wasted years

Один год, и Мэри заставляет его танцевать вальс посреди темной комнаты; фонари заливают обои своей желтизной, кидают неровные блики на их лица и иногда перегорают. Они танцуют медленно, смотря друг другу в глаза и редко улыбаясь; Мэри тихо посмеивается, когда Шерлок забывает движения и всячески извивается, пытаясь не наступать ей на ноги. Он все еще не понимает, зачем ему танцевать с ней на ее свадьбе, когда он даже не жених, но Мэри уверяет, что так ей легче, так спокойнее. И он соглашается. У Мэри светло на душе. Пять минут, и они целуются посреди темной комнаты; если этот танец и был для чего-то создан, так точно для этого. Шерлоку нравится, когда она дотрагивается пальцами до его волос и слегка взъерошивает; будь это кто-то другой, он уже давно пришел бы в бешенство. Ему нравится и то, как она улыбается сквозь поцелуи, шутя о том, что сейчас войдет миссис Хадсон; иногда Шерлок удивляется, как страхи перерастают в шутки. Она обнимает его крепче, чем обычно, и благодарит за то, что он вообще есть. Мэри счастлива. Шерлок тоже. Пара дней, и Шерлок не знает куда себя деть на их свадьбе. На душе паршиво, а пред глазами знак трех; Мэри не решается бежать за ним, когда он выходит из зала, и лишь молча провожает его взглядом. Этого никто не замечает, и последующие часы она лишь пытается быть прежней, ведь танец так и не удался. Мэри разбита. Один год, и Шерлок уже забывает о том, какой на вкус была ее помада, когда она впервые за месяц приезжает к нему одна; Мэри стоит на пороге растрепанная, уставшая и с сожалением вглядывающаяся в его потухшие глаза. И он впускает ее, как и год назад, проводит наверх и кивает в сторону кресла; молчание разбавляется тиканьем часов и гулом машин за окном, а еще мыслями и ярым желанием вернуться назад. Чай с бергамотом остывает. Мэри неловко. Четыре часа, и они все еще лежат на кровати, смотря в потолок — разговаривать не о чем, и им достаточно просто быть рядом. Мэри надевает его черную рубашку и сидит на краю, думая, под каким предлогом лучше уйти, чтобы было не так больно двоим; он переживет как-нибудь, а она перетерпит, заглушит — ее ждут дома, у нее семья. Шерлок знает это, и лишь выжидает, когда она всё же решится, и медленно дотрагивается до светлых спутанных волос. Мэри сильная. Несколько дней, и она вновь приезжает за полночь — ей можно, у нее все еще есть ключи. Они вдвоем сидят на креслах напротив друг друга и уже не знают, зачем начинать разговор; Мэри хочет рассказать ему все, что происходит, все, что произошло, и все, что она так и не может заглушить в себе, но думает, что ему все равно. Шерлок впервые не может понять то, что крутится у нее в мыслях; где-то на улице слышится сирена скорой помощи, и они вздрагивают. Мэри боится. Несколько минут, и она обнимает его впервые за год, а затем начинает плакать. Она тянет к нему руки, и Шерлок отвечает ей, прижимает к себе и боится вздохнуть; все как во сне, пред глазами пелена и копна ее сладко пахнущих волос. Все так, как раньше. Мэри устала. Пара месяцев, и она лежит у него на руках, истекая кровью. Мэри снова плачет и говорит, как он ей нравится; теперь Шерлок придает этому значение, ведь знает — больше она не приедет. Она смотрит на него, пытаясь запомнить его таким, с чувствами наружу и слезами, скатывающимися по побелевшим щекам; смотрит долго, а затем благодарит за то, что впускал ее так много раз, и за танец, говоря, что рада, что они не вынесли его за пределы темной комнаты. Мэри все понимает. Минута, и Мэри перестает дышать. Шерлок тоже.