Голубая звезда

      Двое человек находились в холодной тёмно-красной комнате. Единственным освещением было несколько свечей и слабый свет Луны, прорывающийся из-за железных ставней. Кабинет был небольшим, он содержал в себе рабочее место, большой книжный шкаф по всей длине стены, две софы и передвижной бар с хрустальным графином. Вырезанная узорами мебель, изысканность орнаментов тяжелых штор, собрание литературы признанных мировых авторов в дорогих переплётах — всё указывало на пристрастие владельца к роскоши.       Первый сидел за дубовым столом на обитом шёлковой бардовой тканью кресле из тёмного дерева. На рабочем столе был удивительный порядок: все вещи лежали строго в верхнем правом углу, создавая форму идеального квадрата. Два пера на круглой подставке, большая серебреная чернильница, папка с документами, выгравированная печать, небольшой ежедневник в чёрной кожаной обложке — и ничего больше. Зазор между принадлежностями был идеальным, словно отмерянным. Каждому предмету было выделено своё отдельное, неприкосновенное пространство.       Слева горела одинокая свеча, освещая широкий замысловатый почерк бывшего генерала имперской армии. Командующий городской стражи сосредоточенно перечитывал записи о Голубой звезде. Дочитав последний абзац, он вновь положил тетрадь на стол и обратился к ожидающему подчинённому. — Это было слишком опрометчиво с её стороны создать подобный дневник, да и, к тому же, потерять его. Не ожидал такого от Надженды. — Тэкэко-сама, что прикажете делать? Объявить её розыск? — обратился стражник. — Нет. Надженда слишком видное лицо, всё необходимо сделать как можно тише. — Но Надженда-сама отсутствует уже третий день. — Я сказал, что она была экстренно переведена в дальневосточную префектуру по моему приказу. У многих появились сомнения и лишние вопросы, но у них нет никаких доказательств, что с ней случилось что-то дурное, — он помахал дневником. — Что до самой Надженды, действовать необходимо крайне тихо. Она своей рукой описывает в двадцати страницах про действие некой «Голубой звезды» — тейгу, способного регенерировать тело и воскрешать.       Глаза подчинённого округлились. Он возразил: — Тэкэко-сама, это абсурд! — Возможно и абсурд. Но Надженда не стала бы сочинять сказочки про оживлённую кошку и регенерированный глаз. Я лично проверял её медицинское досье и ни одной записи про операцию не было сделано. До сих пор мне не веришь, да? — заметив недоверчивый взгляд, сухо спросил Тэкэко. — Это слишком запутанно. Больше всего непонятно её поведение. Она должна была немедля отдать тейгу властям.       Главнокомандующий громко рассмеялся. — Уж поверь мне: будь у тебя на руках вещица, способная вернуть к жизни дорогих тебе людей, ты бы сбежал быстрее неё, — резко нахмурившись, он добавил: — А потеряла она слишком многих. Действия Надженды мне целиком понятны, кроме как создания этого треклятого дневника. Скажи мне, кто обнаружил его первым? — Не знаю, — запнулся подчинённый, — мне его передала группировка разведчиков. Там по меньшей мере четверо людей. И обознавали принадлежность вещей двое человек. — Плохи дела, — Тэкэко крепко сомкнул руки в замок. — Они могли прочесть и разболтать. Двое знают, что это дневник Надженды, что в нём написано и что она пропала. Четверо и больше просто знают о существовании Голубой звезды. Наша с тобой цель сейчас — не допустить ещё большей утечки информации.       Тот понимающе кивнул. Он поклонился и покинул кабинет. По дороге он наткнулся на стоящего прямо под дверью человека. Смущённо поклонившись старшему по званию, подчинённый ушёл прочь. Следом за ним вошёл коренастый мужчина с проседью. Подойдя поближе к столу, он иронично усмехнулся. — Врёшь даже ближайшему окружению, Тэкэко? И тебе следует заменить дверь. Звуковая изоляция у тебя, по правде говоря, хреновая. — У меня нет другого выбора. Нельзя сейчас устраивать шумиху, — насупил брови Тэкэко. — А дверь… я разрешу этот вопрос.       Мужчина походил по комнате, достал из бара коньяк и налил себе стакан. Уместившись в кресле, стоящего спиной к столу, он произнёс: — В какое чудное время живём, Тэкэко. Не успела революция закончится, как грядёт новая. Возможно, эта будет называться «Битва за тейгу». — По крайней мере, мы точно знаем, что Голубая звезда действительно существует, — командующий сложил руки на груди. — Как и остальные 79 тейгу, оставленные первым императором. Жаль, что Надженда ушла так быстро. Кого она воскресила? — Она не пишет. Я считаю, кого-то из организации, которую она возглавляла. — Ах, Ночной Рейд. Если бы не они, мы бы с тобой здесь не сидели сейчас. Но они слишком опасны.       Он сделал большой глоток и встал. Подойдя к столу командующего, он упёрся руками о край и посмотрел на Тэкэко проникновенным взглядом. — Эти люди были одержимы желанием перекроить мир так, как угодно им. И если им что-то не понравится, они могут перекроить его вновь. Завтра у нас снова заседание малого совета. Ты обязан поддержать моё предложение о её поимке и заключении.       Тэкэко прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла. — Так и быть.

