Гордость

Ирка сама не понимала, зачем ей все это. Просто нужно было, и все. Нужно, как… «терафлю» при простуде. Этим самым «волшебным напитком» Ирка сейчас отпаивала больного, кашляющего, с полным комплектом простудных симптомов, но все такого же гордого и независимо-аристократичного в красном вязаном шарфу, грелкой в ногах и градусником подмышкой бизнесмена. На кой черт? Если бы у Ирки спросили о вредных привычках, она незамедлительно ответила бы: «Айт». И эта самая-самая вредная на свете привычка до дрожи в коленях бесила Ирку своими выходками, намеками и гордостью. Она сама была такой же. И, когда Айт подъезжал к кофейне на своем навороченном, невероятно дорогом (Ирка не сомневалась) джипе, с холодно-отстраненной миной на до чертиков красивом лице, вручая ей букет незабудок, бесцеремонно усаживая в машину, мужчина безумно ее бесил. Бесил своей воистину бизнесменской наглостью, бесил настолько, что Ирка каждый раз порывалась уйти, хлопнуть дверью машины, кафе, ресторана… Но почему-то не могла. Каждый раз находились оправдания. И сейчас, Ирка, разумеется, не просто так сидела на кровати Айта и лицезрела его недовольное лицо — не по душе царской пришелся напиток простой. Просто-напросто этот благородный спасал ее, дуру, выпершуюся на прогулку в одном легком платье, от ливня своей курткой. Само собой, при этом делая вид «мне не холодно» и «не барышня, не растаю», гордо задирая подбородок чуть ли не к небесам. Идиот. Как-то так вышло, что Ирка поневоле осталась у него на ночь — не бросать же болеющего рыцаря в неравной битве с высокой (под тридцать восемь) температурой? На следующей день она снова осталась с ним. А потом еще на неделю. Незаметно, под разными предлогами, в будто всю пропитанную Айтовой гордостью (якобы случайно оставленные на самом видном месте награды), независимостью (никаких тебе семейных фотографий) и холостячеством (пустующий холодильник явно требовал провизии) квартиру перекочевали Иркины вещи. Разумеется, по воле обстоятельств. И, когда предлоги и оправдания кончились, Ирка, нацепив на лицо гордое выражение, методично складывала вещи в спортивную сумку. Безразличное выражение лица Айта, облокотившегося о дверной косяк и наблюдавшего за всеми перемещениями Ирки с высоты своего бизнесменского полета, будто подстегивало желание девушки уйти поскорее отсюда, подальше от взгляда темных, почти что черных глаз. — Не уходи. Внутри Ирки все будто рухнуло. А потом резко взметнулось наверх, застучало где-то в ушах и россыпью искр разнеслось по телу, буквально приковав к темному паркету прихожей. Айт все так же стоял в дверном проеме, все так же безразлично смотрел на происходящее, что Ирка была уверена — все это ей послышалось. Послышалось, показалось, почудилось… Но так хотелось верить, что появился еще один предлог остаться. Она ведь гордая. Но тут ее гордость дала трещину. Пошла волнами, разрушилась и ссыпалась пеплом к тракторной подошве Иркиных сапог. И девушка с удовольствием наступила на останки.  — Останься, — твердо и уверенно произнес Айт, вплотную подходя к девушке и заглядывая в изумрудно-зеленые, такие родные и… любимые глаза. Последующий поцелуй показался чем-то естественным и абсолютно нормальным, таким же, как и лужа у подъезда после ливня — само собой разумеющееся. И все-таки, не такие они уж и гордые.