Амулет сарматского шамана

Вопрос о перевозке по водному пути разрешился неожиданно легко и быстро. Константинос, изумленный откровениями своего компаньона и понявший, каких неприятностей ему удалось избежать, сам предложил ведунье место на своей ладье и отказался даже говорить об оплате. Ведунья, правда, не сомневалась, что ушлый грек все равно в той или иной мере заставит отработать провоз. Например, ненавязчиво прощупать, что имеет за душой кормчий его ладьи или компаньон по делам. Тем не менее, всегда лучше быть гостем хозяина, чем просто платящим пассажиром. Грек, как и большинство иных купцов, собирался отплыть сразу по окончании торгов, которые завершатся через неделю. За неделю можно без суеты и спешки собраться в дальнюю дорогу. Собственно, и собирать было нечего. Продажу коня Дионисий взял на себя. На конском торгу у него было немало знакомых, а хороший конь — всегда товар желанный. Припасы в дорогу тоже взялся обеспечить он: и раньше-то ведунью не знал куда посадить и чем угостить, а сейчас и вовсе боготворил. Еще бы, одно дело просто понести убытки, другое — избежать близкого знакомства с заплечных дел мастерами. Замешаться в кражу, да немалую, из княжьей казны — это вам не скупка от рыбаков горсти перл по-тихому, в обход цеховой казны. Ильяну взрослые дела не заботили. Еще никогда ее жизнь не была столь яркой и стремительной. После лесной глуши и невеликая деревня кажется шумным местом, здесь же, в большом городе во время ярмарки, жизнь просто бурлила. Сама бы она не отважилась высунуть нос дальше улички, начинающейся прямо от реки. Но вместе со старшим сыном Дионисия, Ставром, они облазили весь город. Мальчишка неожиданно быстро прикипел к гостье. Сначала им двигало детское любопытство. Пытался разгадать, девчонка перед ним или пацан: очень уж Ильяна не походила на девчат с их улицы, и не только дивной мальчишеской одеждой. А потом обнаружилось сродство детских душ, более близкое даже, чем кровное родство брата и сестры. Мальчишка взял Ильяну под свою опеку и знакомил ее со всем тем, что для неё было здесь незнакомым, одновременно притягательным и пугающим. Вместе с другими сорванцами бегали смотреть чужеземные ладьи и дразнить сидящих на них темнокожих басурман. Варягов не дразнили — может, потому, что те слишком походили на русичей, а может, из-за их невозмутимости. Таких дразнить неинтересно. Глазели на дудочников-скоморохов с меховой козой и настоящим медведем. На ярмарочной площади потихоньку тянули у купцов-южан с лотков сушеные груши, курагу и кишмиш. Не столько хотелось лакомств (хотя, правду сказать — вкуснота была невероятная), сколько будоражила их сама игра и угроза поимки. В лучшем случае рисковали выкрученным до синевы ухом, в худшем грозило стыдобище и отчаянная порка. Узнал бы о таком озорстве отец — спустил бы шкуру, несмотря на то, что будучи мальцом, сам промышлял этими незаконными «поборами». В лакомствах, вообще-то, нужды не было. Семья Дионисия считалась даже по городским меркам зажиточной, и во время ярмарочных торгов они себе ни в чем не отказывали. Ильяне все было в диковинку: и грецкие орехи, и белое сарацинское пшено, и фрукты. В первый раз в жизни попробовала яблоки, груши, виноград и даже такое чудо, как арбуз или ароматная, желтая как мед, и такая же сладкая дыня. Неделя пролетела как один миг. Накануне отъезда Ставр вручил девочке подарок. Взял найденные Ильянкой на берегу разноцветные гальки-окатыши, и в мастерской у дядьки отшлифовал их до полной гладкости. Теперь они блестели и играли живыми красками и без того, чтоб их нужно было намочить водой. Потом просверлил отверстия и нанизал на прочную нить, добавив несколько бусин. Бог знает, сколько часов провел над изнурительной работой, но ожерелье-оберег получилось на славу. Растроганная Ильяна надела его и спрятала под одежду: по поверьям, камни нужно было хорошенько согреть теплом своего тела, прежде чем они войдут в силу и станут настоящим оберегом. Уезжали ранним утром, еще затемно. В занимающемся слабом свете переправили на ладью грека свои нехитрые пожитки, поднялись сами по узкому скрипучему сходу, потом кормщики сход вытянули наверх, прикрепили к боку ладьи и оттолкнулись от бревенчатого причала. Ладья сначала нехотя, потом, подхваченная течением, все быстрее начала удаляться от берега. Утренний сырой туман проглотил его, звуки в тумане тоже вязли, и Ильяне казалось, что ладья зыбко зависла в пустоте и вот-вот в нее провалится. Подобно тому, как в снегопад ей казалось, что конь может в любую минуту провалиться в никуда. На веление наставницы послушно легла, свернулась калачиком на медвежьей шкуре, прикрытая грубым шерстяным покрывалом, и незаметно для себя заснула. Ночью-то перед дорогой больше ворочалась, чем спала. Проснулась оттого, что было ей жарко. Откинула покрывало и зажмурилась, ослепленная солнцем. Стояло уже высоко, и от тумана не осталось и следа. Бездонное небо, затянутое легкой дымкой, и… вода, вода, вода куда ни глянь! Приглядевшись, Ильяна увидела один берег реки, пологий и низкий, тянущийся едва видимой линией. Другой берег был еще дальше, и хотя был он высоким и холмистым, береговой кромки было не видать. Только расплывчатые очертания холмов вдалеке. Слабый ветер легонько гладил растрепанные волосы, ладья плыла устойчиво и ровно, несомая течением, и девочка перестала бояться. Любопытство пересилило страх, ведь на ладье она еще не