***

      Будучи в Ночном Рейде, Лаббок особо не беспокоился о таких вещах, как обеспечение пропитанием и сооружением ночлега на длительное время. Еда всегда была по части Акаме, а уютная постель, заваленная мангой всегда ждала своего владельца после заданий. Но теперь всё стало другим. Ему было необходимо бороться за жизнь ради Надженды, а теперь ещё и ради императрицы.       Связывая сучья деревьев для навеса, он глубоко погрузился в мысли. После своего воскрешения он смутно помнил сам факт пребывания в Ночном Рейде, некоторых его членов, и лишь воспоминания о Надженде были столь же яркими, как и прежде. Однако сейчас перед ним предстали образы до сознательной жизни. Он вспомнил как открылись его глаза в кромешной темноте. Ему не было страшно, а скорее напротив — уютно. Тёплая вода ласкала его чувствительную кожу. Но внезапно он ощутил страх. Он запомнил эту эмоцию очень хорошо. Впервые он испытал страх, когда услышал чей-то громкий крик где-то над собой. Тогда существовала причина страха, теперь он возник сам по себе. Его беспокойство росло, но ничего не происходило. Он замер ожидая чего-то, в то время как его тело наполняла боязнь неизвестного. Лаббок почувствовал, что его начало сдавливать.       Он очнулся. Лаббок стоял неподвижным, держа в руках ветки. Вокруг смеркалось, деревья вокруг сливался в одно целое. В голове возникло лицо Надженды. Лаббок оглянулся, но поблизости никого не было. У него появилось плохое предчувствие. Он оставил навес и принялся искать её, заодно и надеялся наткнуться на Эйн. Он никак не мог привыкнуть к той обстановке, в которой оказался. Ещё больше он не мог свыкнуться с самим существованием императрицы. Она передвигалась, она разговаривала, она оставила порез от кинжала на тонкой шее Надженды. Эйн была реальной, она живая, но он не ощущал этого. Более того, он не ощущал живым себя.       Лаббок застал её сидящей перед сооружённым костром. Надженда сидела в позе лотоса, уперевшись руками в колени и низко опустив голову. Он попытался подойти к ней как можно тише, но предательский хруст сучья под его ногой выдал его. Она подняла голову и слабо улыбнулась. Ему хотелось сказать что-то. Спросить что она будет есть, поговорить как повезло с тёплой погодой этим вечером — всё, что угодно, лишь бы слова заполнили эту бесконечную пропасть между ними. Даже сейчас, когда у неё остался только он, как он был уверен, она не приблизилась ни на шаг, и не собиралась это делать.       По всей видимости, Лаббок простоял в молчании достаточно долго. Надженда приподнялась, произнеся что-то о сегодняшнем ночлеге. Она не смотрела на него в этот момент, не посмотрела когда прошла мимо него, и даже не бросила кротко взгляд ему вслед. В его голове было пусто. По инерции он направился обратно в лагерь.       Через пару десятков минут появилась Эйн. Её волосы были подобраны, а наряд значительно поубавился в материале. В руках она держала достаточно широкий лоскут ткани. — Согреться получится только поодиночке.       Она уложила одеяло, некогда служившее ей юбкой под платьем, и присела. Вновь повисло неловкое молчание, которое прервала Надженда. — На нас могут напасть животные. Поскольку отбиваться мы не сможем, надо быть готовым вовремя сбежать. — Дежурить будут два человека, — добавила Эйн. — Надженда, ты спишь первой.       