Сага о Походе на Север

Из-за раны своего вождя викингам пришлось задержаться в горной пещере еще на некоторое время после того, как прекратился снежный буран. Вермунд проклинал свою неосторожность, что лишь благодаря неожиданной помощи Инги не стоила ему жизни. Но ничего уже было не исправить, оставалось только ждать. Его рана еще сильно напоминала о себе, особенно по ночам: в груди все болело и ныло, становилось трудно дышать, кашель раздирал легкие. Викинги смотрели на раненого с сочувствием, и это тоже злило сына Стирбьерна. Еще мучительнее боли он переживал свою беспомощность. Нечего сказать, нашел время валяться на шкурах, когда Сольвейг находится в руках врагов! Что там происходит с ней, о чем умолчала Инга? "Ей приходится не хуже, чем другим..." Его невеста зовет его, ждет от него спасения, а он подставился под меч странной твари, и теперь должен лежать здесь, как последнее ничтожество... От таких мыслей становилось еще хуже, но изгнать их из головы никак не удавалось. Вермунд послушно пил горькие отвары трав, что варили для него старшие викинги, разбиравшиеся в лечении ран, и, хоть в первые дни совсем не хотелось есть, заставлял себя пить бульон с мелко порубленными кусочками мяса, чтобы скорее восстановить силы. И все же, каждый потерянный день угнетал его все сильнее. Ночью, когда все спали, юноша пытался рассчитать предстоящие дни похода и представлял, как высоко они успели бы подняться в горы, если бы не его рана. Тогда, замечая, что он не спит, Сигвальд или Альрик обычно ложились рядом с раненым, и тот, согретый их живым теплом, понемногу успокаивался и засыпал. Нет худа без добра - за время вынужденной задержки викинги несколько раз ходили на охоту, где добывали крупных горных баранов с огромными закрученными рогами. Теперь их мясо, нарезанное на тонкие ломти и провяленное над огнем, приятно отяжелило пустые дорожные сумы путников. Это было как нельзя кстати, так как никто не знал, водится ли дичь выше в горах, да и до охоты ли им будет по приближении к Леднику. Теперь, во всяком случае, отдохнувшие путники готовы были идти вперед. Ждали лишь, пока заживет рана Вермунда. В ту ночь раненый вождь едва успел забыться сном, продолжая чувствовать боль в груди, как перед ним явилась Инга. Она протягивала ему флакон со сверкающим, как золото, зельем, смеялась и говорила: "Это зелье жизни, и ты можешь пить его, потому что в тебе наша кровь! Выпей, и сразу станешь здоровым и сильным, сможешь спустить нас с Ледника!" Но рядом с дочерью Хресвельга появилась Сольвейг; она стояла рядом на склоне горы - золотоволосая, яркая, сияющая, как дочь самого Солнца, словно готова была растопить мир стужи и тьмы. В ее блестящих глазах стояли слезы, но она покачала головой, увидев Вермунда: "Неужели ты не выдержишь без колдовских средств йотунов? Ведь ты - сын Стирбьерна, сильнейший из викингов! Ты останешься человеком и придешь ко мне. Я буду тебя ждать!" Она стала таять, словно растворяясь во мгле, и Вермунд поспешно выкрикнул, надеясь, что она еще услышит: "Да! Я приду к тебе! Как только смогу!" В следующее мгновение он проснулся от раздирающей грудь боли. Перекатился на бок и затаил дыхание, стараясь сдержать кашель. И увидел в свете костра, как у входа в пещеру выросла, занимая его целиком, огромная черная фигура, похожая на оживший обломок скалы... Возле костра сидели двое часовых, охраняя сон товарищей. Олаф, один из старших викингов, до похода служивший в дружине конунга, вместе с силачом Аке взяли самую трудную смену, предутреннюю, когда особенно сильно хочется спать. Они щипали себя, чтобы не задремать, но все же начали клевать носом. Но вот у входа в пещеру послышался стук перекатывающихся камней, и кружок падающего лунного света скрыла огромная фигура. И тут же оба викинга проснулись. - Тролль! - завопили оба разом, вместе с Вермундом, будя своих спящих товарищей. Чтобы войти в пещеру, горному троллю пришлось пригнуть свою огромную, как пивной котел, голову, потому что он был вдвое выше самого высокого человека и гораздо массивнее и тяжелее. Голова сидела на могучих плечах выродившегося потомка йотунов почти без шеи и сильно наклонена вперед, лоб был покат, а челюсти выдавались вперед, как у медведя. Да