WOAS. Rare Fandoms. vol.2

Он выловил ее из реки — свою Зильфу, свою новую женщину-проклятие. Наверное, он получил это вместе с ядом оборотня — сжигающую дотла потребность любить и желать женщину, которая обречена. Так было с Броной, так случилось с Гекатой, так произошло с Ванессой, а теперь вот темные, непроницаемые глаза Зильфы Гири стали его смыслом. — Я должна была умереть, — твердила она упрямо, заламывая нервные пальцы: ее руки никогда не находились в покое. Смоль темных волос, забранных в неизменно строгий пучок, глухие платья с воротником под самое горло, черная сеточка вуали, прикрывающая бледное, с хищным профилем лицо — прекрасная, непостижимая и бесконечно страдающая Зильфа разрывала ему сердце на куски этими словами. — Вы должны жить, Зильфа, — шептал он, целуя ее холодные пальцы. — Вы должны жить, я знаю это. Не случайно я оказался тогда у реки, не случайно увидел вас, не случайно спас… Вы должны жить, что бы там не терзало вас. Никакие мучения не длятся вечно. — Вы говорите так лишь потому, что я избавляю вас от ваших, — проницательно замечала Зильфа. — Мои же собственные вас прельщают. Вам нравятся женщины, которые одинокой свечой горят во тьме и находятся под постоянной угрозой сквозняка. Они гаснут внезапно… И в этом их прелесть, верно? Никогда не знаешь, когда потеряешь ее, такую женщину. Только с такой и чувствуешь себя живым. Она убила своего мужа — об этом судачил весь Лондон, но никто не посмел предъявить ей обвинения, ибо судачили и о жутких издевательствах, которые ей приходилось выносить от покойного Гири. Его истерзанный труп нашли на пристани, и поговаривали, будто доставил тело туда и всячески надругался над ним Джеймс Делейни — сводный брат Зильфы и ее любовник. О, да, она слыла прелюбодейкой, грешницей и одержимой — но никто не винил ее, все ее жалели, ведь Джеймс Делейни был дьяволом, это всем известно. И дьявол покинул ее — она убила своего мужа, а дьявол избавился от тела и уплыл на остров Нутка, но Зильфу бросил в промозглом, сером Лондоне, потому что остыл к ней. Говорили, что она поэтому шагнула с моста — тоскуя по Делейни, изнывая без порочных объятий своего дьявола. — Вы убили своего мужа, Зильфа? — спрашивал Итан порою, когда ее темные глаза глядели на него слишком пристально. — А это имеет какое-то значение? — ее тонкие губы складывались не то в горестную гримасу, не то в сардоническую усмешку, и Итан каждый раз признавал: — Нет. Никакого. В моменты страсти, опутанный ее длинными черными волосами, словно змеями, задыхаясь от восторга ее близости, он порой спрашивал: — Вы тоскуете по нему, Зильфа? Тоскуете по своему дьяволу? — Не сейчас, — шептала она, брала его ладони в свои руки и клала на свои белоснежные бедра, и Итан забывал обо всем на свете, впиваясь пальцами в ее нежную кожу до синяков. — Вы любите меня, Зильфа? Я вам хоть сколь-нибудь дорог? — спрашивал он в мучительные минуты, которые он проводил под дверью ее дома, и минуты превращались в часы, а она не впускала его, и все, что ему оставалось — лишь слушать ее полубезумный визгливый смех, прерывающийся горькими рыданиями. Она не любила его, нет. Но Итан Чендлер любил ее — как любил каждую, которую был обречен потерять.