Отголоски будущего

Он не ответил, но действительно был там, сидел на полу, оперевшись руками о плотный пружинистый ковролин за спиной. Сидел и смотрел на нее. В своих синих потрепанных джинсах, черной футболке с надписью «лучший навигатор Галактики» и почему-то босиком. Так странно смотрел, что Стэйси совсем стушевалась и неловко протянула ему рубаху, забыв о том, что вообще-то намеревалась ее выклянчить себе насовсем. — Вот, — выдавила она из себя, — ты говорил, чтоб я вернула, когда долетим. Ну и… Дэн молча кивнул, не вставая протянул руку и забрал рубашку, развернул и надел — прямо поверх футболки. Закатал рукава до локтей, а затем завязал узлом на животе. Так, как это обычно делал Тед. И снова смотрел на Стэйси все так же пристально-странно, но и она не могла от его взгляда глаз оторвать. Божечки, как все-таки ему идет синий цвет — синие джинсы, рубаха в сине-бело-черную клетку, густые рыжие волосы, собранные в небрежный хвост, и глаза… такие синие! Ну как может Маша говорить, что Дэн заурядный, что она где-то встретит красивее и лучше?! Молчание затягивалось. «Дульче чика» доиграла и вместо следующей за ней на флэшке «Буэнос ночес, ми беллеза», Стэйси вдруг услышала начальные аккорды «Сosquillas en los dedos, Linda». А Дэн, все так же молча и со странным выражением лица, указал ей жестом напротив себя, дескать, садись. О, боги!!! Этот танец ей безумно нравился, он такой милый, с необычной хореографией, но… но очень уж, как бы это сказать… интимный? А его финал?! Ааааа!!! Она тогда, в прошлый раз, выбирая композицию для танца с Дэном, застеснялась и промотала «Линду» на высокой скорости, не подумав, что восприятие киборга имеет совсем иные возможности, нежели человеческие. Тоже молча, взгляд глаза в глаза (проклятые щеки, снова горят!) Стэйси сняла обувь и босиком опустилась на пол напротив Дэна. Так же, как он, оперлась руками назад. И босые ступни ног оперла о его ступни. Одна нога выпрямлена, другая согнута, подошвы ног соприкоснулись…  О боги, как будто электрический импульс пробежал, а еще говорят, на ногах кожа грубая! Сердце остановилось на мгновенье, а потом заколотилось и понеслось, аж во рту пересохло. Боже!!! Не психуй, это же всего лишь танец! Но, но… тот финал… Ааааа! А может удрать?! Поздно! И ведь… разве ты не этого хотела?! Откинула голову назад и замерла, забыв дышать, ожидая, когда композиция будет снова поставлена на начало. А когда музыка вернулась на начало, Дэн пальцами босых ног пробежался, как по клавишам, по ее пальцам. А она вернула ему действие, пощекотав своими пальцами его ступню. Это и называлось «cosquillas en los dedos» — поиграть пальчиками. Замерли. А теперь смена положения: согнутую ногу выпрямить, выпрямленную согнуть, все так же упираясь босыми ступнями и еще раз пощекотать. Она вообще-то боялась щекотки до чертиков, но сейчас ей было не до смеха. Чувствовала себя… как будто перед прыжком в пропасть, как тогда… Но это же всего лишь танец!!! Только танец, танец напоследок. Подчеркнуто отведенные головы вновь сменились прямым взглядом глаза в глаза, и теперь они не отведут взгляд на протяжении всего танца. Ну почти всего. А потом Дэн плавно перетек (как умел только он) в положение стоя и ее, пока еще безвольную и расслабленную, при этом поднял, раскрутил на поддержке и обвил около себя как гибкий вьюнок около опоры. Ритм танца, поначалу вялый и ленивый, начал постепенно ускоряться, как будто от холодной ранней дремоты они пробуждались до жаркого дня. Как будто энергия партнера постепенно уносила ночное оцепенение и заряжала излучением: просыпайся! Подстраивайся под меня!