и в сложении его было нечто медвежье: необыкновенно длинные и цепкие руки свисали до колен, а ноги, напротив, казались несоразмерно короткими. Серая кожа густо заросла волосами, почти одинаковой длины, как звериный мех. Единственной одеждой троллю служило подобие плаща из бычьей шкуры да такой же лоскут шкуры на бедрах, а оружием - огромная изогнутая дубина, какой, несомненно, можно было свалить дикого быка с одного удара. Вернувшись в свою пещеру, тролль, видно, никак не ожидал застать там посторонних, и остановился, пытаясь сообразить, кто это такие и что с ними делать. Но крик часовых разозлил его, и тролль взмахнул дубиной, превратив голову Олафа в кровавое месиво. Аке успел подхватить копье, но чудовище легко ухватило его волосатой лапой и ударило о стену пещеры. Аке упал, неестественно согнувшись, и остался лежать, не шевелясь. Но уже другие викинги занимали место в строю, схватив оружие. Доспехов ни на ком из разбуженных среди ночи людей не было, но стена дубовых щитов, из-за которой блестело железо, устрашила бы кого другого, кроме горного тролля, решившего вернуть свою пещеру у непрошеных захватчиков. - Копья! Копья и секиры с длинной рукоятью! Бейте издалека: в ближнем бою с ним никому не справиться! - кричал Уле, принявший командование. Град стрел и копий обрушился на ревущее чудовище. Но тролль двигался удивительно проворно для своих огромных размеров, и трудно было попасть ему в глаза или другие уязвимые места, а прочих ран тот просто не замечал. Несколько копий так и осталось торчать в его толстой шкуре, не сумев проткнуть ее. Зато сам тролль перехватил одно из копий и пустил обратно с такой силой, что оно, вонзившись в горло викингу по имени Веф, оторвало ему голову напрочь. Обезглавленное тело еще некоторое время стояло на ногах, потом покачнулось и, струя потоки горячей алой крови, завалилось вбок, прямо на Стефана. Тот, не задумываясь, оттолкнул труп и отскочил в сторону сам. Вот когда южанину стало по-настоящему страшно и мерзко, едва не до тошноты! А ведь он видел истребление своих соотечественников, убитых разбойниками, и сам сражался против них вместе с викингами! Но там убийцы были все же людьми, и способ убийства не превосходил человеческие возможности. А сейчас перед ними бесновалось чудовище, один из древних гигантов, загнанных Богами в Тартар в его родном краю, но здесь, на севере, могучих и необузданных, как в дни сотворения мира. Нечего было и думать справиться с ним. Но викинги продолжали бороться, и Стефан, преодолев себя, вернулся в строй, перехватив копье покрепче. - Эй, где вы там, северные Боги? Поленились очистить землю от чудовищ, так хоть нам помогите это сделать! - крикнул он, целясь копьем и стараясь держаться беззаботно, даже весело. Тролль метался по пещере и страшно рычал, разъяренный человеческим вторжением и полученными ранами. Викингам приходилось все время перемещаться, чтобы не попасть ему в лапы, и при этом сохранять строй. Еще несколько человек, ненароком сбитые им, но еще живые, стонали на полу. Их отодвинули назад, к стене, вместе с раненым вождем и его младшим братом. Сыновья Одинисы с горящими глазами наблюдали за битвой, в которой не могли принять участие. Тролль был уже весь утыкан стрелами, словно еж; его плечо рассек метким ударом топора Гудбруд, и чудовище то и дело поворачивало голову, слизывая струи черной крови. Эрик выбрал момент, когда тролль наклонится, и метнул копье точно ему в глаз. Правда, в следующий миг бесстрашного викинга смело будто вихрем - это полу-ослепленный тролль ударил кулаком в его щит. Видя, что чудовище тяжело ранено, викинги гордо взревели, приветствуя успех своих героев и смущая противника. Однако в пещере у тролля было преимущество: для его огромного тела здесь было достаточно места, а строй викингов не мог развернуться по-настоящему, они теснились и задевали друг друга. Хуже того: тролль постепенно теснил их ко входу во второй, узкий грот, а там, все понимали, им будет уже не выстоять. Чудовище загонит их в угол и переловит по одному, как мышей, своими длинными ручищами. Только осознание, что после них, еще способных драться воинов, жертвами тролля сделаются раненые и единственный в отряде ребенок, еще подстегивало в них