Та хотела возразить, но приказывающий взгляд императрицы не позволил ей сказать и слова. Она укрылась тканью удившись, насколько тяжёлым и крепким был материал. И тёплым. Поскольку одеяло приходилось вполовину её роста, она скрутилась в позу эмбриона. Поток мыслей во мгновение остановился и она погрузилась в дрём.       Лаббок невольно поглядывал на неё, и это не ускользнуло от императрицы. Ощутив на себе проницательный взгляд сидящей напротив женщины, в нём невольно возник страх. Он резко отвёл глаза от Надженды и уставился в чащу леса. — Ты, вероятно, желаешь помочь ей. Но это не в твоих силах. — Эйн-сама, я… — резко сказал Лаббок. Он не ожидал, что она обратится напрямую к нему. — Потише, Лаббок. Надженде слишком тяжело сейчас, это удивительно, что она до сих пор может передвигаться. Тейгу такого рода поглощает хозяина. Я расскажу тебе, что она чувствует. Боль от раскалённого пламенного шара, поместившегося внутри её органов. Она не способна ощущать ничего, кроме Голубой звезды, так как связь с телом потеряна.       Лаббок осмелился взглянуть на неё. Слова были произнесены твёрдо, но её лицо при этом было мягким. При последнем свете уходящего дня Лаббок разглядел её высокие аристократические скулы и тонкие сухие губы. Эйн сомкнула руки на груди и усмехнулась этой особой, неповторимой улыбкой. — Завтра ей станет легче.       Лаббок неуверенно кивнул. После пробуждения Надженду сменил Лаббок. Эйн сказала, что у неё бессонница и она вряд ли заснёт, но ближе к утру усталость взяла вверх. Последнее дежурство было у Лаббока и Надженды.

***

      Вэйв прохаживался по морскому берегу, не зная, куда себя деть. Меньше месяца назад он вернулся обратно домой, не желая прикасаться к оружию. Заявление родителям, что он не собирается возвращаться на флот, те восприняли неоднозначно. Однако подозревая, с чем столкнулся их сын, они не упрекнули его в выборе.       Он шёл около часа до этого места. Вэйв оказался на небольшой поляне, открывающей живописный вид на море. Близился закат, Солнце заливало окружающий мир розово-оранжевыми красками. Сильный ветер поднимал волны, и те разбивались о каменный уступ. Он присел на одно колено перед собственноручно сооружённым небольшим памятником, где скромно было высечено «Куроме». — Прости, Куроме-чан, в этот раз я не принёс цветы.       Он сидел, терзая себя мыслями о прошлом. Не заметив, как наступили сумерки, Вэйв решил вернуться обратно. Его дом стоял изолированно от всего мира, а до ближайшего поселения необходимо было идти пару часов. Мать завалила его бытовыми вопросами. Отнекиваясь, от него наконец отстали, и он заперся у себя в комнате. Привычка запирать дверь на замок появилась у него относительно недавно. Сняв с себя верхнюю часть одежды, он рассмотрел состояние своей кожи. Ещё больше участков тела покрылись чёрными пятнами. Пару дней, и они покроют шею, а следом голову. Часто его мучал жар, не покидала мигрень. Он спокойно передвигался, но аппетит его покинул, а о полноценном сне Вэйв давно забыл.       «Так долго продолжаться не будет».       Кто-то резко дёрнул дверную ручку. Наспех одевшись, Вэйв недовольно открыл посетителю. Это был его отец. Он поручил ему отправиться в дальнюю деревню навести справки об одном деле. Дорога туда подразумевала неустанную ходьбу сквозь чащу леса. А ещё это означало, что Вэйву вновь придётся притронуться к оружию.       