Амулет сарматского шамана

Стояло позднее бабье лето. Ильяна вместе с наставницей просушили и перетряхнули меха, сенники и небольшие запасы полотна из сундука, проветрили сторожку, благо комаров и мух уже можно было не бояться. С ближайшего болота принесли вороха сфагнового мха и несколько дней сушили его под щербатым осенним солнцем, разложив на деревянной козе. Потом ещё наставница рассыпала под ним горячие угли, чтоб испарились остатки влаги. Высохший до хрупкости мох разложила по всем четырём углам сторожки — чтоб в ней не поселилась сырость и плесень. После этого начала собираться в дорогу. На дно дорожной сумы отправились книги, съестные припасы, платье наставницы и новенький Ильянин сарафанчик. Взамен девочка получила мальчишескую одежду, да к тому ж ещё чудную, непривычную. Но добротную, почти новую и подходящую по размеру. Со своими остриженными волосами теперь выглядела совсем как мальчик. "Так ехать будет удобнее и безопаснее" — пояснила Ильяне ведунья. И сама приготовила для себя мужскую одежду. Утром оседлали конягу, нагрузили седельные сумки. Легко, привычно ведунья вскочила на коня. Помогла забраться Ильяне, посадив её перед собой. Полушутя, полусерьёзно кивнула волку, в этот раз объявившемуся при хатке вместе с подругой — охраняйте тут. Тронула поводья, и лошадь торопливо и уверенно зашагала по узкой лесной тропе. Первая неделя пути выдалась солнечная, сухая и не по сезону тёплая. Ночи, правда, покрывали пожухлую траву серебряной изморозью и редкие лужи сковывали льдом, но днём солнце грело почти по-летнему. Ильяна, сняв сапожки, с удовольствием давала волю ногам, непривычным к обуви. Большую часть дня лошадь шла шагом, так что девочка не только поспевала держать с ней темп, но и рыскала вокруг, как щенок охотничьей породы, и с таким же щенячьим восторгом приносила наставнице свои трофеи: крепкий оранжевый подосиновик, пунцовую кисть калины, гладкий розоватый камень, выловленный из ручья. Шли вдалеке от трактов, неприметными звериными тропками, не опасаясь лихих людей и не заботясь о ночлеге. Просто, присмотрев уютную сухую полянку, спешивались, расседлывали коня и пускали его пастись, а сами, наломав ароматных пихтовых лап, устраивали себе удобное ложе. В маленьком котелке варили похлёбку из крупы, сушёного мяса или рыбы и найденных по пути грибов. Или, нанизав грибы на прутик, пекли их над углями и запивали свой ужин ароматным горячим настоем из листов дикой чёрной смородины. Потом, тесно прижавшись друг к другу, накрывались медвежьей шкурой и засыпали глубоким сном усталых путников. К концу недели погода стала портиться, как будто осень, спохватившись, кинулась им вдогонку. Воздух повлажнел, и эта промозглая сырость высасывала тепло из тела быстрее, чем ночные заморозки. Разноцветные листья, как будто пропитавшиеся влагой, поблёкли, отяжелели и начали быстро осыпаться, устилая тропу толстым ковром. Всего за три дня лес снял яркий осенний наряд и стоял теперь потемневший и мрачный. Небо из ярко-голубого стало сначала белёсым, потом заволоклось серой унылой хмарью. Воздух, казалось, сгустился; постепенно влага начала оседать на платье путников моросящим затяжным дождём. Ведунья заторопилась, и конь рысил теперь почти без остановок, так что Ильяне пришлось забыть о поисках грибов или иных лесных чудес. На стоянках сидела как нахохленный воробей: рыскать по сырой траве — радости мало, да и уж надоела забава делать себе бусы из рябины да шиповника. Но не скулила, не жаловалась. Никогда не была неженкой и не будет! Когда выбрались на тракт, небо расклеилось совсем. Тёмно-серые тучи с растрёпанными краями, полные воды, неслись с северо-запада так низко, что, казалось, цеплялись за острые верхушки елей. Дождь припустил всерьёз, и медвежья шкура, служившая им не только одеялом, но и плащом, набрякла водой. Намокшая лошадь из гнедой стала почти чёрной. В воздухе запахло снегом, и снег на самом деле пошёл, сначала лишь изредка пролетая в дожде, но постепенно сменился на тяжёлые хлопья. Синеватые сумерки, казалось, посветлели, но из-за густо валившего снега не было видно ничего далее пары саженей. Усталый конь осторожно шагал между колеями, превратившимися сначала в ручьи, а теперь темневшими в навеях первого снега. Тракт