***

Он не случайно выбрал этот танец. Обратил внимание на него еще в прошлый раз, когда Рыжая, выбирая композицию для пробы, вдруг сильно смутилась, покраснела как мак и промотала запись в ускоренном режиме. Разумеется, он потом внимательно просмотрел ее: интересно же, что ж там было такое, чего ему бы не следовало видеть? Что это Рыжую смущало и притягивало одновременно, раскачивая те самые эмоциональные качели. Понял, что. И понял, что именно это ему и нужно: раскачать ее качели. И свои. С ее качелями все оказалось просто, как с примером неустойчивого равновесия шарика на выпуклой поверхности. Оказалось достаточно даже не толчка, а легкого прикосновения, чтобы душевное равновесие разлетелось на кусочки и эмоциональные качели бешено понеслись вверх-вниз. Всплеск адреналина, который потом метаболизмом раскладывается на эндорфины. Маятник эмоций, когда сначала захватывает дух, как в момент прыжка в пропасть, а потом ощущение… радости оттого, что не разбился? Азарта? Как при удачном попадании на охоте или в игре? Нет, это что-то посильнее. А вот его качели — это нечто иное. Шарик на вогнутой поверхности. Устойчивое равновесие. Даже если сильное внешнее воздействие выталкивает его со дна, бдительная система, контролирующая эмоции, немедленно стремится вернуть шарик обратно, ускоренно метаболизирует выделяющиеся гормоны. Правда, систему можно и отключить, за столько-то лет научился. А еще, вообще-то, можно использовать для начального толчка. Ведь если перейти в боевой режим, система стимулирует сильный выброс адреналина… главное потом заблокировать процессор, чтоб утилизация адреналина остановилась на стадии его перемены на эндорфины. Сложно, но опыт уже есть. Люди же тоже как-то управляются со своим противостоянием сознания и подсознания. И, сами того не осознавая (а то и осознавая!) могут себя эмоционально тааак накрутить! Причем в обе стороны. А еще говорят, что железами внутренней секреции управлять невозможно. Картинку, в смысле обои под танец, он тоже продумал. Ночь, темнота, в темноте тонет старинная площадь старинного города, каменная мостовая и старинная лампа на кованом фонарном столбе. Из мрака высвечиваются красно-розовые кисти бугенвиллеи, обвитой около фигурного столба. Машка кивнула одобрительно, мол, романтика — самое то! Ну, в общем да, но он выбрал эту картинку не только внешней романтики ради. Обстановка тренажерного зала теперь напоминала ту маленькую городскую площадь в Новом Буэнос-Айресе на Пуме. Наверняка Стаська помнит… а память вызовет в её подсознании нужный эмоциональный фон. Ведь даже у него эмоции начинают копошиться, пытаются подтолкнуть синтез гормонов. Можно было бы поставить обоями и непосредственную запись тех событий, но Дэн после недолгих колебаний остановился на голограмме одного этого фонарного столба, одиноком островке света в темноте. Не надо сейчас никакой толпы людей рядом, даже виртуальной, танцующей и наслаждающейся жизнью. Вот совсем не надо. Никого. Короче, погнали! Точнее, двинулись, медленно и как бы неуверенно, нерешительно. Это хорошо, что начало танца медленное, Рыжая успеет расслабиться, пока она еще очень скована. Вот так. Вот тааак. Вооот! Выброс адреналина и распад его на эндорфины. И еще раз. Уже лучше! Теперь пора и ему качнуться. Перейти в боевой режим. Отмена боевого режима. Включить ускоренную утилизацию адреналина — Да/Нет. Нет.. НЕТ! Боевой