боевой дух. И тут, хрипя и кашляя, поднялся на ноги Вермунд. Он не мог глядеть со стороны, как сражаются и гибнут его соратники. Собрав все силы, раненый вождь встал, кусая губы, и взял в руки свою секиру. Сначала он покачнулся под ее весом, но тут же выпрямился и поднял ее над головой. В груди тут же поднялось жжение, но Вермунд больше не думал о нем. Потому что чувствовал, как прикосновение к небесному металлу вливает новую силу в его жилы. Силу священных рун, начертанных в железе, силу его отца Стирбьерна, победителя Золотой Змеи, что через Свена с Кари завещал свою секиру ему, своему сыну... Забыв о ране, Вермунд с яростным возгласом ринулся в бой. Тролль, преследующий отступавших викингов, удивленно взревел и повернулся к новому противнику, чтобы рассмотреть его уцелевшим глазом. Вермунд только теперь оценил вполне, до чего огромен их противник! Лесные и морские тролли, с которыми доводилось сталкиваться прежде, были заморышами рядом с древним чудовищем Йотунхейма. А ведь и те стоили в бою десятка человек. Против горного тролля он успеет нанести хорошо если один удар - сын Стирбьерна понял это сразу. Его секира, помимо двух полукруглых, как рога луны, лезвий, была снабжена также железным наконечником - боевым молотом, похожим на вороний клюв. Им-то Вермунд и ударил с размаху, занеся секиру обеими руками, в брюхо чудовищу, так высоко, как мог достать. Клинок из небесного железа долго шел сквозь толстую шкуру врага, да еще ли не в самом крепком месте, но все же на целую ладонь вонзился во внутренности чудовища. Рев тролля оборвался болезненным воем, он покачнулся, точно каменная глыба, сдвинутая лавиной, и рухнул, размахивая огромными руками и ногами. Вермунд едва успел отскочить, чтобы не быть раздавленным корчащимся в предсмертных судорогах чудовищем. И замер, переводя дух и опираясь обеими руками на рукоять секиры, пока перед глазами не перестали разбегаться красные круги. Прошло еще немало времени, прежде чем тролль перестал корчиться и затих. Невероятно живучим было это порождение Йотунхейма! Викингам не раз уже казалось, что все кончено, но чудовище вновь начинало биться и реветь. Тролль катался по полу, попадая в почти погасший костер, и его шерсть начала тлеть, потянуло паленым. Тем не менее, когда один из викингов, Горм, приблизился к издыхающему чудовищу, то взмахнуло лапой, и только быстрота реакции спасла викинга: он подпрыгнул, уцепившись за выступ каменной стены, и, оттолкнувшись ногами, пролетел над троллем. При этом острый скальный обломок отломился и воткнулся в голову чудовищу. Вслед за тем и другие викинги принялись вновь метать в тролля копья и камни, спеша скорее покончить с ним. И вот, наконец, последние содрогания огромной туши прекратились, и, когда Варди, принимавший в битве с чудовищем самое активное участие, вцепился в него, как в поверженного медведя, и стал трепать, - тролль уже ничего не почувствовал. Однако итог битвы был тяжел для викингов: пятеро их товарищей лежали мертвыми. Когда отдышавшийся Вермунд называл всех по именам, все почувствовали, насколько неполон стал их отряд. А шестого, Аке, они обнаружили у стены, неестественно скорчившегося. Он открыл глаза и моргнул, когда товарищи склонились над ним, но не смог пошевелиться и даже заговорить. - У него сломана спина, - хмуро сообщил Эрик, сам еще недавно оглушенный, осмотрев раненого. Викинги мрачно переглянулись. Никто из них не пожелал бы доживать век обездвиженным, стать обузой для всех. Тем более, в походе, когда не было времени ни ухаживать за больным, ни нести его с собой. Решение могло быть только одно. Но все же Вермунд взял холодную руку раненого и громко обратился к нему: - Аке! Аке, что ты выберешь? Хочешь ли уйти сразу, без лишних мучений? Искалеченный викинг только моргнул - Стефан, тоже опустившийся рядом на колени, увидел слезы в его широко раскрытых глазах. Это потрясло агайца едва ли не сильнее, чем недавнее кровавое побоище. Он едва не схватил Вермунда за руку, но замер, не решаясь ни на что. А вождь похода, тяжело вздохнув, достал нож и занес над самым сердцем раненого. - Прощай, Аке! Валькирии на белых конях еще не далеко умчались сейчас, и вернутся забрать тебя. Подними первый рог меда в Вальхалле