Он вышел, когда Солнце ещё не поднялось над горизонтом, а прибыл при ясности дня. Возможно, когда-то ребёнком, он был здесь, но у него почти не осталось памяти о тех временах. Это было типичное восточное поселение его краёв. Неровные пагоды словно специально строили под одним углом, чтобы создать впечатление провала крыши. Множество домов были заброшены и частично разворованы. Он встал напротив такого здания и осмотрелся: доски целой стены были сняты, на дырявом полу валялись искривлённые гвозди, стекло из оконных отверстий аккуратно вытянуто. И это в почти в центре деревни! Единственное, что действительно было красивым по мнению Вэйва — вырезанные цветы на каждом доме, хотя и это не было уникальным. В его краях в каждой деревне выбирали цветочный символ и изображали где не попадя. Пройдя ещё пару шагов, у него резко закружилась голова. Проигнорировав привычное уже для него чувство, Вэйв уверенно пошёл дальше. Но теперь у него подкосилились ноги. Словно невидимые толстые нити возросли из-под земли и плотно обвили его мышцы, не позволяя двигаться дальше. Он упрямо дёрнул ногой и сделал большой шаг вперёд, но через мгновение Вэйв лишился равновесия и рухнул вниз.       Нежные слабые руки обвили его голову и уложили на что-то мягкое. Ему стало прохладно. С трудом приподняв веки, он столкнулся лицом к лицу с девушкой. На его лбу была влажная тряпка. — Вам легче? — Думаю, да, — он упёрся одной рукой о траву, а второй придерживал тряпку. — Вы потеряли сознание. Вы чём-то больны? Вас лихорадит.       В таком состоянии даже ласковый девичий голос пробуждал в нём неистовое раздражение. — Да, болен. Сколько я пролежал? — Не больше пяти минут.       Вэйву полегчало. Он впервые потерял сознание, благо на короткий промежуток времени. Внезапно он перевёл глаза в сторону и мороз пробежался по его коже. Он мог умирать от лихорадки, лишиться ощущения тела, его память может помутнеть, но он никогда не забудет этого силуэта.       «Оглянись, оглянись же, Акаме. Увидь меня».       Но она не оглянулась. Вэйв постарался последовать за ней и прошёл пару шагов, но снова упал. В голове вспыхнула острая нестерпимая боль. Весь мир погрузился во мрак. Снова. Где-то из ниоткуда возникло ощущение подъёма. Его конечности крепко сжались, тело воспарило над землёй. Лёгкий ветер обвивал его одежду. Через пару мгновений приятная прохлада резко сменилась сухостью и теплом.       Открыв глаза, Вэйв увидел перед собой деревянный потолок. Он лежал на мягкой кровати. Услышав шорох прямо позади себя, он понял, что здесь он не один. Интуиция подсказала кто это. — Вы снова потеряли сознание. Чем вы больны? — Я не знаю, — Вэйв совершил ту же ошибку и снова приподнялся. Но теперь ему действительно полегчало, и головная боль лишь слабо напомнила о себе. Также при прояснившемся сознании он вспомнил о вежливости. — Простите меня за такие неудобства.       Перед глазами предстал образ Акаме. Не дав сказать и слова девушке, он задал вопрос: — Вы видели неподалёку от вас девушку с длинными чёрными волосами и красными глазами?       Та удивлённо помахала головой. Взглянув в окно, к его огорчению Солнце уже повисло над деревьями. Должно было быть около четырёх часов. Поблагодарив девушку, он поспешно вышел из дома. Его ждут, он не должен задерживаться, ведь он и без того сильно задержался. Но и упустить встречу с ней Вэйв не мог позволить. Он не знал куда ему идти для этого, но он чувствовал, что она совсем рядом.

