Я был готов любить весь мир — меня никто не понял: и я научился ненавидеть.
***
Не пытайся копаться в прошлом: Тут повсюду закрыты мины. Что казалось тогда хорошим, Оказалось фальшивым, лживым. Не мечтай об иных исходах — Не могло быть иначе. Точка. В недрах памяти, в тёмных водах, Перечёркнута эта строчка. Не жалей ни о чём прошедшем, Наступившем, давно минувшем. И не плачь ни о ком ушедшем… Рядом те, кто и правда нужен.
— Да пошли вы, — бросил он напоследок и со всей дури хлопнул дверью. Он и без них знает, что для него хорошо, а что плохо. — Бесит. Бесит, что родители следят за каждым его шагом. Бесит, что они суют свой нос в его личную жизнь. Бесит, что лезут со своими нравоучениями и помощью, которую он не просил. Ему тринадцать, но он давно уже не сосунок, которым можно командовать направо и налево. Сигареты — это обыденное увлечение, от которого он скоро устанет и избавится. Возможно. Им должно быть стыдно за всё то, что они сделали и наговорили ему сегодня. Отцу — за то, что потянулся за ремнём и преподал ему не самый приятный урок. А матери — за то, что не встала на сторону сына и молчаливо стояла у окна в другой комнате, в то время пока он «получал по заслугам». Ему тринадцать, а не три годика. Но видимо для них это было не так важно. Как всегда. Им должно быть стыдно! Но стыдно почему-то ему. Свесив ноги с бордюра на крыше, он не спеша затянулся, как его учили ребята из десятого класса. Отличные ребята, которые понимают, что жизнь слишком коротка, и испробовать нужно всё без исключения. Они его понимают, в отличие от них. Тех, которые даже отказались выслушать его и устроили этот скандал, который, наверное, слышал весь район. Он тоже, признаться, не остался в долгу. Сострить в ответ на оскорбление — он умел блестяще, чему завидовали не только одноклассники, но и ребята постарше. Пожалуй, столько гадостей за раз он ещё не говорил ни одному безумцу, который решил с ним помериться в силе или в природном обаянии, которое притягивало всех девчонок. Он должен гордиться тем, что дал соответствующий отпор, но как-то не получается. Сколько времени он уже на крыше этого соседнего дома? Наоборот, хочется вернуться и извиниться. Особенно перед мамой. Особенно перед отцом. Наверное, пора домой. Нужно подобрать правильные слова и доказать, что он и вправду уже взрослый мальчик. Наверное, мама ударилась в слёзы. И завтра всё обязательно наладится. И папа с ума сходит. Ведь завтра последняя суббота месяца — отец поведёт его на рыбалку. Их традиция. Поэтому, всё обязательно должно наладиться. По-другому и быть не может. Вдруг воздух пронзил невероятный по громкости вой, который на мгновение его оглушил, приводя в неимоверный страх и панику. Сирена. Самолёты. Один. Второй. Бомбы. Взрывы, от которых содрогается земля; от которых он теряет равновесие и падает на спину; от которых в голове проносится мысль со скоростью света: родители?.. Сирены всё не утихают, а воют, устрашают своей надрывностью, что вселяет ещё больший страх и ужас, и он уже встал на ноги, как… Как на его глазах соседний девятиэтажный дом в одно мгновение превращается в горящие руины. Его дом. Ему кажется, что взрывной волной выбило барабанные перепонки, а этот яркий огонь будто бы ослепил его, из-за чего он вновь теряет координацию и не понимает: жив ли он? Но на теле чувствуются ожоги, чувствуется боль, а значит он до сих пор в числе живых на этой бренной земле. А родители? Нет-нет, этого не может быть, это просто не могло произойти на самом деле. Он бежит сломя голову по лестничной площадке. Их ведь не было дома? На пути попадаются люди, которые будто бы повылезали из своих нор так некстати. Они ведь пошли за ним, ведь так?! Сквозь беспроглядный дым и огонь, мальчик, который будто не замечает наступившего апокалипсиса, всё куда-то бежит. Бежит к тому месту, которого больше нет. И к людям, которых больше не встретит в своей жизни. Люди схватили мальчишку, пытались растрясти бившегося в истерике ребёнка, но на все расспросы о том, где его родственники, он не давал внятного ответа, а продолжал кричать и вырываться. Да и Бог с ним. В этом хаосе, в этом аде, который наступил на этой земле так неожиданно, есть проблемы и посерьёзнее, чем напугавшийся бомб ребёнок. Найдётся ещё. … Мир продолжает гореть в огне: в огне чужой жадности и ненависти, который продолжает уносить жизни, несмотря на все мольбы небу. А на крыше девятиэтажного дома потухал забытый окурок, который разрушил последний день счастливой семьи и спас жизнь мальчику, который в будущем разрушит себя сам.***
