Отпущение

«Но Финарфин в тот час презрел поход и возвратился назад, исполнен печали и гнева на дом Феанора, ибо был в родстве с Ольвэ Альквалондским; и многие из его народа шли с ним, в скорби повернув вспять, покуда не узрели вновь дальний луч Миндона на Туне, все еще горевшего в ночи, и не вернулись, наконец, в Валинор. Там они получили прощение валар» (Сильмариллион, «Об исходе нолдор»)

***

      — Решение было слишком суровым.       Эти слова произнесла Индис в саду дома Ингвэ в Валимаре.       Был поздний вечер. Луна еще не взошла, и светильник, устроенный сбоку дорожки на крупном камне, освещал только поворот и ближайшие ветви олеандра. В беседке же, где две женщины вели разговор, было почти совсем темно. Впрочем, большего им и не требовалось.       — За это малое время он, наверное, даже вещи не успел уложить.       — Он еще и разложить-то их не успел, — грустно усмехнулась Эарвен. — И дня дома не пробыл после того, как вернулся.       — Решение было слишком суровым, — повторила Индис еще раз. — Он ведь не совершил ничего тяжкого, да и в этот исход отправился, только поддавшись на уговоры…       Здесь Индис сделала паузу. Имени называть она не хотела, но Эарвен и без слов ее понимала. Строго говоря, на уговоры поддались дети Арафинвэ, а сам он пошел вслед за ними, не сумев их разубедить, но не винить же было Индис собственных внуков. И корень зла, так или иначе, был в другом.       Вчера утром, стоя в Круге Судеб перед лицом Стихий, Арафинвэ раскаялся в том немногом, что совершил, и отрекся от деяний остальных. «Душа моя не с ними», — вспомнила Эарвен. Арафинвэ произнес эти слова, когда речь зашла об их детях. Может быть, он солгал?       Его покаяние было принято. И Намо возвестил, что исключает Арафинвэ из тех, на кого пало проклятие, и отныне ничего из предвещенного Арафинвэ не угрожает. Не смеющая нарушать торжественность процесса, Индис радостно стиснула запястье Эарвен.       Но решение Судии было как гром среди ясного неба: в течение суток Арафинвэ должен покинуть Тирион и отправиться в место, куда валар угодно будет его поселить, и никому не разрешалось следовать за ним. Там он должен жить и обдумывать свои поступки впредь до нового рассмотрения его дела, время коему придет, когда валар будет угодно назначить.       К такому не были готовы ни Индис, ни Эарвен, ни сам Арафинвэ. Поговорить им не удалось — отпущенные сутки миновали как в тумане, рядом постоянно кто-то вертелся, надо было уладить кучу дел, и все это никак не давало возможности собраться с мыслями. Сегодня утром они обе кое-как попрощались с ним; в присутствии посторонних Эарвен стеснялась произнести даже обычные банальности вроде обещания ждать несмотря ни на что. Она надеялась, что Арафинвэ и так все поймет, она ведь уже обещала ему это, когда он уходил во Внешние Земли, как казалось, навсегда.       — Один раз он вернулся, — сказала она. — Вернется и еще раз.       Но неопределенность срока изгнания тяготила сейчас гораздо сильнее.       Индис сказала:       — Феанаро выслали из Тириона на двенадцать прежних лет, и все знали, где он.       — Может быть, это справедливо? То дело было между эльда и эльда, а это касается Стихий…       — Даже Мелькора заперли в Мандос на три прежних века! — оборвала ее Индис.       Эарвен промолчала, признавая ее правоту.       В садовом пруду что-то плеснуло. Где-то вдалеке прокричала ночная птица, Эарвен не знала, как та называется.       — Нам остается только ждать, — сказала Эарвен чуть погодя.       — Нет. У нас есть еще немного возможностей. К Манвэ, конечно, мы не попадем, но к Варде можно попытаться. Ингвэ живет среди майар, у него безупречная репутация, и я попросила его устроить мне встречу. Не мог же он отказать сестре. Завтра мы будем умолять Владычицу Звезд о снисхождении, ты и я, — говорила Индис так, будто была твердо уверена в согласии Эарвен.       Эарвен и не думала возражать. В конце концов, здесь и теперь Арафинвэ остался у нее один из всей семьи. Если что-то можно сделать для него, хотя бы даже самую малость, она это сделает.       Воодушевление Индис понемногу передавалось и ей.       — Не знаю, можно ли молить о чем-то Намо, но мы обратимся к Ниенне, к ней пускают вообще всех. Она просила даже за Мелькора, неужели Арафинвэ виновен больше, чем он?!       — Довольно опрометчивые слова, — вдруг сказал кто-то из темноты.       Женщины вздрогнули. Кругом по-прежнему не было ничего, кроме тонувшего во тьме сада. Говоривший явно желал оставаться невидимым.       — Кто вы? — спросила опомнившаяся первой Индис.       — Это неважно, — ответила темнота.       Голос был им незнаком. Это был один из майар Ульмо? Или Оромэ?       — Матери и жене дважды отступника не пристало лишний раз напоминать о себе, — темнота говорила ровно и спокойно, без всякой угрозы. — Решение Намо окончательное и останется таковым, как бы вы ни старались его изменить. И если обе вы не желаете для себя публичного клейма, отлучения от прав и высылки туда, где и Оромэ зверей не гонял…       — К Арафинвэ? — прервала темноту Эарвен.       Она приняла бы это с радостью.       — Нет, не к Арафинвэ. Аман велик, и мест в нем довольно. Так вот если вы не хотите оказаться в таком положении, вам лучше принять вынесенный валар приговор и вести себя соответственно. Притом одной заниматься этим здесь, в Валимаре, живя у родных, а другой — в отчем доме в Альквалонде.       Индис возвысила голос:       — Вы говорите это от себя или…       Но неужели она в самом деле хотела получить это объявленным официально?       Темнота издала едва заметный смешок.       — От себя лично я бы на вашем месте вообще забыл и не вспоминал, что одна из вас родила такого на свет, а другая вышла за него замуж. Не смею долее докучать, можете продолжать строить планы.       Еще несколько минут женщины прислушивались к шелесту ветерка и ночным шорохам большого сада. Обе вспоминали здешние рассказы о том, что майар, если хотят, ходят незримыми между эльдар. Но слышанный ими только что голос был голосом существа из плоти. Впрочем, разве кому-нибудь трудно перешагнуть садовую ограду?       Индис вдруг шумно вздохнула, словно собираясь закричать, но вместо крика из горла ее вырвалось только сдавленное сипение.       Одной рукой поддерживая ее, другой Эарвен осторожно пыталась разжать пальцы Индис, вцепившиеся в перила беседки.       — Пойдем в дом, — тихо уговаривала Эарвен, — я тебе помогу.

