Айка

Ее косу трепал бездельник-ветер, бил тяжелые заплетенные пряди о тонкую спину. Глупый платок, что она долгими вечерами вышивала цветами, давно улетел, и рука тут же опустилась. Будто без платка отяжелела, налилась булатной сталью, как меч того, кого уносила вдаль ладья. Их всех забрали на войну, где комья земли смешивались с кровью мужей, с кровью коней и вечным звоном мечей. Там лихо свистели стрелы, и смерть ходила, собирая жатву по полям, как их барин на пирах собирал улыбки домашних. Война унесла айкиного отца, айкиного брата, и теперь за морской горизонт стремительно уплывал Ярослав — обещанный ей зовом сердца и последним благословлением отца. А Айка рвала нити из свадебной ленты, распускала дорогой шелк, плела оберег, и средь белых нитей вилась красная — тайком утянутая из праздничной рубашки милого. — Убережет, — шептала она, и ветер уносил слова. Вязь вилась белоснежной косой. И плела Айка день и ночь, и засыпала утром поздним, обмотав вязью тонкое запястье — отдавала силы, отдавала сны и слезы. И шепотом молитвы просачивались сквозь белые нити. — Убережет, — шептала, вновь проснувшись, Айка, и вновь принималась за вязь. И ленты скоро кончились, оборвавшись бахромой. Тогда достала Айка рубашку, что мать приготовила на свадьбу, расплела тонкий лен, и вязь кружилась тонкими кольцами. И зиму плела, и осень, а летом светлые волосы, упав на оберег, уж не захотели его покидать, вцепились волком — и уступила Айка, лишь повторяя: — Убережет. Обрезала волосы, оставив немного, чтобы не глядели косо в родной деревне. И мать вздыхала, проклиная бабку, что шептала Айке о вязи. — Не дай ей кончиться, Айка. И убережет, вернет с проклятой войны. И вязь плелась. Волосы выросли уж два раза, и бабка ушла в могилу, утащив с собой дочь. Приходили к Айке свататься мужья, но вязь плелась, забирая душу, и уходили они ни с чем. Пятнадцать зим прошло, оскудел айкин дом, прохудилась крыша под свист бездельника-ветра, и белые глаза, ослепленные ярким солнцем, не видели ни вязи, ни горизонта. Побелели волосы, поблекли губы, осунулась спина, и обходили ведьмин дом, шепча молитвы-обереги. Ослабели руки, забилось глухо сердце. Над Айкиным домом собрались тучи, нагнанные старым знакомым ветром, загрохотало отблесками давней войны, и умерла Айка, не выпустив вязи из руки. Умерла, не дождавшись. С ней умер дом, полный заговоренной вязи. И в полночь, через семь зим, когда бездельник-ветер подгонял с горизонта ладью, запел он Айке старые слова легенды. Разметалась вязь под неистовой силой, объяла Айку, отдав обратно душу, слезы, кровь и молитвы. Поднялась Айка, сделавшись сиреной, и вязь — вместо одежды и вместо волос. Запела Айка. Неживая — живому.