Четвёртый Новый Год

      Я люблю прислушиваться. Выхватывать в потоке уличной суеты нечто особенное: изрядно громкий гудок автомобиля, слово, брошенное незнакомкой вслед сердитому клерку, стук каблуков по каменной кладке, похожий на цокот подков. Человечество богато звуками; подобно музыкальным инструментам в оркестре, накладываясь друг на друга, они составляют прекрасную мелодию, каждый раз — новую. Где-то в гомоне выхватить аккорд, гармонию, лад; поспешить домой, сесть за старенькое пианино, — целая жизнь прошедшего дня ложится на ноты. Так, я считаю, и пишется лучшая музыка.       Новый Год — время, казалось бы, самой интересной городской музыки. Так, впрочем, и было несколько лет назад, а сейчас — увы, теперь всё заполонила одна навязчивая, дурацкая мелодия, от которой не скрыться. Простой мотив застревает в мозгу, как бабочка в паутине, — не избавиться, чёрт возьми! Какой идиот мог написать эту чушь? Видимо, только один — тот самый, которым я был в прошлом. Да что там в прошлом — и сейчас, чего скрывать. Я не люблю Новый Год. Честное слово не люблю. Так бы и заперся в своём загородном доме, отключившись от всяких звуков, от любых мелодий. Тишина — лучший подарок для композитора. Для композитора в депрессии, который уже четыре года только и пишет, что простые коммерческие песенки для поп-звёзд, — это единственное доступное наслаждение, за исключением разве что алкоголя. Зачем я в очередную новогоднюю ночь выхожу на главную улицу, — чёрт его знает; на фоне четырёхлетнего новогоднего хита моего авторства вся музыка городского движения превращается в нелепую какофонию. Впрочем, в весёлом гомоне спешно докупающих подарки всё-таки можно отыскать пару подходящих нот... Вероятно, эта ночь будет не так уж плоха.       Если честно, я даже рад, что эта глупая песенка ушла в народ. Я рад, что не знаю пресловутой славы композитора, которая в двадцать первом веке, кажется, окончательно сгорела. Исполнителей знают все. Маргарет Райли, блондинку-певичку, чьим голосом звучит моя новогодняя песня, слышал, наверное, каждый. Я-то видел её лицо только по телевизору — контракт подписывал продюсер, не она. А вот о том, что музыку к знаменитому новогоднему хиту Райли написал некий Гордон Андерсон, известно, к счастью, одной Википедии и, возможно, паре фан-сайтов. Как этот Андерсон выглядит, когда у него день рождения и какой он на самом деле олух, не знают и они.       В 23:20 я захожу в паб. Двери его выходят на Площадь Мариуса, ту самую, где с шести часов работает каток, а в полночь забьют салюты. Я бы, наверное, мог ещё побродить по окрестным переулкам, послушать весёлую праздничную суету — как ни крути, это всё же приятно. Почувствовать пальцами мягкий снег, поглазеть на призывно мигающие гирлянды, выпить ароматного глинтвейна — всё то, за что и любил Новый Год прежде. Да это и сейчас доставляет удовольствие, только глухое какое-то, далёкое, будто сквозь толщу воспоминаний. Конечно, нет ничего глупее, чем разводиться за две недели до праздников: так настояла Джесс, оставшаяся некогда безучастной к моим тщетными попыткам вернуть её любовь. Я, видит Бог, развода не хотел вовсе; долго ещё я перед ней унижался, на коленях молил подумать, даже плакал, бывало, у порога квартиры, которую Джесс сняла, лишь бы отделаться поскорее от моего навязчивого общества. А в день развода в ротацию на радио по всей стране поступила моя дурацкая песня, провалиться ей к псам. Как-то с тех пор и не заладилось всё... Что уж теперь думать. Заказываю коктейль с текилой и зачем-то смеюсь — надо же, а на сердце-то легко! Подозрительно нынче хороший вечер, впервые за четыре года. По барной стойке раскиданы буклеты, программа новогодних гуляний. 00:10. Бесплатный концерт Маргарет Райли на площади Мариуса. Точно не обойдётся без пресловутого хита. Усмехаюсь — неожиданно в унисон: девушка рядом глядит во взятую мною брошюру с явным интересом.       — Не любите Райли? — лукавая улыбка, взгляд насыщенно-синих глаз (линзы, не иначе). Волосы длинные, красные, как вино, в ладони качается бокал коктейля Пина-Колада (идеально для зимы, ничего не скажешь). Под кожаной курткой, не слишком подходящей погоде, блузка: декольте больно широкое, хоть и вульгарным не кажется. Миленькое знакомство для новогодней ночи.       — Не люблю новогодние концерты, — улыбаюсь одними губами. — Да и сам Новый Год как явление. Как культурный феномен, если позволите.       — Ничего себе, вот совпадение! — девушка рассмеялась, и в смехе её не прозвучало ни капли фальши или пьяной пошлости. — Вы знаете, эти праздники... Каждый год со мной всякая чушь происходит! Вот сегодня... — закинула в рот кусочек ананаса с края бокала, — коктейль не тот принесли. Не ругаться же с ними... — поворот милой головки, улыбка, обнажившая безукоризненно белые зубы, протянутая ладонь — надо же, левша... — Салли О'Доннован!       — Гордон Андерсон, рад познакомиться!       Салли, кажется, собеседник душевней Джесс. Нет, не так — она явно, очевидно, осязаемо душевней, чем Джесс! Та бы давно уже сравняла с землёй хоть бармена, хоть хозяина паба. Вот кто умел ругаться — о, да ей равных по склокам не было! Рядом с ней не то что я — президент страны увальнем и тюфяком бы смотрелся! Румяная девочка с красными волосами, беззаботно потягивающая неуместный коктейль, во многом дала бы ей, обычно до чопорности напряжённой, фору. Как странно — прежде все мысли о Джесс вызывали тяжеловесную тоску и болезненную нежность... Удивительное происходит. Новогоднее чудо, не иначе.       — Итак... И чем же мистер Андерсон занимается? Ох, дайте угадаю, — хитрый взгляд Салли пробегает по моему небритому лицу, по расстёгнутой тёмной куртке, по сизого цвета джинсам, — я думаю, рядом со мной потрёпанный жизнью, чуть циничный зазнайка-психолог, практикующий... четвёртый, наверное, год. Наслушавшись грустных историй от клиентов, вы и сами отчего-то вздумали впасть в депрессию. Под Новый Год... Недальновидно как-то, не находите, мистер Андерсон?       Хохота я не сдержал.       — Вы... чертовски проницательны, Салли, — только и смог выдавить я, утирая слёзы смеха. — Боже мой, да вы угадали практически... ничего! — это стоило того. Как умильно она надулась! — Ну ладно, ладно, кое в чём вы таки правы. В главном, конечно, промашка, но с четвёртым годом точно в цель; этот Новый Год — четвёртый из тех, что я ненавижу.       Салли неясно улыбается. Неожиданно я понял, что же такого особенного в этой девушке: рядом с ней замолкают звуки. Там, где только что звенели бокалы, раздавался смех, приглушённо звучали праздничные песенки, теперь плывёт тишина, и задорный смех девушки с красными волосами с безупречной гармонией вплетается в эту тишину. Внезапно, за доли секунды до того, как всё разнообразие голосов паба с новой силой на меня обрушилось, где-то на задворках ума заиграла мелодия. Фа-мажор. Чудесная тональность. Молниеносным движением вытаскиваю из кармана шариковую ручку, черчу на полях праздничной брошюры кривой и зыбкий (уж какой есть) нотный стан. Под любопытным взглядом Салли проставляю точки — ноты новой мелодии, готовой зажечься огнём в сердце, заплясать под пальцами, покатиться по клавишам... Оглядываюсь через плечо: позади стоит Салли, её глаза распахнуты, а на губах играет улыбка детского восторга, словно она смотрит, как Санта-Клаус вылез из дымохода и теперь деловито отряхивает золу с красной шубы.       — Простите, Салли, — не хотел вас сегодня... смущать.       Девушка опустила головку. Посмотрела исподлобья, неестественно синие глаза стали будто бы ещё больше. Но взгляд — кажется, это был самый тёплый взгляд из всех, что я видел в своей жизни.       — Знаете, Гордон... — Салли улыбнулась. — Мне кажется, вы только что вновь полюбили Новый Год.       Когда распахнулись двери, в паб хлынул морозный воздух и море света — уличные подсветки сияют во всю мощь. Когда меня неожиданно потянули куда-то за руку, я едва успел другой схватить брошюру. — Ну же, Гордон, пошли! — тонкий голос звенит слева от меня, справа от меня, надо мной и вокруг меня. — Новый Го-о-од!!!       Через пару мгновений я уже обнаружил себя на площади Мариуса, под самым грохотом фейерверков, где часы на старинной башне — главной городской достопримечательности — бодро отсчитывают удары. С двенадцатым я вдруг понял, что руку мою никто уже не держит, что в ушах не звенит смех весёлой Салли, а площадь запела новым многоголосьем. Таким, какое не сравнить ни с чем другим.       Рассеянно я застыл на месте: целиком меня захватила первая городская мелодия наступившего года. Лишь когда где-то на возвышении раздался знакомый голос, я вдруг очнулся и в странном порыве вздёрнул голову. На сцене напротив часовой башни стоит задорная блондинка с пронзительно синими глазами. В не по погоде тоненькой кожаной куртке. В блузке с широким (но без вульгарности) декольте.       — Я посвящаю эту песню каждому, кто сегодня вновь полюбил Новый Год.       Наконец я поднёс к глазам брошюрку, за эти минуты истрепавшуюся до неузнаваемости. По соседству с моими нотами теснится ряд цифр. Номер мобильного телефона. Теперь я знаю — первой новую песню услышит её исполнительница. Пожалуй, самое время расслабиться и поддаться счастливой волне старой и новой новогодней песни.