Праведница

      Порой мне кажется, что в её покоях должна звучать музыка. Так и чудятся тощие недородки, что, спрятавшись по углам, будут тихо наигрывать на маленьких арфах. В реальности же —нашей реальности — только негромкий шум волн нарушает тишину её грота.       Медленно, с трудом пригибаясь, так, что ржавая пика ещё глубже вонзается в мою грудь, я прохожу внутрь. Она, как и многие циклы до этого, лежит в своей ладье, и любуется луной. Ко мне Сестра не соизволит и головы повернуть, но это не повод огорчаться. Пусть удивляется Броненосец тому, как его голодная Эли не сидит, сложа руки, меня апатичность Уты лишь радует. Значит, она слишком слаба, чтобы двигаться. Или же это характер её таков, а я всего лишь себя успокаиваю?       Каменные своды сочатся яркими каплями — лазурными, изумрудными, даже янтарь мелькает порой. Конечно же, это не настоящая Лимфа — я не допустил бы подобной преступной траты. Не долетая до зеркальной глади озерца, цветные блёстки исчезают, чтобы вновь соткаться под потолком. Моё тело они прошивают насквозь, точно острые иглы, но не причиняют боли. Впрочем, даже боль здесь — награда.       Длинные копья, что неотделимы от моего тела, царапая скалы, громко скрипят. Когда я, наконец, добираюсь до Сестры, и моя голова заслоняет пробитую в каменной стене грота дыру, она не отводит взгляд. Ута всё так же смотрит на луну, но уже сквозь меня. Кажется, ослепни она, всё равно будет её видеть. А я же смотрю на неё, и время, текущее в Покоях и без того медленно, сейчас и вовсе застывает. Меня влечёт та, которую я вижу. Я ненавижу ту, кем она является.       — Ута, — мой голос, и без того звучный, эхом отражается от сводов пещеры, — к тебе приходил Младший, — это не вопрос, но утверждение.       Она не произносит ни звука, только медленно опускаются её веки, и затем поднимаются вновь. Очи моей Сестры, огромные, цвета Лазури, наконец-то смотрят мне в глаза.       — Он поил тебя Цветом, — и вновь я не спрашиваю.       В этот раз Ута остаётся неподвижной, только взор становится умоляющим. Смерив Сестру пристальным взглядом, я жертвую ей несколько капель Серебра — ровно столько, чтобы ей хватило сил заговорить. Но Ута молчит, лишь начинают течь из её глаз слезы. Она тянет ко мне руки, и ладони её, тонкие, бледные, хватаются за пронзающую мою грудь пику.       — Я говорила ему, — начинает оправдываться она, — предупреждала, угрожала, но он не слушал. Я ничего не просила.       В глазах Сестры столько страха и боли, что мне становится жаль её. Почти. Ута поднимает изящные пальцы к моему лицу, а левая рука её, сжимающая копьё, тянет его на себя, вытаскивает ржавую железку из моей груди. Откуда только взялась у неё такая сила?.. Из раны начинает сочиться кровь, перемешанная с драгоценной Лимфой, пачкает белоснежное одеяние моей Сестры. Не так давно Надзиратель насмехался над тем, что в покоях юной Оле есть свадебное платье, тогда как Ута уже давно облачена в него. «Сестра у тебя или невеста?» — ехидно осведомился он у меня в тот цикл. И почему-то сейчас, глядя на её залитое слезами лицо, мне сложно ответить на этот вопрос.       Краем уха я слышу, как падает в тёмно-зелёную воду окровавленная пика. Ута, такая маленькая по сравнению со мной, прижимается к моему искалеченному телу, и её личико утыкается мне в шею. Я слышу, как она плачет, и впитываю кожей Серебро из её слёз. Лишённый опоры, я стараюсь не упасть в изукрашенную лодочку Сестры, но её, похоже, перспектива оказаться придавленной мною не пугает. Наверное, именно поэтому я неуклюже, задевая копьём каменные стены, обнимаю её одной рукой. Подумать только, оказывается, моё запястье толще её шеи.       — Как? —тихо произношу я.       —Я была без сознания от голода, — шепчет Ута, и голос её дрожит от волнения. — А он не ведал о заповедях. Я… я боюсь его, — признаётся она.       Я понимающе киваю. Моя Серебряная Сестра-праведница, что никогда не лжёт своему Брату. Моя беззащитная Изумрудная Ута. А вот с Младшим мне явно предстоит… серьёзный разговор.       — Богомол, — она встаёт в своей ладье, и наши лица оказываются на одном уровне, —умоляю, вели ему оставить меня в покое.       Я вновь киваю, и тогда происходит чудо —Ута улыбается мне. Губы Сестры-праведницы изгибаются прекраснейшей из всех линий, и я чувствую, что улыбаюсь ей в ответ. А потом её тонкие ладони мягко ложатся мне на затылок, и Ута целует меня. Хотя рот её холоден, как и руки, я лишь крепче прижимаю её к себе. Моя кровь и Лимфа впитываются в её кожу, а я начинаю ощущать, как бьются в её груди три Сердца, залитые до краёв Цветом. И теперь, по мере того, как начинают теплеть её губы, а поцелуй становится всё более жадным, я чувствую, как перетекают Серебро и Изумруд из моего тела в четвёртое Сердце, уже почти полное. Тогда мне хочется вновь улыбнуться.       Пей, моя жалкая Сестра-праведница, что никогда не лжёт в глаза своему Брату. Пей, я подожду, пока ты не зальёшь до краёв ещё одно Сердце. Тогда я вырву их все, и тебе вновь останется лишь смотреть на луну, пока не погибнет этот Промежуток.       А с Младшим мне предстоит серьёзный разговор.