Mein Herz brennt

      Бьерн влетел в спальню практически сразу после Арлин, едва не сорвав дверь с петель, — та аж дотянула до стены, с грохотом о нее ударилась и тут же была им захлопнута. Лодброк был взбешен, но его жена не меньше.       — Иди наверх, — повторила она его слова. — Я тебе не собака, чтобы команды отдавать!       — Я уже говорил тебе — не вмешивайся, не лезь, куда не просят! — Сильные ладони крепко сжали тонкие плечи Арлин и толкнули ее к стене. Бьерн нависал над ней, как скала, — над такой маленькой и хрупкой.       — Ты бы накинулся на него, не дав и слова сказать! Ты не собирался его слушать!       — Тебя это не касается! — он чеканил каждое слово, но Арлин уже было не остановить.       — Ты так злишься из-за отца!       — Ты ничего об этом не знаешь! — Она почти кричала — его голос был подобен раскатам грома.       — Ты так зависишь от него? От его мнения, одобрения…       — Замолчи! — Тяжелый кулак со стуком врезался в стену рядом с ее головой, и Арлин уперлась руками в плечи Бьерна, пытаясь его оттолкнуть, но проще было пододвинуть скалу с ее места. — Замолчи, иначе я заставлю тебя!       — И как же? Да иди ты… — Арлин не договорила. Жесткий рот обрушился на ее губы в непрошеном грубом поцелуе. Бьерн схватил обе ее руки за запястья одной своей и придавил к стене над головой итальянки. Он прижимался к ней, вжимая ее своим телом — торсом, бедрами, ногами — и полностью лишая возможности пошевелиться, но она пыталась биться, протестовать. Его губы неистово, дико почти насиловали ее рот, вынудив Арлин распахнуть его и впустить язык Бьерна. Свободной рукой он задирал ее платье вверх к ее бедрам, безжалостно сжимая их, и рванул вниз кружевное белье. Арлин уловила на губах солоноватый привкус крови — своей или его, она даже не поняла. Бьерн отпустил ее истерзанные губы и взглянул в голубые глаза. Мужские пальцы ворвались в ее влажное лоно, и Арлин громко застонала. Резко возросшее возбуждение было подобно атомному взрыву.       — Отпусти… — она с трудом подбирала слова. — Руки… — Хватка на запястьях исчезла, и тут же руки Арлин потянулись к застежке на брюках ее мужа. Расстегнуть, вытянуть заправленную рубашку, прикоснуться к его коже — порывистыми движениями, задевая ногтями и царапая, жадно, умирая от жгучего безумного желания. Пуговицы с его рубашки сыпались на пол, потому что собственные руки не слушались ее. Настойчивые умелые пальцы истязали ее, лишали воли и разума. Она чувствовала его эрекцию и хотела только одного — ощутить его в себе. Она звала его по имени и умоляла. Ее руки стягивали с него брюки, гладили его торс. Он глушил ее стоны яростными поцелуями. Арлин блуждала в собственном пожаре, все дальше уходя от реальности, и не было ничего, кроме Бьерна и ее собственной страсти — ошеломляюще дикой и пронзительной. Она не знала, что способна на такое. Она вообще не знала, что так бывает.       Бьерн отнял руку, и она снова застонала — протестующе, но не пришлось долго ждать. Он, не разрывая зрительного контакта, обхватил широкой ладонью ее затылок — властно, собственнически — и закинул ее ногу на свое бедро, вошел в нее. Он наполнял ее не слишком быстро, но и не медлил, непривычно большой для Арлин. Бьерн тоже понял это — его собственные стоны больше напоминали рык дикого животного. А ее, слетавшие с приоткрытых губ, чередовались со словами — на чужом, непонятном ему языке. Бьерн сорвался, обрушился на Арлин, сильнее вдавливая в стену своими мощными бедрами, двигаясь в ней быстрее, глубже. Еще одно доказательство его силы, как будто они вообще ей нужны. Ей казалось, что их тела слились в одно: по общим венам бежала подожженная кровь, общее