не был особо наезженным, так что, на счастье, не превратился в реку вязкой полужидкой глины. Путешественницы были привычны к тишине, но сейчас, когда все звуки вязли в падающем снегу, она буквально давила на уши. Казалось, мир исчез в мельтешащей пелене, и они повисли в пустом пространстве, где не было ничего, лишь две скорченные фигурки на мокрой лошади. Ещё и дорогу под свежей порошей не было видно, и Ильяне виделось, что конь ступает в ничто. Знала, что под снегом находится утоптанная тропа, но ничего не могла с собой поделать. Боялась, что конь раз оступится, и они полетят в пустоту вместе с крутящимися снежными хлопьями. Но конь, в отличие от них, знал своим животным инстинктом — куда нужно идти. Всадницы ощутили перемену. Уже не понуро и монотонно переставлял ноги, но застриг ушами, поднял голову и пошёл быстрее, не меньше их изголодавшийся по теплу и суху. Почуял запах человеческого жилья и в сгустившейся темноте вышел к затерянной в лесу деревеньке. Окна не светили: обитатели домов рано ложились спать, да и если кто ещё не спал, тусклый свет лучины не мог пробиться через закрытые перед непогодой ставни. Деревня оказалась совсем небольшой, без постоялого двора, а потому ведунья спешилась перед первым же добротным домом и постучала в ворота.Тишина взорвалась было свирепым собачьим лаем, но так же внезапно лай оборвался и перешёл в нерешительное и обрадованное повизгивание, каким собаки встречают своих. Ведунья постучала ещё раз, и при скрипнувших дверях появился светлячок лампадки. — Свояк, забыли чего? — хрипловатым спросонья голосом спросил хозяин, отомкнул ворота и с недоумением уставился на незнакомого всадника. — Ой, простите, люди добрые, обознался, — в замешательстве произнёс мужик, подозрительно косясь на собак. Те, вертя хвостами и поскуливая, переминались возле ворот, только что не ухмылялись во всю пасть. — Ошибочка вышла, — зачастил мужик, — недавно свояк от меня уехали, так я, стал быть, подумал — не забыли ли чего и не вернулись ли? Собаки-то вас встречают как своих, не злобствуют, так я и кумекаю… — Должно быть чуют добрых людей, — сказала ведунья. — Не пустишь переночевать, хозяин хороший? — спросила ёжившегося на ветру в одной полотняной рубахе мужика. — Не задаром, я за постой заплачу. — Отчего не пустить, — отозвался мужик, скребя голову. — Пущу, хотя бы и задаром, куда ж это в такую непогодь ехать, да ещё с дитём, — запричитал и уже распахивал створку ворот, пропуская озябших путниц. Ведунья сняла с коня оцепеневшую Ильяну, и мужик, указав им на двери в горницу, повёл усталую мокрую животину в тепло хлева. — А вы с дитём в горницу ступайте, — велел им, — я о лошадке позабочусь пока! В горнице их встретила хозяйка, круглолицая улыбчивая толстушка. Вдвоём быстро раздели измотанную дорогой девочку и, развесив её промокшую одежду около печи, подсадили на тёплые полати. Там на овчинах крепко спали хозяйские дети, и вскоре Ильяна тоже спала как убитая. На другой день погода (точнее говоря — непогода) утихомирилась, но ведунья решила сделать передышку. Кто знает, когда представится иная возможность для отдыха? Хозяева попались гостеприимные (рассудительный и добросердечный мужик оказался старостой селения), а потому им не нужно было таиться или опасаться лихих людей, которых на постоялых дворах всегда хватает. За три дня Ильяна оттаяла душой и телом, играя с местными сорванцами, а её наставница вместе с хозяйкой перестирала и привела в порядок одежду. Между делом женщины занялись стряпнёй: пироги-подорожники в пути лишними не будут. К тому же селяне, прознав о том, что в доме старосты остановилась знахарка, потянулись со своими бедами. Так уж бывает, что в каждой деревне всегда найдётся захромавшая лошадь, корова с запалом вымени или мужик с опухшей подвёрнутой лодыжкой. Плата за лечение сгодится в дорогу — кто заплатил шматком копченого сала, кто сушеными лещами, кто десятком яиц. На четвёртый день они снова двинулись в путь. Раскисшую было дорогу подсушили солнце, ветер и ночные заморозки, увесистая торба с подорожниками оттягивала луку седла, и застоявшийся конь проворно перебирал ногами. Как только выбрались на тракт, движение стало более оживлённым. Время от времени им попадались встречные; пару