бывала. И она отправилась осмотреться, на всякий случай все же не приближаясь к бортам слишком близко. С берега ладьи казались ей огромными, но сейчас, когда она находилась на ладье, ощущение величины пропало. Слишком тесно здесь было. Рядом с их импровизированным ложем и нехитрыми пожитками спало вповалку с десяток мужиков. Ватага, поднимавшая ладьи вверх по течению, сейчас возвращалась домой с заработанными деньгами и подарками для домочадцев. Тут же на плоских паленых кирпичах был оборудован очаг, где один из ватажников варил в казанке уху. Выкладывал в деревянную плошку уваренную рыбью мелочь, чтоб потом в густой бульон бросить рыбу благородную и некостлявую — осетра. Ловко выпотрошил еще живую рыбину, рассек на куски и сложил в кипящую похлебку. Потроха бросил прямо за борт, и те даже в воду упасть не успели, расхватанные жадными чайками. Осторожно пробралась вдоль борта с кормы на передок ладьи. Там и нашла наставницу вместе с Константиносом. Играли в непонятную игру, ту же самую, которую она видела в доме у Дионисия. Досочки-клеточки и маленькие фигурки на них. Впереди, на носу ладьи крепилось большое колесо. — Зачем на ладье колесо? — подумала Ильяна… Ветер постепенно свежел, и обвисшие паруса начинали шевелиться и надуваться. Но и так казалось, что ладья стоит на месте, чайки покачивались на воде не отдаляясь и не приближаясь, а берег был так далеко, что движения и не чувствовалось. И другие ладьи, плывущие впереди, тоже выглядели неподвижными… Сонное царство. Девочка была разочарована. Слишком уж многого ждала от первого в ее жизни путешествия на настоящей ладье к настоящему морю. Проснувшиеся мужики тоже были немногословны. Наевшись, снова завалились спать. Ильяна вытащила из сумки книгу, взяла пару яблок и устроилась на шкуре. И время скоротает и, авось, читать не разучится. На следующий день к вечеру ватага сошла на берег. Вернулись домой. На ладье, кроме хозяина и его людей, остались только Ильяна с наставницей. Стало еще скучнее. Говору греков Ильяна совсем не разумела, и, хотя дичиться перестала, все равно не могла им ни ответить, ни просто их разговоры слушать. Когда наставница была рядом, рассказывала о долгой дороге, об огромном городе с золотыми куполами. Если Ильяна оставалась одна, снова бралась за книгу или разглядывала далекий берег. Был все более пологим, ровным и далеким. Через несколько дней и это развлечение сделалось невозможным. Небо постепенно затянуло пеленой облаков, поднялся резкий холодный ветер и заморосил мелкий, но бесконечный дождь. Ильяна почувствовала, как дохнуло холодом, в дожде начали пролетать и снежинки. Неужели зима все же их догнала? Дома у них (Ильяне казалось, что это было невообразимо давно) уже, наверное, лежит глубокий снег, который не растает до самой весны, здесь же все время как будто царила бесконечная осень или даже бабье лето с его бледно-голубым небом, паутинами на ветру и ласковым, греющим и не жгучим солнцем. Под моросящим дождем река стала совсем неприветливой, грязно-буро-свинцовой, волны ударяли в бока и раскачивали ладью, парус на ветру яростно хлопал. Наставница перенесла пожитки в тесное нутро ладьи. Книжку пришлось убрать, так как тусклая раскачивающаяся лампадка много света не давала, да и опасно палить масляную лампадку внутри корабля. По совету наставницы девочка завернулась в шкуру и отсыпалась до одури — делать все равно больше нечего, да и мутило Ильяну нешуточно. Как-то мимо сознания прошло, что её, так и завернутую, вынесли с корабля и везли на раскачивающейся тряской подводе, чтоб потом снова поднять на борт. Краем уха уловила жёсткое слово «пороги», но как они, пороги, связаны с рекой, так и не поняла. Сколько прошло таких дней, девочка не считала. Просто однажды, выйдя вон по нужде, обратила внимание: ветер утих, облака начали рваться, и солнце снова осветило окрестности. И нигде ни следа по берегах! Неужели это уже море? И никакое оно не синее… Та же самая грязно-свинцовая мутная вода. — Вода грязная, да, сказала наставница. — Столь велика та река, по которой мы плыли, что даже море не может побороть ее так легко. Еще долго морские воды будут бороться с речными, пока соленая морская вода не победит. Вот тогда и увидишь, какое море синее… Какое море синее, увидела Ильяна только на следующее утро. Везде, куда ни глянь, расстилалась темно-синяя колышащаяся равнина. И как только рулевой (Ильяна уже знала, зачем на ладье колесо) знает, в какую сторону плыть? Схватила казанок на веревке и зачерпнула воды — в самом деле, соленая! Горько-соленая. На этом открытия закончились. Снова потянулись бесконечные дни. Ильяна научилась нескольким греческим словам, и один из моряков научил ее удить рыбу и играть в кости. Играли не на деньги, на орехи и сушеные абрикосы, фиги и груши. Загорелый дочерна грек скучал по дому, по своим детям и внукам — и вскоре девочка бойко «выиграла» целую пригоршню грецких орехов и фруктов. Другие, посмеиваясь, порой отыгрывали пару орехов и смокв обратно, но потом «счастье» снова возвращалось к Ильянке, и проигранные орехи перекочевывали обратно. За игрой день убегал быстрее. И однажды на полудние рулевой затрубил в рог: земля! Впереди, в далекой дымке нарисовались несколько белых точек. Корабли. Вошли в узкий пролив, медленно прокрадываясь между каменистых лысых холмов. А потом перед ними выросли белые вежи и золоченые купола Царь-града, Константинополя.