режим! Отмена боевого режима. К черту ускоренную утилизацию! Вот теперь быстрее! Контакт, легкий, вскользь. Отход. Снова контакт, уже теснее, опять отход. Контакт. Дистанция. Контакт. Все чаще и теснее. Запах лайма и мяты от ее волос. В гормональном фоне Рыжей теперь преобладают эндорфины, она движется свободней и уверенней, зажатость уходит, и инициатива контакта постепенно переходит к ней, не только из-за того, что по сценарию положено, но и потому что она сама хочет, ей нравится. Надо отметить, что и ему… нравится. Уже не надо раскачивать искусственно, соприкосновения тел являются достаточным стимулом. Вот скользнула за спиной, обхватив рукой бедро… какая маленькая и горячая у неё ладошка! Разворот. На секунду прижалась всем телом. Поддержка рукой под прогнувшейся спиной… ладонью провести вдоль ложбинки. Опора о внутреннюю часть бедра, скольжение. Переплетенные ноги. Не знаешь, какая фигура будет следующей, потому что Рыжая не помнит хореографию точно, импровизирует. И это… возбуждает, это нечто вроде азарта: поймать момент касания и не отпустить сразу на дистанцию, а наоборот, сделать контакт более интенсивным — прижать к себе. И только потом опустить, ожидая следующего контакта. К черту импланты! Пусть тело поработает с напряжением, хотя бы немного разгорячится, вспотеет, почувствует приятную тяжесть. Пусть вспомнит спящие врожденные рефлексы, врожденные формы поведения, ведь где-то там в подкорке мозга же они должны быть! Они запускаются гормонами… А что если? Полностью программа не подгонит, это вряд ли, но попробовать можно. Имитировать колебания гормонального фона человека. Да/Нет. Да. Да! Снова сближение и касание двух тел. Теснее с каждым разом. Поддержки все более похожи на объятия. И снова. И снова. Пульсация в такт ускоряющейся музыке. Все короче уход на дистанцию. Все дольше фаза контакта. Заключительный предфинальный аккорд, и вдруг у Рыжей снова очень резкий всплеск адреналина. И у него! Ага, значит программа все же, худо-бедно, подстраивается? Пора! Замерла, притиснутая, обвитая около него, сердце бешено колотится, тело сжато как пружина, дышать забыла, глаза с расширенными зрачками, но на страх это выражение лица не очень похоже. Или похоже? Спросить на всякий случай? — Не хочешь? — Нет, хочу, — дрогнувшим голосом вырвалось у Рыжей. И она подалась навстречу так торопливо, как будто боялась, что Дэн передумает. Глаза  почему-то крепко зажмурила — то ли от страха, то ли от смущения, то ли от того и другого сразу. Ну… допустим, так положено по сценарию, если что… или люди всегда так делают? И тогда он мягко коснулся губами ее губ. Легонько сдавил верхнюю губу, а она ответила, сначала очень робко, почти неуловимо, потом увереннее. Выдохнула и расслабилась, так что пришлось подхватить и прижать ее к себе, чтоб не соскользнула вниз. И снова, еще раз обменялись прикосновениями губ, мягко, бережно. Не торопились, осторожно прислушиваясь к своим ощущениям: как пахнет разгоряченное тело того, другого, как щекочет нос выбившаяся у него прядь волос, как чувствуют губы нежный пушок на щеке. И как частит пульс сердца в унисон с твоим. Раньше это… раньше ощущения были не такие. Ну, когда они например сидели на диване и Рыжая выплакивала свое напряжение, обняв и прижавшись к нему. Тоже приятные, но не такие, сейчас это воспринималось иначе, острее. Или теплее? Объемнее? В словаре не нашлось