— Everybody dance now, — орёт он, что есть мочи и жадно глотает содержимое графина, что сразу обжигает его горло и разум. Громкая музыка разрывает барабанные перепонки, разносясь на диапазон не менее двух этажей. Шумная толпа незамедлительно реагирует на его призыв, поднимая ещё больший галдёж, что почти доводит его до экстаза. Вы только посмотрите на этого идиота с большой буквы. Все безостановочно танцуют, будто бы заведённые, окружая его со всех сторон и не давая даже шанса на передышку. Будто бы стая гиен окружили его, поджидая удобного момента, чтобы насытиться им; его деньгами; его бесконтрольным поведением; его маленькой черствой душонкой. Да подавитесь. Сколько ещё шансов она должна давать ему?. Утром он пообещал, что будет ждать её у ресепшна после рабочего дня, как и обычно. Пообещал, что покажет ей одно из самых замечательных мест, которых ему доводилось видеть самому. Пообещал, что их ждёт незабываемый вечер, перед завтрашним днём, который станет их первым романтическим праздником.***
— Даша? Она не выдерживает и, поддавшись на встречу, крепко обнимает его. Прижимается, как можно ближе, не веря, что смогла вытащить его того ада, в котором он прибывал. — Что случилось? Чего молчишь, глупая?***
Она отчётливо помнит, как ночью проснулась оттого, что тот, у кого она безмятежно засыпала в объятиях, метался из стороны в сторону в холодном поту. О всевышний, он будто бы бился в конвульсиях и еле различимо шептал о помощи. Он просит — она не может отказать. — Это не ты. Говорить с ним, успокаивать его нет сил. И нет смысла. Сейчас он слишком увлечён самобичеванием, которым он наказывает себя уже, в который по счёту раз? Не знает. Сбилась. Ты терзаешь себя самовольно, по собственному желанию, но я больше не могу видеть это и принимать как само собой разумеющееся. Ты не слушаешь и не слышишь. А мой голос слишком тонок, чтобы не сорваться на хрип, после стольких просьб остановиться. — Это я, — шепчет он, — Таков каким я есть. Я бессердечный негодяй и самовлюблённый подонок. Твои любимые из списка, не так ли? — его голос становится жёстким и властным, — И я не собираюсь меняться. Как бы ты не просила.***
Не дай мне отказаться от тебя. Не дай. Обхватив саму себя руками, она сидела на холодном полу номера, который без спросу заняла на эту ночь. Душевные травмы порой губят нас. Они могут это сделать однажды, полностью изменить привычный устой жизни и наши взгляды на них. А могут губить день за днём, то появляясь, то исчезая. Он не говорил о родителях, а она и не просила. Она знает, каково это, когда не то, чтобы рассказывать, а вспоминать о горе подобно тем пыткам, что ждёт каждого плохого человека в аду. Но ведь он не плохой. Так чем он это заслужил? Кошмары. Редкие, но на столько реальные по его словам, что самой становится жутко. Видеть на протяжении всей жизни самый страшный день, проклятый всеми Богами — это ли не ад? И после каждого ада во сне он устраивает ад наяву. И сегодняшний вечер не стал исключением. Эта сумасшедшая тяга к женщинам, зависимость от алкоголя и денег родной тёти — как многое теперь стало понятно. Ей кажется, так он пытается заглушить всё: боль по родителям; боль по дому; боль от понимания собственной никчёмности. И теперь она тоже в этом чёртовом списке, который он так любит заводить.Официально разрешаю тебе сломать любой палец, если я буду вести себя как мудак при наших ссорах.
— С удовольствием бы, — с хрипом выдохнула Дарья, пытаясь выбросить из памяти его лицо, искаженное презрительной усмешкой, слова, произносимые его голосом. Она зла. На него — за то, что приковал её к себе невидимыми путами. На себя — за то, что не может разорвать их и оставить его. Боже, и в какой момент эта симпатия переросла в подобную зависимость? Так страшно ощущать, что она уже не властна над своими чувствами, поэтому она бы с радостью сбежала от него. Но она не сбежит. И сбегать не собирается.Запомни, не имеет значения, какой сволочью я порой становлюсь. Я по-прежнему где-то там, и я нуждаюсь в тебе.
Вернись ко мне.