раз они обогнали тяжело нагруженные возы, влекомые неторопливыми лохматыми битюгами. Развлечений в пути было немного, и Ильяна во все глаза таращилась на разнородый люд, тащившийся, ехавший, нёсшийся (каждый в меру своих возможностей и неотложности своих дел) по тракту. Отдохнувший конь, не перегруженный сверх меры «птичьим» весом своих наездниц, к вечеру прошёл без малого семьдесят вёрст. Как и многие бывалые путешественники, ведунья знала, насколько может напрягать конягу и когда пора становиться на ночлег. И, если есть возможность, на ночлег остановится на месте, которое хорошо знает. Кто их разберёт, незнакомые постоялые дворы при дороге? Не в каждом из них заправляет делами хлебосольный и совестливый хозяин. Трактир при трёх вербах она знала хорошо. Старалась избегать людных и шумных постоялых дворов, притягивающих шваль с больших дорог — как коровье лайно притягивает мух. В меньших и скромнейших заведениях гостюет люд попроще, и хозяева обычно бывают подобрее. Вот и здесь, в трактире при реке, не возле самой переправы, а в нескольких верстах повыше по течению, трактиром долгие годы заправлял весёлый словоохотливый дедок. Скорый на резкое слово и на расправу с мелким воришкой, на первый взгляд щуплый старичок держал бразды правления в своём маленьком царстве крепкой, прямо-таки железной рукой. К неудовольствию своего сына. Тот, здоровый мордастый детина, пошёл в мать не только статью и лицом, но и неприветливым, жадным до денег нравом. Ведунья не могла знать о том, что старый трактирщик умер больше полугода назад. Во время оправы крыши старик, как всегда деятельный и вездесущий, попал под сорвавшуюся из рук работников балку и был на месте мёртв. Вдова с сыном не горевали долго, прибрав постоялый двор в свои руки. Новая метла по-новому метёт, не всегда лучше, чем старая. Уха в трактире стала пожиже, и в каше стало попадаться старое сало. Если бы запахом сомнительного сала новоты в трактире и ограничивались — не было бы ещё большой беды, но в воздухе запахло и сомнительными делами, а около трактира начали околачиваться сомнительные люди. Вот и сейчас возле крыльца сидел замызганный отрёпыш с неприятно липким взглядом, словно ощупывавшим путников. Хмурый трактирщик нехотя ответил на приветствие, с явной неохотой говорил об отце и лишь тогда оживился, когда ведунья вынула из кошеля пару монет. Будь у них выбор, не остановились бы тут, но близилась ночь, и конь, по-настоящему усталый, требовал отдыха. Его расседлали и поставили в стойло. Обслуги тут не было и в помине, так что путник должен был сам позаботиться о воде и мерке овса для своего средства передвижения. Когда с хлопотами закончили и разместились в тесной каморке под крышей, совсем стемнело. Отказались от каши с заветревшим салом и поужинали подорожниками. Ильяна вскоре уснула, свернувшись на набитом сеннике. Ведунья же невидимыми серебряными нитями сознания ощупала дом сверху донизу, пока не нашла то, что искала: обычную домовую мышь. Маленький зверёк перестал шариться в соломе и направился в помещение трактира. Никем не замеченная, мышь пристроилась у стены под лавкой, протёрла лапками усы и шубку, а потом притихла, прислушиваясь к разговору. — Конь у них добрый, — говорил трактирщик, — но стоит ли за одного коня марать руки? Знаю я её, знахарка это, уж тут останавливалась не раз. Взять с неё особо-то и нечего. А мальца в первый раз вижу, не знаю, откуда его взяла. Баяла — сирота, мол, везёт его к какой-то дальней родне. И поклажи при них по сути никакой. Небось одни травы да тряпки в переметных сумах. — Ну, тебе лепшее знать, — отозвался собеседник, тот самый отрепыш с гнилыми зубами и угреватым длинным лицом. — Токмо ведь, давно ничего не подворачивалось, мошна пуста, а на носу зима. Коли что — только свистни. Допил из ковша дешёвую брагу, закусил коркой хлеба и ушёл. Трактир опустел: в эту пору те немногие путники, которые ехали по своим делам, уже давно спали. Остался только новый трактирщик да ещё его мамаша, дебелая баба с красным лицом и такими же, как у сына, неприветливыми глазами. Перекинулись ещё парой обычных слов и, замкнув ворота, тоже ушли спать. Ведунья отпустила мышь восвояси. Похоже, ничего им не грозит, может наконец расслабиться и заснуть и она…