за успех нашего похода! - произнес он и опустил нож. Стефан глядел на происходящее с дрожью в душе. Прежде он как-то не задумывался, как викинги поступают с тяжело ранеными спутниками, которых нельзя спасти или нет времени о них заботиться. Теперь же у него мурашки бежали по коже при виде судьбы Аке. - А если со мной что-то случится, вы и меня добьете, как загнанную лошадь, чтобы не мешал идти дальше? - не удержался он от вопроса. Вермунд смерил его хмурым взглядом из-под густых бровей. Он тяжело дышал, недавняя рана вновь напомнила о себе жгучей болью. - Любой викинг предпочтет быструю смерть полужизни, тем более во время похода. И я бы на месте Аке велел добить меня и идти дальше. Если бы не Инга, дочь Хресвельга, вам и пришлось бы это сделать. А что, в южных краях не так? Агайец разобрал в его суровой отповеди привычное презрение викингов к южанам - для него, принятого в дружину, они делали исключение, как бы забыв об его происхождении. Но, собираясь уже ответить не менее резко, осекся: его соотечественники редко воевали, предпочитая торговать с другими землями или нанимать себе на службу иноплеменников, и он мало знал об их военных обычаях. - Не знаю, - ответил он, смутившись. - Я ведь был ученым, не воином. Но, по крайней мере, на словах в Агайе сочли бы добивание раненых ужасным варварством, никто не согласился бы, что у нас такое возможно. Сын Стирбьерна невесело усмехнулся. - Если твои соотечественники сходны с тобой, может быть, Йотунхейм и их научил бы обычаям воинов... Стефан сперва почувствовал себя оскорбленным, и не сразу понял, что вождь викингов на свой лад похвалил его. Когда стали обряжать погибших, южанину довелось увидеть еще один странный северный обычай. Всем погибшим тщательно сточили ногти на руках и ногах. Стефан наблюдал за этим молча, но, когда его спутники принялись и себе спиливать отросшие ногти лезвием ножа, он не выдержал. - Что это значит? Знак траура? - спросил он вполголоса у Альрика, который меньше других был склонен смеяться, если при нем попасть впросак. Вместо ответа Альрик протянул агайцу нож. - Срежь и ты себе ногти! Мы никогда не даем им слишком вырасти, потому что в царстве Хель из ногтей мертвецов сооружают корабль Нагльфари, на котором в день Рагнарока отправится в бой войско мертвых. Этот корабль строится на вершине огромной скалы, но в черный день Рагнарока море поднимется так высоко, что снимет его оттуда. Понятно, что мы стараемся, чтобы Нагльфари строился медленнее, - объяснил юноша, бросая обрезки ногтей в огонь, как и другие викинги. Стефана передернуло, когда он представил себе корабль из бледных человеческих ногтей, с командой из оживших мертвецов. Да уж: на севере самые простые действия смертных людей то и дело соприкасаются с миром древних легенд, и никогда не знаешь, где проходит грань между ними... Желая хоть как-то реабилитироваться в глазах товарищей, Стефан принялся собирать для погребального костра черный горючий камень. Он выбивал топором из большой ямы в глубине хрупкие куски камня, покрытые изморозью, блестящие на сколах синим и зеленым, и думал. Думал о том, что, в самом деле, сможет написать в своем свитке о приключениях на севере и о знакомых-северянах, с их своеобразными обычаями, так сильно отличающимися от агайцев и других народов юга. И можно ли хоть как-то их объяснить цивилизованным людям, чтобы не отделываться, как другие путешественники, кратким и несправедливым: "Там живут варвары"? С другой стороны, возможно ли показать суровый уклад жизни викингов в отрыве от них самих? Как объяснить, почему северяне так ценят мужество в бою и доблестную смерть, людям, не знающим, что значит рисковать жизнью? Какими словами дать им понять, ради чего Вермунд - потомок конунгов, и сам вероятный наследник престола в Сванехольме, - отправился в опасный поход с кучкой викингов, чтобы вернуть свою невесту? И что заставило его, раненого, отказаться от мгновенного исцеления, лишь бы не принимать его из вражеских рук? А как рассказать о леденящем холоде Йотунхейма тем, кто привык плескаться в теплом море своей родины? Смогут ли те представить, как кровь замерзает прямо в жилах, и колет изнутри крохотными льдинками? Стефан и сам прежде не понял бы таких