Сквозь стекла

       Эрнеста Рамос. Мой предок времен инквизиции или что-то вроде того. Лично мне было не особо это интересно, вернее сначала-то было, но после того, как в столовую заявилась моя мертвая копия, я старалась вообще не интересоваться историей. Меня зовут Фрея. Такое имя дал мне отец, швед. Мама же была роскошной испанской женщиной: с черными вьющимися волосами, красивой загорелой кожей, тонкой талией и длинными ногами. У отца была очень светлая кожа, светлые волосы и серые, почти бесцветные глаза, одним словом – скандинавец. Уж не знаю, как они друг друга так нашли, но, вероятно, общее дело их свело друг с другом. Они были ассасинами. Конечно, они очень умело прятались в мире и потому «Абстерго» не сразу пронюхал, кто мы. Во всем была моя вина. Я смеялась над предостережениями. Меня совсем не устраивала жизнь деревенской простушки, а потому я тянулась к городу. В сельской школе я усердно училась, дабы потом, под предлогом учебы в университете, сбежать в город. Родители были против, конечно, как всегда. Они надеялись сделать меня одной из них, тренировать, научить пользоваться оружием, но разве девушку в семнадцать лет мог интересовать подобный образ жизни? Едва ли. Я сбежала. Зря.        — Поехали на берег, — послышался голос над ухом. Том. Он был уже изрядно выпивший, а потому водитель из него сейчас был никудышный. Он был другом, кажется, или любовником. В общем: мы спали друг с другом, но не придавали этому какого-либо особого значения. Это нас вполне устраивало. Никаких обязательств, никаких приступов ревности.        — Том, ты пьян. Давай лучше останемся здесь, — здесь – это в доме нашей общей подруги, которая просто обожала проводить пышные и громкие вечеринки, о которых потом обязательно болтал весь университет. И я никогда не пропускала ни одной из них. Пила нещадно, до беспамятства, заливая детскую обиду. Месяц назад и вовсе подсела на травку. На самом деле веселая Фрея была в глубокой депрессии. Я не понимала, как родители могли меня довести до такого. Другие студенты ехали на каникулы домой, а я жила в общежитии. Мы с Томом были похожи в чем-то: родителей у него не было, вернее, мать погибла, а отец спился, ну вот он и сбежал. Я же просто лгала, что воспитывалась в детском доме. На душе пролегла огромная тень. Это было несправедливо.        — Брось, Фрея, ну тут ехать всего ничего, давай, поднимай свою очаровательную попку и тащи её на сидение, — ох, он был моим единственным утешением. Если бы не Том, я давно вскрыла бы себе вены. На самом деле, мне очень хотелось заставить моих родителей пожалеть, чтобы они узнали…        — Хорошо, но если ты собрался угробить себя, постарайся сделать так, чтобы я тоже не выжила, — весело проворковала я. Разговоры о смерти были обычным делом.        — Разумеется, ад без тебя будет скучать, дорогая, — в последний раз я смотрю на эти карие глаза, на длинные волосы, разметавшиеся по его оголенным плечам. Он показался мне тогда таким родным, единственным на свете человеком, который меня понимал. Может я влюбилась тогда, но уже не узнаю. Внезапно вспыхнули фары на встречной полосе. Торможение, кювет, кувырок, потом еще и еще, дерево, удар. Я почувствовала ужасную боль в правой нижней части живота. Нож Тома, который всегда валялся у него в салоне без чехла, сейчас торчал у меня из живота, а я ведь ругала его по этому поводу. Я гневно посмотрела на него, но тут же смягчилась: он был весь в крови…        — Том, Том! А-а, — я тут же схватилась за бок. Вытащить нож у меня не хватало смелости, поэтому я чувствовала, как хорошо наточенное лезвие втыкалось в какой-то внутренний орган. Мужчина был жив, я слышала, как он дышал, но голова его была сильно разбита. Силы покидали меня, я просидела так минуты три, считая секунды и боясь заснуть. Казалось, прошла целая вечность. Том не приходил в сознание. На улице окончательно стемнело и стало холодать. Ну что ж, похоже, только я одна сегодня умру. Но, как позже выяснилось, умереть мне все-таки не дадут.        — Сеньора, какой кошмар, давайте я вам помогу, — где-то послышался звонкий мужской голос. Я повернула голову и увидела темнокожего мужчину, весьма симпатичного, ну да, как же без этого. Он аккуратно вытащил меня из машины и понес в сторону дороги.        — Там… там мой друг, — прохрипела я.        — Не беспокойтесь, сейчас всех спасем, — спокойно прошептал он.        Меня положили на кушетку и погрузили в микроавтобус. Что-то не так. Я вскочила на локтях, но ощутив резкую боль, тут же плюхнулась обратно. Включился противный свет, подобно тому, что устанавливают в операционных или кабинетах дантистов.        — Наркоз, — спокойно и безразлично бросил мужчина-хирург (по-видимому) с белыми перчатками на руках. Мне к лицу подставили маску. Я тут же забрыкалась, отворачивая голову и гневно сопя. От страха мой организм тут же нашел силы, чтобы уберечь меня от еще большей опасности. Мои руки схватили и с силой прижали к кушетке, кости тут же обдало ноющей болью, и они тут же затрещали, грозясь сломаться.        — Что вы себе позволяете! — Визжала я на всю машину.        — Успокойтесь, мы оказываем вам медицинскую помощь, — спокойно ответил «врач».        — Это не машина «скорой помощи», — прошипела я и хотела было вылить еще одну порцию негодования со всевозможными нецензурными словами, но тут же потеряла дар речи, когда увидела на куртках мужчин, что держали меня, нашивку со знаком «Абстерго». Я ощутила волну страха, что наполнила мои сосуды холодом, будто не кровь была там, а самая что ни на есть арктическая вода. Вздрогнув, я истерично засмеялась. У меня, правда, с головой всегда было не все в порядке, но тут я прямо сама себе удивлялась. Мужчины застыли в недоумении и не решались что-либо предпринять. Смех мой прерывался судорожными всхлипами, и было уже не совсем ясно: весело мне или грустно. Слезы хлынули градом из глаз, словно прорвало давно державшую эмоции плотину. С такими вещами я боролась старым добрым косячком.        — Держите её. Наркоз, — снова потребовал мужчина в медицинской маске. Я уже бросила все попытки разъяснить ситуацию и целиком погрузилась в свои переживания, затем меня настиг наркотический сон.

***

       Шум кондиционера, едва ли уловимый в людных помещениях, но в полной тишине он казался таким нестерпимо громким. Я с трудом разлепила глаза. Белый потолок, тусклое освещение. Это была явно не больница и вряд ли чей-то дом. Я привстала на постели, в боку снова неприятно заныло. На стуле радом с кушеткой сидела женщина. Темные короткие волосы, пухлые губы, застывшие в нежной улыбке, ухоженные брови, словом, женщина прямо источала приятную и успокаивающую ауру.        — Вам известно, милая Фрея, что вы бесплодны? — Спокойным голосом спросила незнакомка. Для меня это не было такой уж страшной новостью. Честно говоря, детей я терпеть не могла. Они ничего в жизнь не приносили, кроме как бессонницы, грязи и неподъемной ответственности.        — Ну вот, какая радость, теперь не придется предохраняться, — равнодушно бросила я.        — Так же у вас серьезные психические отклонения и не за горами анорексия. Вы употребляли марихуану в течение месяца, и на момент аварии были в состоянии наркотического и алкогольного опьянения.        — А, вы решили мне «открыть Америку». Я прекрасно знаю, что со мной, — перебила я.        — Вы в реабилитационном центре.        — Больше похоже на психбольницу, — сухо произнесла я, бросив опасливый взгляд в сторону охранника в белом одеянии и с весьма внушительной мускулатурой. — Не пытайтесь меня обмануть, я примерно предполагаю, где я и по каким причинам здесь нахожусь. «Абстерго»?        — Вы догадались, — улыбнувшись, прошептала девушка.        — Мои родители говорили мне о вашей организации.        — Говорили, но вы, как я поняла, не особо то и прятались. У вас плохие отношения?        — Мои отношения не должны вас касаться.        — Напротив. Фрея, я хочу вам предложить помощь и новую жизнь.        — Бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке. Вам ведь что-то нужно от меня, я правильно поняла?        — И снова вы угадали. Мне нужна ваша память, некая скрытая информация.        — Я не думаю, что смогу рассказать что-либо о своих родителях. Я покинула их давным-давно и мне неизвестно их местоположение.        — Вы сделали правильный выбор. Ваши родители – убийцы. Но меня интересуют не они, а ваш предок – Эрнеста Рамос.        — Так поковыряйтесь на кладбищах, откуда мне знать о ней.        — В вас находится важная генетическая информация, которая приблизит нас к победе над агрессией.        — И что от меня требуется? — с опаской спросила я.        — Только сотрудничество.        — Ладно. Хорошо. А можно мне узнать, где мой друг?        — Ваш друг находится в больнице, но другим уже доложили о вашей смерти.        — Смер… что?!        — Вы вылетели из открытой двери и упали с обрыва.        — Нет же. Я… меня достал из машины один из ваших.        — Но этой версии никто не знает.        — Вы сумасшедшая! — воскликнула я и поспешила вылезти из постели, но, запутавшись ногой в одеяле, рухнула на холодную плитку пола.        — Отнюдь не я, — усмехнулась женщина.        Но я больше не слушала. Я толкнула охранника, что стоял около двери, и вылетела в коридор, на полном ходу встретившись со стеной. Ко мне подбежал персонал и схватил под локти.        — Здесь вам никто не причинит зла. Вам нужен госпиталь для души, Фрея, — с этими словами она всадила мне шприц в шею, и я успокоилась. Впоследствии, я не раз еще получила дозу этого «лекарства для души».

***

       За время, проведенное здесь, мне стало куда хуже. Депрессия отбирала у меня все силы. Как потом выяснилось, причиной моих проблем была наркотическая зависимость. Я мучилась, хоть мне и давали курить обычный табак, мне все равно было мало. Это было не то.        Сидение без дела меня ужасно напрягало, но меня боялись выпускать к другим «пациентам». Я не придумала ничего лучше, как поваляться в ванне. Раздевшись догола, я оценивающе осмотрела себя в зеркале. Острые плечи, тонкая талия, выпирающие ключицы и темные круги под глазами, а когда только поступила в университет, я пользовалась успехом. Родители тренировали меня все детство, и я была довольно спортивным человеком. Была, Фрея, была. Теперь мышечная масса заметно поубавилась, плохой образ жизни явно сказывался на моем здоровье. Но навыки боя все-таки помню. Наверно. Взглянув на себя еще раз, я удовлетворительно усмехнулась. Лицо мое было весьма симпатичное: высокие скулы, большие выразительные глаза, средней толщины губы и длинные светло-русые волосы. Странно, что они еще не вываливались при моей разгульной жизни. И все же я отметила, что выглядела хуже, чем тогда, когда жила на ферме с родителями. Закончив любование собой, я погрузилась в горячую воду. Внезапно я почувствовала неприятное ощущение в области шва. Ах да, точно, мне ведь запретили принимать ванну. Я посмеялась над своей рассеяностью и, поднявшись из ванны, включила душ. После отправилась на поиски полотенца. Обернувшись им, я вышла из ванной комнаты и совсем забыла, что не дома: в дверях стоял мужчина, и я тут же заскочила обратно и захлопнула дверь. Одевалась я так быстро, как мне позволяло состояние.        — Я вам говорил не принимать ванну, — сурово сказал тот самый хирург.        — А вы подслушивали что ли?        — Я договорился с вами, что зайду ровно в одиннадцать и осмотрю ваши швы, — я закусила губу. Честно говоря, я совсем забыла об этом.        — Прошу прошения, у меня вылетело из головы.        — Радуйтесь, что ваш мозг оттуда не вылетел, хотя глядя на вас, мне все больше кажется, что именно это и случилось с вами, — вздохнув, ответил врач.        — Вы меня смеете оскорблять? — Да-да, я была плаксой в последнее время.        — Не стоит принимать шутку за оскорбление, я не хотел вас обидеть, — должна сказать, что мой вечно равнодушный врач теперь оказался в замешательстве. Он был весьма хорош собой. На вид ему было около сорока, но он, как говорят, хорошо сохранился и потому немного меня смущал. — Мне нужно проверить ваши швы.        — А, да, конечно, — я села на кровать, а врач поставил стул напротив меня и жестом потребовал задрать рубашку. Ну почему я чувствовала себя маленьким ребенком…        — Ну как мне с вами еще разговаривать, — недовольно бросил хирург.        — Что-то не так?        — Я сказал не принимать ванну и ни в коем случае не растирать швы, а вы с таким остервенением натерли их полотенцем.        — Я забыла.        — Вас не волнует собственное состояние?        — Да, в яблочко. Меня не волнует мое состояние, выживу, ладно, умру – значит, так тому и быть.        Врач молча поднял на меня глаза. Казалось, он разозлился – это читалось в его серых глазах. На секунду я вспомнила отца. Так он смотрел на меня каждый раз, как я ссорилась с мамой на тему ассасинов и тамплиеров. И тут снова этот суровый взгляд. Он так старался меня спасти, но спасти лишь затем, чтобы отдать в руки другим мучителям. Я не видела смысла в такой опеке, но, скорее всего, ему просто платили за то, чтобы я жила.        — Ах да, простите, вам же платят за это.        — Действительно, — прошептал мужчина, не сводя с меня внимательного взгляда. — В пять часов после полудня. Я зайду к вам еще, постарайтесь не прибавить мне «работы».        — Попытаюсь не забыть, — съязвила я.        Врач еще раз на меня взглянул, а затем удалился из комнаты. Встретится с ним мне было не суждено. Этим вечером я познакомилась с машиной под названием «Анимус».        — Сосредоточьтесь на воспоминании. Ничего не бойтесь, — услышала я голос доктора Риккин, лежа на кушетке. В шею мне что-то воткнули, а над головой закрепили какую-то прозрачную панель. Внезапно голова моя сильно закружилась, и я почувствовала необъяснимую легкость. Первое, что я увидела перед собой – был мужчина в капюшоне. Мы сидели на высоком здании и что-то ждали.        — Нужно выждать, — обратился ко мне мужчина.        — Я могу их отвлечь, — ответила я.        — Нет, тебе еще рано, — он встал и пошел к противоположному краю.        — Почему? Мне уже семнадцать, я многое могу, вы сами видели, — мое сердце трепетало, и румянец заливал щеки. Я хотела доказать ему, что способна помогать ему, что достойна его внимания.        — Нес… — ласково, но строго произнес голос. — Ты не готова. Не стоит со мной спорить, я не выношу этого.        — Я вовсе не спорила, мастер. Я лишь хочу быть вам полезной, — полезной во всем, чего бы ты ни пожелал.        — Ты будешь более полезной на крыше, где сможешь меня прикрыть.        — Но…        — Я закончил! — После этих слов глупо уже что-то доказывать. Агилар мог сносить спор со мной, но если он выходил из себя, то последним порогом всегда были эти слова. И либо ты соглашаешься, либо получаешь наказание. Нередко я получала и по лицу за свой острый язык. Но то было, пока я не приспособилась к жизни в братстве. Мой отец был ассасином, мать сожгли на праведном костре. В возрасте одиннадцати лет папа решил, что мне пора вступить в орден. Он не мог быть моим наставником, а потому отдал меня на воспитание Агилару де Нерха. Мастер у меня был довольно строгий. Он никогда не позволял мне расслабиться, никогда не смотрел на то, что я девушка. Наставник всегда повторял: «То, что ты – девушка, им только на руку, ведь они могут забрать у тебя самое сокровенное, и смерть покажется тебе лучшим избавлением от страданий». И я злилась на него очень часто. Любое проявление слабости он рассматривал, как неспособность стать полезной братству. Но мое упрямство вело меня к цели. Агилар требовал многого: если я падала, разбивала в кровь конечности, ранилась, я должна была встать и идти дальше, что порой было очень тяжело. Совсем дела худо обстояли во время месячных. Конечно, я была слишком горда, чтобы сказать об этом мастеру. Да и где это видано, чтобы женщина рассказывала о подобном мужчине. Стыд. Поэтому я бегала, прыгала, дралась, превозмогая боль и недомогание. Спустя годы я обнаружила в себе странные чувства к своему наставнику. Я не знала, как это было трактовать, но меня просто нещадно тянуло к Агилару. К семнадцати годам на меня стали обращать огромное внимание мужчины из братства. Я начинала понимать, что весьма не дурна собой тогда, когда меня отыскала сестра моей матери.        — Не стоит её так изматывать, она же девушка! — Сокрушалась тетя Росита.        — Марк отдал её под мою опеку, женщина.        — Если в будущем она будет бесплодна – это будет на твоей совести.        По правде говоря, подобные разговоры в моем присутствии, вгоняли меня в краску. В такие моменты наставник внимательно меня рассматривал своим оценивающим взглядом, от чего хотелось под землю провалиться. Возможно, где-то в глубине души он догадывался о моих чувствах.        — Нес, ты пропустишь удар, если будешь витать в облаках. О чем ты думаешь? — спокойно спрашивал Агилар.        — Простите, мастер. Моя голова занята глупостями…        — Какими? — Его взгляд всегда меня обезоруживал. Эти серо-голубые глаза всегда требовали единственного – правды. И если раньше я никогда не посмела бы соврать, то теперь наловчилась лгать не моргнув. Я просто не могла открыть ему свою тайну, не имела права.        — Я неважно себя чувствую, — на одном дыхании выпалила я.        — Эрнеста. Я не терплю лжи, ты ведь знаешь, — усмехнулся он. Агилар произносил мое имя полностью только тогда, когда хотел обозначить всю серьезность фразы или когда хотел предупредить о том, что скоро он начнет злиться.        — Я не могу, простите меня, наставник.        Он подошел ко мне вплотную и взял меня за подбородок, этот жест показался мне слишком грубым, и потому я зажмурилась, надеясь избежать встречи с его ледяными глазами.        — Ты должна смотреть мне в глаза, когда я этого требую. Мне напомнить правила? — на этот раз в голосе послышались металлические нотки. Я нехотя открыла глаза и буквально нарвалась на испытующий взор. Как хотелось убежать, скрыться от его взгляда. Между тем обстановка накалялась. Мы стояли совсем одни, и я почувствовала, как цепенею от страха. На глаза непроизвольно навернулись слезы. Я предприняла попытку отвернуться, но он впечатал меня в стену. Несмотря на теплый день, мне стало вдруг так холодно. Агилар продолжал рассматривать меня, пытаясь найти правду в моих глазах. И я больше не смогла сдерживать себя: слезы прокатились по моим щекам, оставляя мокрые дорожки, тело задрожало, и, тихо всхлипнув, я закусила нижнюю губу до боли и крови. Мастер отпустил меня и отошел. Я сползла по стене и закрыла ладонями лицо. Он все понял.