***

      Шли годы, незаметно складываясь в века. Эарвен по-прежнему жила в Альквалонде.       С Индис она больше не виделась, но письмами обменивалась регулярно. Если верить им, Индис постепенно приходила в себя после всех потрясений. Она даже снова начала петь. Вероятно, это было правдой — в Валиноре ведь нет печалей. Здесь, за Пелори, печали были. Эарвен приходила в гавань. Над морем звучали песни тэлери, веселые, грустные, любовные, всякие, а она пыталась заставить себя забыть о том, что у этого моря есть другой берег.       Свои чувства и мысли она держала при себе — все, что так или иначе касалось исхода нолдор, было совсем неподходящей темой для разговоров, а среди тэлери тем паче.       А потом пришло еще одно письмо, и почерк на конверте заставил ее сердце куда-то ухнуть, а ноги подкоситься. Не поднимаясь с пола, непослушными руками она кое-как надорвала конверт и смотрела в расплывающиеся перед глазами строчки, боясь верить тому, что видит. Он вернулся, ее первенец, свободный от бремени пережитого, прощенный…       Она встретила сына в небольшом рыбацком поселке вдалеке от посторонних глаз — ехать в Тирион она опасалась, не будучи уверенной, разрешено ли ей, а Финдарато предпочел пока не приезжать в Альквалонде, не зная, как его там примут.       Каким Финдарато был раньше, она не вспоминала. Таким или другим — какое теперь это имело значение? Мир перевернулся перед глазами Эарвен и ныне сделался правильным, каким и должен, ведь в нем были обещанные возвращения. Может статься, пришло время чему-то измениться и в судьбе Арафинвэ.       Спустя несколько дней Финдарато уехал обратно в Тирион. Эарвен передала с ним прошение.       Ответ пришел удивительно быстро — она еще даже и не начинала толком ждать. Сообщалось, что по получении сего ей надлежит отправиться в Валимар, ее вопрос рассмотрят при личной встрече. На такую милость Эарвен не рассчитывала и во сне.