вещей, расскажи о них кто-то другой. Теперь лучезарные земли на юге казались ему дымкой, тающей на горизонте, меж тем, как север не позволял о себе забыть ни на мгновение, надвигаясь со всех сторон в самых сильных и опасных своих проявлениях. Два разных мира, и ни одному не понять, чем живет другой... И он, Стефан Кейрон - единственный мост между ними, самонадеянно пытающийся сломить вечную стену отчуждения между севером и югом, что покрепче ледников Йотунхейма... Поймут ли его в родной Агайе? Или будут продолжать думать, что обычай добивать раненых у викингов водится единственно из их жестокости и кровожадности? А может, лучше вовсе не упоминать таких подробностей, лишь кратко пересказывать события похода, как историки в своих сочинениях? То есть, упомянуть битву с троллем и количество погибших, но не обстоятельства? Занятый своей работой, Стефан размышлял о свитке, изрядно выросшем за время обитания в пещере тролля, и вдруг усмехнулся, встряхнув спутанными черными кудрями. Чтобы завершить описание похода и отвезти свиток на юг, нужно сперва остаться в живых, а этого ему не мог обещать никто, даже суровые северные Боги! И о них, обреченных гибели, и все же по-своему не менее полных жизни, чем Боги его родины, которым ничто не мешает радоваться давным-давно одержанным победам, тоже надо будет рассказать, если ему все же доведется вернуться, как ни трудно будет их понять людям на юге. Если, конечно, ему суждено вернуться... Стефан подумал, что, по крайней мере, в некоторых случаях он уже рассуждает, как викинги. К нему присоединились еще несколько человек, вырубая целые пласты горючего камня, и вскоре его собрали столько, что хватило для погребального костра шести человек. Тогда убитых перенесли в дальний грот, расчистив место для костра. Их постарались отмыть от крови, насколько это было возможно, растопив снег в котле. Жутких следов увечий было не скрыть, но товарищи уложили их, как живых, и закрыли им глаза. Вместе с мертвыми положили их доспехи и щиты, дали по мечу или топору в руки. Мертвых надлежало хоронить в лучших одеждах, однако за время похода все вещи приобрели потрепанный вид. Зато Вермунд вынул из дорожной сумы несколько колец и золотых цепей, которыми, на правах вождя, имел право одаривать отличившихся воинов, и надел на погибших. Потом произнес несколько строф древней саги, которой, по обычаю, провожали павших воинов в последний путь. Викинги подхватили за ним прощальные слова, и они грозным эхом отдались от сводов пещеры, точно клятва мести. И вскоре языки пламени, лижущие черные камни, скрыли от Вермунда с товарищами их погибших спутников. А убитого ими тролля викинги не без труда вытащили из пещеры и сбросили вниз. Огромная туша чудовища покатилась по склону горы, взметая снег, сокрушая на своем пути чахлые деревца, жмущиеся к самой земле, и большие камни. С жутким грохотом летело вниз тело бывшего хозяина пещеры, так что вниз спустилось, должно быть, в сопровождении целой лавины. Отвоевав пещеру ценой гибели шестерых своих товарищей, викинги не желали там задерживаться дольше. Когда в малой пещере прогорел погребальный костер, викинги собрали их прах и соорудили над ним небольшой курган из камней и обломков сталактитов. После этого живым можно было подумать и о себе. К счастью, ни у кого больше не оказалось серьезных повреждений после битвы с троллем. Хоть у пары человек были вывихнуты руки, а кое-кто разбил голову во время побоища, но все эти раны быстро заживут. На совете все высказались единогласно: уйти как можно скорее, как только состояние раненых позволит им выдержать дальний путь по горам. И они ушли, на третий день после битвы с троллем. К этому времени даже те, под чьей одеждой еще скрывались тугие повязки, мечтали поскорее покинуть ненавистную пещеру, где пролилась кровь их товарищей. И больше всех к этому стремился Вермунд. Битва с трлллем таинственным образом пошла ему на пользу, сверхчеловеческое напряжение выжгло в его груди остатки болезни, довершив то, на что не хватило зелья Инги. Теперь сын Стирбьерна готов был идти вперед с новыми силами. Взошедшая над горами луна осветила фигуры викингов, решительно поднимающихся по склону горы, навстречу зеленоватому мерцанию Ледника.