Я верю в волшебство

Фелисити не верит в волшебство. Фелисити не верит, что всё может быть так паршиво. Фелисити не верит. Не. Чёрт возьми. Верит. Терять близких людей стало как-то привычно. Как узнавать о новинках компании «Apple» - ничего необычного. Всё очень часто и беспричинно. Но только не так подло. Она зарывается до носа в подушку, чтобы не слышать собственные всхлипы и крики, и безумно рыдает, анализируя, почему это происходит именно с ней. Фелисити не верит в волшебство, когда за её дверью появляется Оливер и тихо стучит подушечками пальцев, почти скребётся. Она медлит, не желая никого видеть. Только не его. Не сейчас. Ей хочется сказать: «Уходи. Я не могу. Ты убийца». Это почти срывается с языка, пустотой ударяясь в дверь. Она бесшумно открывает. Фелисити не думала, что кто-то может выглядеть сейчас хуже, чем она. Это как-то смешит. «Истерика» - подсказывает мозг. Фелисити топит её в неловких объятиях Оливера, в его трясущихся руках и смешанном аромате духов с алкоголем. Она думает, что и от неё пахнет так же. А ещё скорбью и невезением. Жизни всех, кого он касался, рушатся. Жизни всех, кого она любила, полыхают. Оливер вроде как выдыхает: - Мне очень жаль. В его интонации сквозит «Как ты можешь принимать мои объятия?» и «Я тебя не достоин». - Я знаю, что виновен не ты. В её голосе он улавливает что-то наподобие упрёка: «Ты должен был это остановить». Она приглашает его войти, не может выгнать, раз уж пришёл. Чрезвычайно мягко для своего состояния закрывает дверь и с ногами садится на диван, задушив подушку. Оливер тяжело усаживается в кресло напротив и долго за ней наблюдает. Слегка вьющиеся волосы, небрежно связанные в хвост, опухшие от бессонницы и слёз веки, бледные острые скулы и перламутровые, подрагивающие губы – всё это заставляет его сердце отстукивать удары в другую вселенную, оставляя в этой тишину. Оливер ёрзает на кресле. Думает, зря пришёл. Исправить что-то он абсолютно не в силах. Помочь – тоже. Горечь, растекаясь на языке, жжёт изнутри совершенно не метафорично. Оливер отдал бы всё, только бы она не выглядела такой несчастной. Фелисити пытается на него не смотреть. Но взгляд то и дело соскальзывает. Примагничивается к нему. Она думает, что либо это её суперсила, либо проклятье. Видя его здесь, живого, Фелисити испытывает противоречивые чувства: спокойствие и скорбь. Фелисити хочется, чтобы он говорил. Всё, что угодно. О погоде, сводке новостей, своём чёртовом острове, на крайний случай – о Нанда-Парбате. Оливер пожелал бы, чтобы на него накричали, по-женски избили, обвинили во всех грехах. «Говори», - прорывается из-под кожи неясными электрическими зарядами. «Говори, а то я сойду с ума», - мелькает во взгляде секундной молнией. «Говори, прошу тебя, за этим ведь ты и пришёл», - слышится в горячем дыхании. «Говори». Говори. Но ничего не клеится. Фелисити неумело предлагает чашечку чая или чего-то покрепче. Оливер отказывается – она никогда не умела быть секретаршей. Она достойна большего. И это он не о профессии. Когда молчание ставится априори чужим, Фелисити вздрагивает от собственного голоса, утопающего в проникающих в окно сумерках: - Я не любила его так, как тебя. Оливер никогда не знал, как отвечать на любовные откровения. Он либо молчал, либо говорил аналогичную фразу, либо, без слов, целовал. Сейчас он снова цепенеет, словно его парализовало, а мысли отчаянно гоняются наперегонки. Оливер не может применить свою обычную тактику. Только не с ней. Не сейчас. Она достойна большего, он же сам сказал. В её взгляде он видит сожаление и стыд, разливающийся разноцветными пятнами по зрачкам. Фелисити должна была безумно любить Билли. Но не могла. Оливер должен был защитить её сердце. Но не справился. - Ты даже не спрашиваешь, как я, - с лёгким упрёком снова начинает диалог девушка, не в состоянии больше выдержать деревянное молчание собственной гостиной. - Боюсь услышать неправду, - Оливеру и вправду надоело слышать ложь, особенно собственную. Она окутывала его коконом. Она проникала в него молекулами. Она становилась им. Он знал, если спросить Смоук о её состоянии, придётся говорить и о себе. - А ты рискни, - набирается смелости Фелисити. - Я знаю, что ты не в порядке, но только не представляю, насколько. Что скажешь? - Ты проницателен, Оливер Куин. Это я в тебе и люблю. Если качества в человеке вообще можно любить. А вернее, если вообще можно любить какого-то человека, - Фелисити тараторит речь, заполняя воздушное пространство горячим дыханием. А это значит, знает Оливер, что она безумно, чрезмерно взволнована. «У неё горе, идиот. Она потеряла его из-за тебя. Слово «взволновано» тут ничуточки не подходит». Фелисити поджимает губы, думая, что