Несправедливо

В их первую встречу Зелгадису почти мучительно стыдно, когда Амелия кричит, что он жуткий и подозрительный тип. Он – чудовище, которое стало таким из-за собственной глупости, и каждый такой визг становится напоминанием об этом. Потом стыд сменяется вспышкой злости – черт возьми, почему все считают его демоном?! Он никогда не уничтожал города, не убивал сотни людей, не делал ничего присущего, к примеру, Резо. Ни-че-го. Лина дергает Амелию за руку, начинает что-то горячо объяснять – Зелгадис не слушает их, смотрит куда-то в сторону, а злость сменяется усталой обреченностью. Еще одна. Резо улыбается, безмятежно и спокойно, однако это кажется насмешкой. Потом, после всего, Амелия, конечно, извиняется, однако это ничего не меняет. Но она хотя бы не устраивает истерик – и это, несомненно, хорошо. Когда Рубаки вновь воссоединяются в Зоане, Зелгадис почти готов проклинать мир. Почему они никак не могут отвязаться от него и понять, что ему нужно одиночество? Зелгадис пытается их прогнать – зачем им смесь химеры, голема и человека? – пытается уйти сам, но у него не получается. Это как подцепить на плащ чертополох, а потом выбирать семечки из ткани: сложно, долго, и не факт, чтобы удастся вытащить их все. И, самое главное, Амелия постоянно оказывается рядом. Говорит что-то, улыбается, спрашивает что-то о заклинаниях… Зелгадис чувствует себя ярмарочным экспонатом, однако её не гонит. Сложно прогнать человека, который смотрит на тебя с таким восторгом. Зелгадис сам не замечает, как начинает к такому привыкать. Иногда он даже позволяет себе верить спутникам, и на тот факт, что подобное происходит все чаще, старательно не обращает внимания. В первый раз он ловит Амелию случайно – просто подставляет машинально руки, когда та падает, и мягко спускает девчонку на землю. А Амелия и рада приземлиться не на голову, а на чьи-то руки, пусть даже те и будут каменными. А дальше все становится какой-то цепочкой совпадений – Зелгадис чуть ли не каждый раз оказывается рядом, ловя её и словно оберегая от слишком уж частых ударов головой. Гаури смотрит на них с веселым интересом, но молчит. Вообще, Гаури не такой уж и туповатый, как кажется на первый взгляд. Он все понимает, несмотря на то, как порой себя ведет. Однако Зелгадис не говорит об этом Лине ни слова. Что-что, а чужой выбор он уважает. Их странствие в поисках Пречистой Библии длится и длится, пока однажды, на ночном привале не происходит это. Лина и Гаури уже спят, и их храп слышится по всей поляне. Зелгадис сидит у костра, бездумно смотрит в огонь и не ложится. Его успокаивает треск сгорающих веток, а спать совершенно не хочется. Амелия возникает из темноты белым призраком, нависает над ним и молча рассматривает. Удивленный, Зелгадис встает, смотрит вопросительно, а Амелия вдруг поднимается на цыпочки – он с интересом следит за ней – и осторожно, самыми кончиками пальцев проводит по его щеке. Зелгадис застывает на месте, Амелия тянется вверх, дотрагивается до волос – проклятая проволока, предмет мучений – и осторожно гладит. – Это несправедливо, господин Зелгадис, – почему-то шепчет она. Зелгадис думает, что должен что-то ответить – он ведь прекрасно понимает, о чем речь – но молчит и не двигается. Амелия не отнимает руки, только смотрит и смотрит, и ему впервые не хочется спрятаться за маской. Гаури бормочет что-то невнятное во сне, и Зелгадис машинально поворачивает голову в его сторону. Когда он поворачивается обратно, Амелии уже рядом нет – её белый плащ виднеется с другой стороны костра. Она лежит, завернувшись в него с головой, и Зелгадису почему-то кажется, что сейчас у неё горят щеки. Как и у него самого.