подходящего слова, чтобы точно выразить чувства. Расслабленное тело Стэйси внезапно напряглось, её безвольная рука крепко обвилась около шеи, а потом она оторвалась от его губ, прерывисто переводя дыхание и сказала: — А давай еще раз! — Что еще раз? — «Линду»… в смысле еще раз станцуем! — А давай, — Дэн усмехнулся и поставил композицию на «reset» Во второй раз всё пошло легче, уже без той первоначальной неловкости, которая мешала «качелям» взять разбег. Правда, первую половину танца, когда требовалось изобразить нерешительность, вялость и сонливость, Стэйси безбожно фальшивила. Зато вторая половина, где постепенно возрастала страсть и сдерживаемое желание, получилась гораздо более искренней, чем в первый раз. И качели! Вернее и не скажешь. Уровень адреналина и уровень эмоций мечется вверх-вниз, вверх-вниз, с каждым разом увеличивая амплитуду. Вверх-вниз, вверх-вниз. На самом деле, такое точное выражение «захватывает дух» — когда приходит пик, а следом за ним выброс адреналина. И ощущение полета, которое щекочет нервы (тоже как чертовски точно сказано!). И еще одно странное ощущение, когда адреналин тепло растекается по телу, превращаясь в эндорфины. Наверное это то самое, что в любовных романах называется «в животе затрепетали крыльями сотни мотыльков». Эйфория в степени, которая отключает разум и переводит тело под управление к подсознательному, к инстинктам. Финальные аккорды «Линды» отзвучали, но они так и остались стоять в позиции финальной стойки, крепко обнявшись, слившись в одно целое. Тишина и темнота, озаряемая лишь виртуальным фонарем. Круг света на иллюзорной брусчатке и тонущие в черноте побеги с красными цветами. Ощущение, как будто вокруг нет никого, мир исчез и только они двое зависли в пустоте. Невесомое касание волос, неожиданно сильное сжатие маленьких рук, разгоряченное дыхание, прерывающее прикосновение губ — чтобы отдышаться и прикасаться снова: к губам, к щеке, шее.

***

Где-то далеко, наверное, в сотне световых лет от них, вдруг требовательно запищал комм, разрушая иллюзию. Комм Стэйси, оставленный в ее каюте. Черт бы его побрал! Она его не услышала, но Дэн воспринимал вызов совершенно отчетливо. Вот досада… Ведь вроде бы, всё предусмотрено: кэп с Михалычем ушли в док, Вениамин Игнатьевич с Тэдом и Лансом улетели на последний контрольный осмотр в госпиталь. На корабле кроме них никого, и с Машей он договорился насчет пары часов полной тишины в эфире! Дэн не стал говорить про вызов, просто ждал, и через пару минут назойливое пищание смолкло. Но очарование момента было уже потеряно, они со Стэйси как будто медленно выныривали в реальность, не торопясь, впрочем, расцеплять объятия. И почему-то не пугало, что кто-то может сюда войти и увидеть их… какая теперь разница? Теперь это уже неважно. Жаль, растянуть "нирвану" надолго не удалось. Снова тревожно и настырно запищал комм. В этот раз его собственный. Капитан. — Да, Станислав Федотович? — Дэн, ты не знаешь, где Стэйси? Тут Юргенсен звонит, спрашивает, готова ли она. До неё не дозвонился почему-то. Через полчаса он может за ней вылететь. — Не нужно, Станислав Федотович. Я сам ее отвезу. — Ты же флаер водить не… — Капитан от удивления аж осекся. — Ты уверен? Может, Ланс… — Уверен, Станислав Федотович. Я, может, и не люблю водить флаер, но думаю — справлюсь. И Вадима с Аликом заберу, не волнуйтесь. — Ну, как знаешь, тебе видней.