зря пытается вытащить из себя сарказм и какие-то человеческие эмоции, кроме печали. Оливер рад, что она не потеряла способность язвить и говорить всё, что думает. За это он и любит её. И он знает, что людей возможно любить. - Так насколько тебе паршиво? – сглатывает Оливер собственный груз слов. - На пятьсот гигабайтов боли. - Я с уверенностью могу посоревноваться с тобой со своими шестьюстами тридцатью девятью, - уголки его губ неуместно дёргаются вверх, словно его шутка удалась. - Ты специально выбрал самое непроизносимое число? Чтобы впечатлить меня? – она поднимает брови и улыбается одним глазами. – Ты всегда был позёром, кто бы что ни говорил. - Это ты во мне и любишь, не так ли? Фелисити не отвечает, потому что не привыкла реагировать на очевидные вещи. Она любит его. Любит. Любит. Любит. «Я не могу. Ты убийца. Уходи», - снова возникает в голове, прерывая кардиограмму слова «люблю». Девушка заливается краской и опускает глаза, встретив взглядом тёпло-болотное свечение в глазах Куина. Он знает её лучше её самой. Поэтому-то он и здесь. Её спаситель. Тот, кто отнял у неё возможность быть счастливой. Тот, кто дарит ей тепло, даже не находясь с ней. Фелисити не верит в волшебство. Потому что счастливые концы бывают лишь в сказках. Потому что принцы на белых конях скачут только к принцессам. Потому что правосудие вершит только король. Фелисити - не принцесса, а Оливер – не принц и, тем более, не монарх. Они люди. Люди, способные убивать других ради благих целей. Способные прятать чувства для блага друг друга. Она пыталась разлюбить его и нашла замену. Он никого не искал и чисто случайно убил её парня. Фелисити на пару минут задумывается, случайно ли Стрела убил Билли. Дикая мысль, идущая вразрез с её мировоззрением и верой в Оливера. Смоук хладнокровно нажимает на «удалить». - Фелисити, я не жду, что ты когда-нибудь меня простишь, - Оливер встаёт с кресла и присаживается на колени возле дивана. – Я только хочу сделать всё возможное, чтобы ты не страдала. Ей слышится «Эй, я хочу сделать тебя счастливой!» и «Надеюсь, когда-нибудь ты не будешь злиться на меня». - Страдания иногда нужны, чтобы понять собственную сущность, - «Мне не нужна твоя помощь. Я справлюсь» - Куин поражается, как научился интерпретировать её слова в собственной голове. – И я её поняла, - «Мне нужен только ты. Я люблю тебя». Оливер нагибается и с лёгким поцелуем прячет лицо в её локтевом сгибе. Фелисити вздрагивает, но не отстраняется. Он понимает, она знает это. И от этого только хуже. Выедающая внутренности правда сковывает живот. Фелисити закрывает глаза, заставляя солёные капли оставаться внутри. Ей надоело плакать. Надоело страдать. Она не верит в волшебство. Но Оливер Куин рядом с ней заставляет её сердце биться быстрее, сильнее, выше, выбивать дробь, скакать наперегонки с ветром, забывать боль и помнить о ней вечно, вытеснять других, оставляя лишь его одного. Фелисити не может скорбеть. Но и радоваться не может. Это похоже на ступор, только очень затяжной, вечный, бездонный. Она не верит, что всё может быть так паршиво. Она не верит, что его больше нет. Она не верит, что его убил её любимый человек. Не, мать его, верит. - Фелисити, я верю в волшебство, - Оливер смотрит ей прямо в глаза, едва моргая и вглядываясь в каждую её черту. – Я знаю, что время не очень хороший лекарь, но плохой – лучше, чем никакой, - Смоук закусывает губу до безумной боли. «Молчи. Перестань. Не плачь». – Если бы я мог всё изменить, ты знаешь, ничего этого не было бы. Но у меня нет суперспособностей. Я просто люблю тебя, - «И я тебя» - кричит её сердце, разрываясь напополам. - И я пойму, если ты скажешь мне уйти. «Я пустила тебя в свою квартиру. В свою жизнь. В свою душу. В сердце. Я пустила, а ты всё разрушил. Я не могу тебя отпустить, потому что теперь твоя работа – собрать всё и склеить. Может получиться криво, но я тебе помогу. Одна я не справлюсь». Фелисити смаргивает дико-ванильные фразы из головы. Глубоко вдыхает и заставляет себя прошептать: - С тобой я тоже верю в волшебство, Оливер, - он слышит несказанное «я люблю тебя» и коротко улыбается. – Приготовишь мне что-нибудь вкусное? В её взгляде сверкают уже позабытые искорки волшебства, в которое она так упорно не верила, пребывая в суровой реальности, и Оливер не может насмотреться на эти чудеса света, запрятанные в глубине её расширенных зрачков. - Как насчёт просто сказочно вкусных блинчиков, мисс Смоук? – на его реплики она не может не улыбаться, не может не чувствовать себя живой. Он всегда дарил ей это ощущение – покалывание частичек происходящего по коже, шёпот настоящего в голове, вкус реальности. - Только если они действительно будут с щепоткой чудес.