***

      — Итак, ты просишь… — начав фразу, Оромэ не собирался ее заканчивать. Это было просто вступление, знак, что Эарвен дозволено говорить о своем деле.       Она немедленно откликнулась:       — Я прошу за моего мужа, Ара…       Эта фраза тоже осталась неоконченной. По выражению лица Оромэ Эарвен поняла, что продолжать дальше не надо. Ее реплика тоже оказалась чистой условностью, одной только видимостью просьбы.       — У тебя нет мужа и никогда не было.       — Мой брак расторгнут? — переспросила Эарвен, не в силах осознать услышанное. — Арафинвэ в Мандосе и пожелал никогда не выходить оттуда?       Оромэ пропустил второй ее вопрос мимо ушей.       — Твой брак, — он достал из простого кожаного бювара какие-то листы, — не расторгнут. Он аннулирован как никогда не бывший.       Это была какая-то бессмыслица. Эарвен могла только растерянно пролепетать:       — Но как же… «Законы и обычаи», единственный и вечный брак эльдар… вы же сами…       — Манвэ верховный правитель Арды, — несколько сухо заметил Оромэ, — он не связан собственными постановлениями и может отставлять их в сторону, если считает нужным. Поэтому ты пребываешь незамужней девицей со всеми сообразными этому положению правами. И вот тебе назначено посетить Лориэн для прохождения восстановительного курса.       Эарвен взяла протянутые ей бумаги, наскоро пробежала глазами по верхней из них и покраснела. Еще более неловко ей делалось оттого, что Оромэ тоже это читал, и в ее присутствии, хотя самому Оромэ список медицинских процедур явно был безразличен.       — Но… у нас же четверо детей. То есть у меня, — поправилась она под его взглядом.       Оромэ чуть наклонил голову.       — Ты называешь своей дочерью ту, которая по собственной доброй воле вступила в непотребный союз со своим двоюродным братом?!       Эарвен тихонько ахнула. Она давно свыклась с тем, что ее дочь своенравна и своевольна, норовит идти против установлений, и ожидать от нее можно всякого. Но такого?!       Забыв спросить разрешения, Эарвен опустилась на краешек резной дубовой скамьи. Покои дома Оромэ были обставлены скупо, но отнюдь не скудно.       — С кем из них? — голос ее звучал почти шепотом.       — Во Внешних Землях Артанис вышла замуж за твоего племянника Келеборна. Эта кровосмесительница, этот позор для всех эльдар — твоя дочь?!       — Да… то есть нет. Я отрекаюсь от нее, — пробормотала знакомую формулу Эарвен. — Где-то надо подписывать?       — Ненужные формальности ни к чему. Главное, что ты сама это поняла.       — А как остальные?       Оттенок доброжелательности в ровном голосе Оромэ сменился сожалением.       — Твой младший сын во Внешних Землях влюбился в смертную женщину и от тоски по ней принял решение никогда не выходить из Мандоса. Ангарато, конечно, не мог оставить брата одного без поддержки и избрал себе ту же судьбу. Вы никогда не встретитесь в мире живущих, — здесь он выдержал небольшую паузу. — Мои соболезнования.       — Но ведь…       Легкое недоумение скользнуло в интонациях Повелителя Лесов:       — Что-то еще? Разве я кого-то забыл?       Нет, Оромэ ни о ком не мог забыть, даже случайно. Это был прозрачнейший намек, и Эарвен без труда поняла его. Но, видимо, здесь предел был перейден, и вся ее несмелая натура запротестовала, не беспокоясь даже, что может только навредить тому немногому, что у нее еще оставалось.       Эарвен собралась с остатками духа:       — Но Финдарато жив и вернулся к нам. Вы же сами выпустили его из Мандоса и даровали полное прощение.       — Финдарато не твой сын. Артафиндэ Инголдо — третий, самый младший сын Финвэ и Индис. В записи вкралась ошибка, тебя записали в родители случайно. Теперь все восстановлено и исправлено, виновные в путанице найдены и строго наказаны за халатность.       Пальцы Эарвен механически сворачивали выданные ей листы документов в трубку.       — Скажите хотя бы, он тоже в Мандосе?       Она уже не называла своего вычеркнутого отовсюду супруга по имени.       — Нет, — отозвался Оромэ. — Ты же помнишь слова Намо, сказанные в Круге Судеб, — в Мандосе он не будет никогда. А теперь ступай.