***

За всю дорогу они почти ничего не сказали друг другу. Да и о чем говорить? И зачем? Оба они, если честно, «не умели в слова» — как выразилась Маша. Просто держались за руки, почти все время, кроме тех моментов, когда Дэну нужно было что-то переключить или подсоединить. И это соприкосновение, легкое сжатие теплой руки, говорило и значило больше, чем любые слова. Не нужно ничего обещать, к чему-то обязывать, пусть судьба рассудит. Наверное, в самом деле стоит воспринимать разлуку как проверку, как испытание, думала Стэйси - время покажет, действительно ли они нужны друг другу. И почему-то появилась уверенность, что нужны. Над морем повисла плотная облачность, и они летели над ней, как над бескрайней снежной равниной, ослепительно белой. Такой ослепительной, что Дэну пришлось снизить прозрачность стекол. Но потом флаер пошел вниз, и они вынырнули из облаков в серый дождливый день. Под ними злобно ворочалось синевато-свинцовое море, потом из пелены дождя появились размытые контуры острова. Ни намека на тот знойный солнечный день, когда они сидели на террасе у Юргенсенов, наслаждаясь покоем, теплом и запахом скошенной травы. Сейчас ветер яростно трепал ветви деревьев и полоскал стекла кабины косыми струями воды. Флаер опустился на парковочную площадку перед домом, но они остались сидеть в кабине: погода не благоволила к сцене прощания под открытым небом. Все так же, держась за руки, молчали, ожидая, когда на крыльцо выйдут Вадим с Аликом, которых навигатор заберет на КМ. Последние минуты. Последние песчинки, высыпающиеся из склянки песочных часов. Рука Стэйси сжала руку Дэна, дыхание сбилось чуть-чуть, и навигатор вопросительно взглянул на нее: -??? — Можно я попрошу у тебя одну вещь, насовсем — Рыжая замялась, но договорила: — Твою рубашку, вот эту самую, которую ты мне давал поносить. — На память? — Дэн, казалось, не удивился. — Ага… хотя, не совсем, чтобы на память… Я тебя и так никогда не забуду! Просто мне становится легче и спокойнее, когда я ее надеваю. Как будто кусочек тебя со мной… — Ничего что она немножко потом пахнет? После танца. — Ничего, так даже лучше… Стэйси опять залилась краской. — Это же твой запах! — Это называется «фетиш», — Рыжий усмехнулся, но снял клетчатую рубашку и протянул Стэйси. — Держи, фетишистка. — Ну и пусть! И это… не фетиш, а талисман! Девушка потерлась щекой о мягкую ткань, а потом торопливо надела «талисман» поверх майки, увидев, что на крыльцо вышли Вадим с Аликом и Агнес Юргенсен с большим старомодным зонтом. Они быстро прошли по хрустящей мелким гравием дорожке, стараясь добраться к парковке как можно скорее. Раскрытый зонт всё равно не мог надёжно укрыть их от дождя всех троих, и Агнес пыталась прикрыть от струй дождя хотя бы Вадима и маленького Рыжика. Времени на романтическое расставание не оставалось, под ливнем уж вовсе не до прощальных церемоний с объятиями и речами. Вадим подхватил Алика на руки, нырнул на заднее сиденье флаера и торопливо закрыл за собой двери. А Стэйси так же торопливо выпорхнула со своего места и влетела под зонт Агнес, с уголков которого ручьями стекала вода. Они стояли под ним вдвоем, тесно прижавшись друг к другу, подняв лица — пока флаер медленно всплывал в дождевых струях. Агнес махала рукой, Алик тоже махал ладошкой ей в ответ, подскакивая и юля на сиденье возле окна. А Рыжая стояла неподвижно, стиснув кулачки, с серьезным напряженным лицом. Мокрым от льющейся с неба воды… или от слез? Разве разберешь, по прозрачному куполу зонта стекают капли дождя, по стеклам флаера тоже текут ручьи, да и так видимость никудышная — дождь стеной. В последний момент она что-то сказала, он успел услышать «Дэн, я…» а затем слова, и без того тонувшие в шуме дождя, заглушил рев двигателей. И увидеть движения губ так, чтобы понять смысл сказанного, уже не получилось — машина оторвалась от залитого водой покрытия парковки и круто пошла вверх. Что она хотела сказать??? Размытые ливнем фигуры Агнес и Стэйси ушли вниз и назад. Флаер поднялся выше уровня крыши, выше крон деревьев, раскачивающихся в порывах непогоды, и взял обратный курс по автоматической программе возврата. Как хорошо всё-таки, что существует автопилот. Не нужно сосредотачиваться на управлении, не до этого сейчас. Слишком о многом нужно подумать, многое осмыслить и переоценить. Может быть...