник тому опять наш местный светило журналистики. Ребушинский накатал очередную статейку. В которой в красках изложил все ваши приключения в старом бункере. Но, видимо, память ему пока не изменяет. А потому про вас с Анной, Яков Платоныч, он ничего не написал. Зато в красках расписал великие мучения Антона Андреевича. И так он красочно написал о том, как Коробейникова пытали, как опыты над ним ставили. И как в заключении несчастный герой сего опуса пал смертью храбрых, что полгорода ему практически поверило. И вот идет, значит, Коробейников в управление утром в понедельник, а на него каждый второй прохожий крестится. Шугался бедный наш следователь до той поры, пока добрый помощник его Михаил Иванович не показал причину такого поведения горожан. Что потом началось. Коробейников попытался сделать внушение горе-журналисту. Тот пытался оправдаться привычными своими отговорками о силе слова и тому подобное. И все бы ничего, если бы эта самая статья не попалась на глаза нашему полицмейстеру. Николай Васильевич, едва завидев Ребушинского, налетел на него с этой самой газетой. Какой крик поднялся. Бедный Антон Андреевич думал, что после этого Ребушинскому уже не жить. Словом, на другой же день было не только напечатано опровержение, но и принесены публичные извинения за эту статейку. - А как там дела у Коробейникова? – смеясь, спросил Штольман. - Неужто он вам не пишет? - Пишет. Да все не то пишет. - Трегубов искренне ждет уже когда же Антон Андреевич соизволит сделать предложение Полине Николаевне. - А он что же? – спросила Анна. - А он откладывает жалованье свое по частям. На достойное колечко, - тихо ответил Петр Иванович. - А вы это откуда знаете, Петр Иванович? – спросила Мария Тимофеевна. - Мне доктор Милц написал. Я у него поинтересовался, он и ответил. - А мне Александр Францевич ничего про это не писал, - удивленно сказал Штольман. - Он Коробейникову обещал вам ничего про это не писать.

***

Рождество прошло спокойно и радостно. Мироновы-Штольманы принимали гостей, сами наносили визиты. Посетили традиционный Рождественский бал у Варфоломеевых, куда были приглашены всем составом. Сходили в оперу и в театр. Словом, получили массу удовольствия от совместного времяпрепровождения. В середине января Мироновы-старшие засобирались домой, в Затонск. Петр Иванович намерен был задержаться в Петербурге. Морозным январским утром Анна в сопровождении дядюшки поехала на вокзал провожать родителей. Семена Семеновича они с Яковом на Рождество отпустили в отпуск, и он уехал к сыну. Якову нужно было непременно быть на службе. А потому на вокзал и поехала Анна. Мария Тимофеевна противилась, но сдалась под напором дочери, основным аргументом которой был тот факт, что едет она не одна, а вместе с дядей. Петр Иванович клятвенно пообещал проводить после племянницу до дома. Попрощавшись с родителями, отправились домой. Живот Анны теперь стал еще заметнее. Прощаясь, матушка дала ей массу ценных советов, что могли помочь в ее положении. До родов оставалось около трех месяцев. - Дядя, давай немного прогуляемся. Солнышко светит, ветра нет. Погода хорошая. А мне гулять нужно, - попросила Анна по пути с вокзала. - Конечно, Аннет, - Петр Иванович помог племяннице сойти с пролетки. Двинулись по улице в сторону Невского. Шли медленно, дабы Анна не утомилась. До дома оставалось минут десять пешего хода, когда Анна заметила, что дядюшка заметно нервничает. - Ты что? Что случилось? - Аннет, тут такое дело. Я обещался быть сегодня в пять у одних знакомых. Думал, как раз успею тебя проводить и доехать. - Опаздываешь? А чего мне раньше не сказал? – понимающе спросила Анна. - Так ведь тебе действительно гулять нужно. - Иди, дядя. Тут совсем близко осталось идти. Я тихонечко дойду сама. Не переживай обо мне. - Ты уверена? - Уверена. Иди, - Анна чмокнула дядю в щеку. Тот благодарно вздохнул и устремился в сторону дороги – ловить экипаж. Через несколько минут Петр Иванович скрылся за поворотом в пролетке. Анна решила немного увеличить длительность своей прогулки и направилась в сторону кондитерской. В последнее время ей хотелось то капусты квашеной, то заварных пирожных. Вот и сейчас она прямо-таки почувствовала привкус заварного крема во рту. А значит, нужно срочно эти пирожные с заварным кремом купить. Завернув за угол, увидела телегу, преграждающую путь. Обходя, неловко уронила сумочку. Осторожно присев, чтобы поднять ее, подняла глаза и посмотрела в сторону проулка между колесами телеги. Странно, почему тут вообще стоит эта телега да еще и без лошади? И вот тут случилось нечто совершенно неожиданное. В проулке Анна увидела двоих мужчин, один из которых, резко вскинув руку, ударил второго. Тот начал медленно оседать, облокотясь на стену дома. Первый же, оглянувшись по сторонам и, видимо, не заметив сидевшую все еще за телегой Анну, побежал в противоположную сторону. Выждав несколько минут, женщина неловко поднялась. Как могла скоро подошла к полулежащему мужчине. И одного взгляда хватило, чтобы понять, что тот был мертв. Несколько секунд подумав, Анна Викторовна устремилась прочь из проулка.

***

Яков Платонович разбирал бумаги, скопившиеся за время его отсутствия. Что же, молодцы. Раскрыли без него несколько мелких краж. - Ваше высокоблагородие! К вам дама! – доложил вошедший дежурный. Яков поднялся с места. Кто бы это мог быть? - Да пропустите вы меня уже, наконец! – послышался возле двери родной голосок, и в кабинет ворвалась его обладательница. Дежурный кашлянул и вышел. - Аня, что случилось? – обеспокоенно спросил Штольман, подходя к жене и принимая у нее пальто. Сложив руки на все более округлявшемся животе, Анна спокойным голосом ответила: - Я только что видела, как убили человека! – чуть подумав, она добавила: - И еще я жутко хочу клубники.