Мамочке лучше знать

- Долли, леденчик мой, не хмурься - морщинки будут. - Миссис Амбридж пыталась уложить дочери волосы в изящные кудряшки. Куцые мышиные кудельки никак не хотели превращаться в сложную прическу. Миссис Амбридж вздохнула: мистер Амбридж будет недоволен, придется подать еще один десерт к обеду, чтобы его умилостивить. - Долли, лапочка, повяжи ленточку. И заколи шпилькой с цветком. Может, и не быть тебе красавицей, попробуй стать хотя бы миленькой. - Миссис Амбридж только что купила в Косом переулке ворох новых лент и мягоньких, пушистых кофточек нежных цветов. Голубые, розовые, мятные, лавандовые, из ангорки, кашемира, викуньи, с воротничками, с пуговками, с вышивкой, с манжетиками. Пусть дочка - кургузая, кругленькая и нескладная, но выглядеть будет как сладкая конфетка, как кремовое пирожное с малых лет, чтобы найти хорошего мужа. - Долли, милочка, не расстраивайся. Тебе нужно только немного похудеть, слушайся мамочку. - Миссис Амбридж подпустила в медовые интонации капельку негодования, но не больше, чем дозволено хорошими манерами. Капризы Долорес уже утомили: как она не понимает, что все в этом доме делается лишь для ее же блага? Как не осознает, что лучше уж есть на обед салат и запивать детокс-зельем (спасибо мисс Булман, старой знакомой мистера Амбридж, умеющей варить его в совершенстве), чем быть такой толстой и, упаси боже, иметь второй подбородок? Что скажут миссис Куинси и миссис Мансфилд, как будут сплетничать за вечерней чашечкой чая. “Ах, эта Амбридж, не смогла уследить даже за собственной дочерью, раскормила, как рождественского гуся!” Как будут хихикать их расфуфыренные дочери, утонченные куколки, которым так идут все эти приталенные новомодные мантии! Нет уж, она не допустит такого позора: Долли будет есть салат и пить микстуры для стройности, пока не перестанет походить на квашню расползшегося бледного теста и не превратится обратно в пухленькую булочку с ямочками на щечках и локотках (единственное, что в ней есть симпатичного). И вот так - каждый день. “Будь милой”, “Сложи руки на коленках”, “Учись хорошо, но не заучивайся: мальчики не любят слишком умных”, “Не плачь”, “Не повышай голос”, “Не хмурься”, “Держи котенка, нет, сову нельзя, котенок больше подобает барышне с хорошим воспитанием”, “Не ешь десерт”, “Носи кофточку, а то мантия тебя полнит”, “Вяжи, это подобает леди”. Каждый. Мерлинов. День. Как же она ненавидела все свое семейство. Тюхтю-отца, устроившегося на непыльное место в отделе магического хозяйства, неспособного не то что построить карьеру получше или обзавестись связями, но и возразить своей не в меру амбициозной и ранимой женушке. Мать, вечно озабоченную сводничеством и тем, что скажет миссис-такая-то и мисс-этакая-то. Да провалились бы они куда поглубже, унылые, скучные, слащавые, аж зубы сводит, тетушки, примерные жены и хорошие матери. Кем мать, собственно, возомнила захудалый и неприметный род Амбриджей? Блэками или, упаси Мерлинова борода, Малфоями? Или надеется, что ее невзрачная дочь действительно может стать леди, обратив на себя внимание какого-нибудь богатого и манерного сынка семьи подревнее и познатнее? Так сюрприз же, мамочка, они все помолвлены чуть ли не с рождения с ровнями себе, со своими кузинами и троюродными тетками. Скорее бы вернуться в Хогвартс. Там тоже будут все эти кофточки и ленточки, будет вязание и хорошие манеры, но лишь настолько, насколько это нужно, чтобы скрыть за ними, спрятать всю накопленную за каникулы злость, весь яд, и сцеживать его по капле, понемногу, и никто не подумает на неловкую, неуклюжую свинку-Долорес. Рядом с ней друг другу поверяют секреты, словно она - статуя, а не человек, рядом с ней планируют шалости и назначают свидания, а дальше - одна метко пущенная сплетня, а может, маленькая кража и подлог, одна жалоба Филчу или кому-то из преподавателей, и остается только наслаждаться властью, пока что - маленькой, но ведь будет потом и больше. Она сделает карьеру, и сделает любой ценой, ведь если кого она и ненавидит больше, чем мистера и миссис Амбридж, то это всех, кому повезло больше, чем ей: тех, у кого больше денег, у кого больше родительской любви или влияния в обществе. Злость разбухала тяжелым, горячим цветком где-то под сердцем и неустанно требовала выхода. Сделать подлость, пнуть слабого, надломить сильного, причинить боль - если сопротивляться (а сказать по правде, не больно-то сопротивляться и хотелось), злость давила и душила, сжимала горло, добавляла толченого стекла в сахарную скорлупку, стиснувшую Долли, как перчатка, визгливости в тонкий голосок и импульсивности в поступки. Пару раз планы Долорес чуть не сорвались: плохо продумала, поторопилась, чудом осталась в тени. С тех пор она взяла за привычку не позволять ярости копиться и взрываться как попало, да и что может быть лучше и приятней сердцу хорошо организованной гадости? Но дома, дома все было иначе. Дома за ней следили неустанно и пристально, дома было почти как в Азкабане, и иссушающая, выматывающая постоянными придирками и требованиями мать вполне сходила за дементора. Дома было некуда деться: ни выйти без сопровождения, ни дать волю эмоциям, хоть на минуточку, и Долли считала дни до конца каникул, бережно лелея свой ядовитый цветок, предвкушая, мечтая, как когда-нибудь, когда она займет высокий пост в Министерстве, сможет карать и миловать по своему усмотрению. Чаще, конечно, карать, но миловать - тоже хорошо, пусть чувствуют себя обязанными, пусть боятся потерять ее, Долорес, расположение, пусть выпрашивают привилегии и объедки с ее стола. А пока: “Да, мамочка”, “Разумеется, мамочка”, “Как скажешь, мамочка”, “Какая милая тарелочка с котенком, мамочка”. “Когда-нибудь, мамочка, я вобью каким-нибудь специальным заклинанием эти тарелочки тебе в глотку, я заставлю тебя сожрать каждую салфеточку и каждую ленточку, но пока, пока что пусть все останется как есть”, - говорит она себе и, если миссис Амбридж замечает в водянистых глазах дочери какой-то недобрый блеск, то предпочитает даже не думать об этом: главное, Долли не хмурится и ведет себя как положено, а все остальное уже не важно.