Надо поменять лампочку

Надо поменять лампочку. В комнате и так света маловато — небольшая люстра под потолком и напольная лампа рядом с кроватью, и вот теперь ¼ всего освещения в комнате иссякла. Я, конечно, мог бы поставить еще светильников напольных, чтоб было светлее, да зачем оно мне только, не нужно совсем. Дома я провожу времени не так много, а почитать перед сном или в выходной света хватает. Да и зарплата у меня не такая большая, чтоб за электроэнергию переплачивать за лишние расходы, и так дорого обходится содержать двушку одному, но пока сил переехать не нахожу. Все надеюсь на случай: мол, вдруг однажды все вернется, или семья снова появится у меня. Вот и будет квартира полна людей. Но все же надо поменять лампочку. От нее расходы не увеличатся, зато света станет больше. Уютнее. Перестану засыпать на середине главы из-за царящего в комнате полумрака ночью: на работе и так дни тяжелые, выматываюсь жутко, поэтому монотонное чтение, так сказать, убаюкивает. Живу я один — если не брать за человека бигля Гошку, которого я завел год тому, так что и не бодрит под вечер ничего и никто, кроме этого остолопка. Смешная зверюшка, конечно: носится пятнистый, лапы короткие, сам тумбочку фигурой напоминает, уши разлетаются, язык вечно набок свешивает, а счастья-то на морде сколько, не передать! Будто все земные блага повидал. Собаке для полного счастья не надо так много, как человеку: корми его, пои, дай какую-никакую крышу и ласкай периодически, и будет животинка счастлива, любовью отплачивать. Темноты он правда жуть как боится, вот и приходится свет в прихожей всегда оставлять — возвращаюсь-то всегда затемно. Надо поменять лампочку. После работы, конечно, невыносимо совсем. Машины сейчас у меня нет — продал, добираюсь туда-назад своим ходом; сил отнимает уйму, другой конец города. Как придешь домой, так хочется раздеться и лечь спать, не поевши и не помывшись. Но эта морда грустить не дает: к двери летит как только шорох проворачивающегося ключа услышит, несется, уши развесив, и сразу на спину кувырк! — и ложится; чеши меня, мол, давай. Заскучал. Потом гулять по дворам идем вместе, пока еще не совсем поздно и на улице люди есть еще — район-то не самый благополучный, а ни я, ни Гошка особой храбростью и умением защитить не отличаемся. Слабенькие мы физически, болеем. Он-то еще молодой совсем, больше ленится, а я в силу возраста слабею. Хотя вроде бы только недавно разменял пятый десяток. Но гуляем мы с ним только под фонарями: темноты-то боится, трус. Надо, все-таки, поменять лампочку. Но одиночество гложет, конечно. Так после прогулки и ужина ушастый спать укладывается на коврике рядом с моей кроватью, а я за книги берусь. Засыпаю, правда, часто, так что иной раз одну и ту же главу раз по пять перечитывать приходится, но я не жалуюсь. Света только маловато, так бы и не засыпал, может. Надо поменять лампочку. А так дочка у меня есть и жена. Мы развелись, правда, а дочь она себе забрала. Хотела сначала даже запретить мне видеться и общаться с Агаткой нашей, да только у меня адвокат хороший — добился таки разрешения. Дело было лет пять назад уже, а я все скучаю по ним. Прихожу домой и каждый вечер мысль не оставляет, что помнит эта квартира и семью, и веселый смех, и ребеночка, и счастье. Но Юля, жена, так не считает. Говорила мне злобно и уже не раз, что вышла за меня по глупости и что я вообще часть жизни ей испортил; а мне наоборот кажется, что наш семилетний брак был счастливым. Я ее любил очень, да и сейчас люблю, что греха таить. И она знает, что я не прочь все то вернуть, но сама не хочет. Изолируется. Ошибкой меня называет, и при встречах только на возмущенных тонах говорит. Надо поменять лампочку. Но самое обидное что она и дочурку против меня настраивает. Она не говорила об этом прямо, конечно, но я-то чувствую, слышу это. Видимся мы с Агатой все реже — раньше раз в неделю, а теперь хорошо еще если разок за два месяца мне удастся ее в кафе-мороженое сводить. Звоню ей иногда, пару раз на неделе, чтобы не надоедать — она уже в средней школе — а она слушает больше, о себе и о маме ничего не говорит. Закрывается. И я чувствую, как скорее хочет уже завершить разговор. Я мирюсь с обидой — а куда деваться — видимо, что-то сделал не так раньше, раз теперь так. Но иной раз звоня ей вечерком и вытягивая ответы на поверхностные вопросы я закрываю глаза и представляю что вот она, тут, рядышком на кухне со мной сидит, чай с печенюшками пьет — розовощекая, с кудрявыми темными волосами и голубыми как вода глазами — слушает меня и вот-вот о себе что-нибудь расскажет. Но разговор кончается, тают гудки в воздухе, я открываю глаза, а кухня пустует; никого там нет, кроме меня: иногда только Гошка в проходе останавливается и глазеет в мою сторону заинтересованно. И все же надо поменять лампочку. Я с этой мыслью засыпаю и просыпаюсь уже с неделю, может даже две, да только руки никак не доходят. Казалось бы, всего-то достать новую из коробки, выкрутить старую и вкрутить новую. Но нет, нужно для этого что-то мне, хотя сам не знаю, что. Дни текут, такие до боли одинаковые и серые, что уже тошнит; хочется разнообразия, а его нет. И брать неоткуда, и незачем — все-таки человек без мотивации и смысла совсем слаб. Нужно к чему-то стремиться, а то потом становишься как я, что даже лампочку поменять руки не доходят часами, днями, неделями. Надо поменять лампочку. Кто бы знал, что я не успею ее поменять. Засну однажды с книгой в руках в тихом, приглушенном свете, как обычно, а больше не проснусь. А в комнате так и будет гореть только одна лампочка.