Постоянство

      В зале пахнет камнем, мертвечиной, дорогой тканью и чужой силой. Силой густой и вязкой, будто смола, неумолимой, вечной. Милосердной, позволяющей ей дышать, слышать, осязать.              Крайт стоит посреди бездны, сплошной и бесконечной, закрывает глаза и пытается увидеть.              — Зрение ни к чему, — она не чувствует движения тела или воздуха, но чужой-знакомый голос звучит прямо над ухом. — Оставь. Оно только мешает. Тело мешает.              Крайт хмурит брови и шумно выдыхает в знак несогласия. Ей хочется вцепиться в чужое горло, показать, что кровь одна, раскаленная докрасна, живая, но знает, что не выйдет и рот наполнится только стылой плотью оживших теней.              Чернота давит ей на плечи узкими маленькими ладошками, трогает лодыжки, кусает беззубо, петлей вьется вокруг шеи, ластясь к бьющейся под кожей жизни.              Крайт знает, что любопытные тени могут разорвать ее на части, стоит главной, старой и пережившей не один слепящий восход, приказать им.              — Тело — результат твоей воли. — Она передергивает плечами. — Тело — сталь, воля — огонь, ты — кузнец. Ты можешь стать молотом, что будет помогать другим ковать самих себя, ты можешь стать клинком, ты можешь стать сокровищем или безделушкой — все зависит только от тебя. — Она открывает глаза, без страха глядя в ледяной мрак. Это — тоже результат воли, яростной силы горнила твоей решимости, Архонт Правосудия.              Язычки пламени, яркие-яркие, пляшут на кончиках пальцев, железные кольца на ее запястьях звенят громко и торжествующе.              — Неплохо, — Тунон не отшатывается, не боится, как маленькие тени, как дикие звери, он смотрит на Крайт и ее огонь пустыми глазницами белоснежной маски, согнув спину под немыслимым углом, будто у него не осталось костей.              Крайт завораживают золотые и красные отблески на глянцевой керамике, она готова любоваться ими вечно, как полевка танцем змеи.              Полные идеальные губы изгибаются в насмешливой улыбке. Сердце Крайт в ужасе пропускает удар.              Змея раскрывает капюшон и бросается вперед, глотая мышь.              Тунон смыкает пальцы на ее горле до жалобного хруста позвонков, вздергивает охотницу вверх, как мать непослушного щенка.              Крайт слепнет-глохнет-задыхается, отчаянно цепляясь за реальность угасающим сознанием.              — Твоя воля ослабла и твой огонь погас, — голос Адъюдикатора — шелест тысячи пережитых закатов, монотонный гул всезнающей бездны. — А вместе с этим — жизнь.              Крайт чувствует душное горячее дыхание смерти на своих губах.              Сдайся.              Крайт тянет слабеющие руки к чужой кисти. В пальцах не осталось сил, а тупые слабые когти не разорвут противника на части.              Сдайся.              Слабый ложится и умирает, — режет слух голос Примы-Зверолюдки. — Либо поднимается навстречу битве и становится сильным.              Зубы Старейшин на ее груди отзываются дрожью силы.              Крайт делает последний свой вдох, забирая глоток драгоценного воздуха перед самой пастью костлявой.              Зал сотрясает до самого основания.              Это не огонь, не буря и не камень.              То был свет.              Яркий, живой, словно горный поток. Он кружит под куполом чужой силы, вздымаясь вверх, разгоняя тени и холод вокруг Крайт, как солнце прогоняет своим приходом ночь. Крайт стоит на нетвердых ногах, чувствует на своем лице раскаленные капли свежей пряной крови. Пьянящие, как вода на вершине водопада, как долгожданная победа.              Свет играет с чертами белой маски, заглядывая в резные провалы глазниц.              Крайт впервые в жизни захотелось ее снять.              Бездна наконец-то оборачивается привычным гранитным залом с родными звуками-запахами, а в узких окнах-бойницах приветливо светит полуденное солнце.              Крайт улыбается этому шумному-родному-любимому миру и, сделав нетвердый шаг, заваливается на бок.              — Знаешь, я, конечно, не дамский угодник, — Бледен появляется между полуоборотом головы Тунона и обмороком Крайт, — но ты мог бы и не дать нашей дикой девочке целоваться с полом. Это так, справедливости ради.              — Оспариваешь мои методы, Марк? — Тунон смотрит на него и одновременно мимо, слишком увлеченный собственными мыслями.              Марк не любит быть на третьем, четвертом, -дцатом плане, поэтому твердо и уверенно идет к первому.              — Никак нет, Адъюдикатор, — он кланяется учтиво и слишком низко, Тунон, знавший его слишком хорошо, вскидывается, зло сверкнув глазами. — Как я смею. — Он демонстративно подбрасывает кинжал, который до этого прошел в опасной близости от чужого горла, насмешливо прищурив желтые глаза, и скрывается во сенях полуденных теней.              Чернота вокруг Тунона гневно вскидывается, но затем опадает.              Тунон смотрит на свой рукав, влажный и отяжелевший от крови, на глупую ученицу, дерзнувшую пойти против собственного желания жить, и качает головой.              — Твое нежелание следовать правилам удручает меня, — на пол падет густая вишневая капля, — но твое умение находить свой собственный путь заслуживает уважения. — Сизый туман мягко окутывает худую фигурку. — Я хочу узнать, как ты его пройдешь.              

***

      Крайт просыпается в своей постели на самом закате. Тело противно ноет, пальцы не гнутся, а в горле будто потопталось стадо буйволов.              «Опозорилась перед Примой,» — она удивлённо принюхивается, щупает шею и чувствует под ладонями шелковый платок, пропитанный соком мирта и вербены. — «Прима позаботился о Крайт?» — думает Охотница, спрыгнув на пол и прошлепав до стола. — «Нет. Прима бы не стал тратить время на слабую бесполезную Крайт.»              Охотница тянется к кувшину с водой, но замирает на полпути.              На столе лежит железное кольцо. Бессловесное одобрение Примы, знаменующее важный этап в её жизни. Ещё три таких же, одинаковых для всех остальных и абсолютно разных для Крайт, тускло блестят на её предплечье.              Радость распирает грудь охотницы сияющим солнцем.              Над владениями Тунона раздается торжествующий вой.              Этой же ночью Архонт Правосудия находит в своих покоях выдернутый с корнями куст репейника и уворованный с чьего-то подоконника кусок яблочного пирога.              — Некоторые вещи никогда не меняются.