сердце заходилось в быстром ритме и громко стучало. Арлин уже не была собой — она была его частью, ее тело подчинялось ему — не ей самой. Она цеплялась за его плечи, врезаясь ногтями в кожу, а его уста метались от ее ключиц и шеи к припухшим губам. Она ловила его взгляд и падала в бездну, разбивалась вдребезги. Она задыхалась, сходила с ума, звала Бьерна по имени. Она умерла и воскресла, когда оргазм накрыл ее. Подобно вулкану, подобно фейерверку — этому не было названия, но никогда еще Арлин не было так хорошо. Бьерн присоединился к ней мгновением позже. Мощные толчки еще больше участились, и он излился в нее, впиваясь жадным ртом в ее губы, крепче прижимая ее к себе. Остановившись, Бьерн не сразу смог отпустить ее, а Арлин едва ощущала себя. Наконец, он отпустил ее ногу — они дрожали так, что не будь у нее опоры, Арлин не смогла бы стоять. Она смотрела ему в глаза и видела, как меняется затуманенный взор, — Бьерн возвращался к реальности. Он слегка коснулся пальцем ее губ, осознавая, что только что произошло между ними, и прижался лбом к ее лбу.       — Прости. Я потерял контроль, — его голос звучал непривычно тихо, впервые он говорил с ней так.       — Тебе не за что извиняться. И не о чем беспокоиться, я на таблетках.       — Нет, есть за что. — Он считал иначе и как обычно ее не слушал. Бьерн хотел извиниться и сделал это: аккуратно снял с Арлин платье, подхватил на руки и отнес на кровать. На его жене не было ничего, кроме ожерелья, и он любовался этой картиной. Но недолго. Раздевшись сам, Бьерн продолжил свои извинения. Он исследовал каждый уголок ее тела, снова разжигая пламя на тлевших угольках, и впился губами в ее лоно. Никто еще не целовал ее так. Арлин снова стонала, выгибаясь, металась на простынях, а Бьерн, удерживая руками ее бедра, ласкал ее языком. Неистово, жадно — он не умел иначе, не мог иначе. Он снова возносил ее в рай.       Арлин оказалась в руках мужа, измученная сладостными ласками, и потянулась, чтобы разглядеть, наконец, его татуировку. Ее пальцы едва слушались и повторяли линии невпопад.       — Ты говорил, что завтра нас тут не будет. Что ты имел в виду? — Вспомнив слова Бьерна, она взглянула на мужа, полулежа на нем.       — Париж. — Он улыбнулся, потянувшись к ее волосам и поглаживая светлые пряди, обрамлявшие лицо. — Я не солгал журналистам. Вот только наш самолет, наверное, уже приземлился в аэропорту Шарля де Голя.       — Ну и что? Мы все еще можем улететь. — Бьерн обнял жену и притянул ближе; она оказалась лежащей на нем, соприкасаясь каждой клеточкой обнаженной кожи.       — И куда же? — он отозвался не сразу, поглощенный ее нежным телом.       — А куда угодно! — Голубые глаза встретились с другими голубыми, почти такого же оттенка. — Возьмем билеты на первый попавшийся рейс, куда бы он ни был.       — Даже в Антананариву или еще куда подальше?       — Именно. Это такая игра. Мы с подругой придумали ее как-то на каникулах, еще на последнем курсе пансиона. Мы брали билеты на любой рейс и ни разу не нарушили правило. — Бьерн слушал ее, улыбался ей, гладил и ласкал ее тело — непривычный, незнакомый, но внезапно ставший близким. Арлин казалось, что она — они оба — существуют в другой реальности. В той реальности у них нет имен, нет лиц, никакой сделки, родителей, споров, пререканий и скандалов… Только мужчина и женщина, и одна страсть на двоих. И ей вдруг захотелось сохранить эти ощущения, взять их с собой. Помнить их.       — Что ж, Антананариву так Антананариву. — Бьерн широко усмехнулся и стал похож на кота, заметившего блюдце сметаны. Опрокинув Арлин на спину и подмяв под себя, он намеревался снова взять над ней верх.