***

      Акаме проснулась раньше всех в доме, но к моменту пробуждения на улице уже стояла ясная солнечная погода. Сегодня ночью она должна была покинуть это место. Ей действительно было радостно, что этого не произошло.       Акаме захотелось пройтись по окрестностям деревни. Она была совсем небольшой, и девушка обошла её чуть больше чем за двадцать минут. Тем не менее, она была действительно живописной, невзирая на нахлынувшую бедность. Большинство домов были построены в особом стиле, аналогов которым она прежде не замечала. Даже на самых скромных зданиях были вырезанные орнаменты цветов. Преимущественно, это были лилии. Вернувшись обратно в гостиницу, семья владельца уже готовилась к грядущему дню. На завтрак хозяин приготовил уху. Каташи был на улице, поглощённый работой, но заметив Акаме, он отвлёкся и помахал ей рукой. Та улыбнулась в ответ, но в следующее мгновение перевела взгляд позади Каташи и монотонно сказала: — Каташи, ведро.       Тот резко повернул голову. 30 фунтов свежей смолы бесшумно оказались на земле, а переливающиеся на полупрозрачной субстанции солнечные блики издевательски подмигивали Каташи. Акаме оставила парня наедине со смолой и вошла внутрь.       После завтрака, когда в посещении остались только она и хозяин, тот обратился к ней с новым поручением. — В лесах могут до сих пор оставаться бандиты. Выйди на разведку, но не трогай их. Доложишь всё мне, дальше будем вместе решать что делать. — Каташи взять с собой? — Ни в коем случае. Под ним ветки ломятся, а ты худенькая. Будет шуметь как медведь и спугнёт ненароком. Тоже как медведь.       Акаме с трудом сдержала улыбку. Следуя на задание, она вновь окинула взглядом Каташи, скрупулёзно собирая смолу большой деревянной ложкой. Он был очень высоким и крепким парнем. И симпатичным. И на медведя он вовсе не смахивал, хотя действительно был неуклюжим.       Она часто вспоминала женский вопль во время охоты. Ей думалось, что на какую-то женщину напали, но она так и не узнала это. Переключившись мыслями на поиск бандитов, Акаме присела на одну из веток и настроилась. В голове стало тихо, всё что она слышала — слабый шелест листвы. Акаме бесшумно передвигалась по деревьям, выискивая любые возможные источники звука. Но никого не было. Решив для себя, что она не вернётся, пока не убедится в полной безопасности, она продолжила вычищать лес.       Она провела весь день в лесу. Следов человека в этой дикой чаще она не обнаружила, однако успешно поохотилась. Акаме тянула тушу животного в направлении деревни, пока очередной звук издали не заставил её остановиться. Оставив тело зверя, она подпрыгнула наверх и отправилась к источнику.       Она увидела женщину, мучившуюся с длинным объёмным платьем. Сняв его, та присела, облокотившись на колени. Она выглядела измождённой. Акаме была уверенна, что она подобралась тихо, но взор этой женщины внезапно поднялся на неё. Девушка замерла, столкнувшись взглядом. Она ощутила холод, это чувство было для неё не новым. То же самое исходило некогда от Эсдэс. Леденящее чувство, пробирающееся под кожу, сжимающее внутренности. Женщина не медля достала кинжал. Акаме резко покинула своё местоположение и вернулась обратно.       Когда Акаме вернулась в гостиницу, была ночь. Рассказав об увиденном, владелец задумался. — Если бы не нож, её можно было бы принять за заблудшую. Но стой. Говоришь, платье тяжёлое снимала?       Та кивнула. — Вполне могла спасаться бегством от напавших бандитов. В такой одежде далеко не убежишь. Вообще, знатных особей часто атакуют в подобных местах. Ты запомнила где увидела её? — В западной части леса. — Значит, ехала в направлении столицы. С женщиной мы ничего не поделаем, её могли догнать и уже убить. Но бандиты ещё остались, хоть и переместились. — Мы справимся, отец, — заверил Каташи.       Хозяин недоверчиво окинул взглядом вначале его, потом Акаме. Тяжело вздохнув, он кивнул головой. — Мне хочется в это верить. — Мы отправимся до рассвета, может застанем их врасплох.       Отец дал согласие, пообещав Акаме большую награду. Оказавшись в комнате, она решила очистить Мурасамэ. Её не покидало беспокойство, она глубоко погрузилась в самоанализ. Лёгкое прикосновение к холодному металлу раздалось по всему телу. Она замерла, после чего плавным движением отвела руку от катаны. Пореза не было. Она отодвинула меч, ругая себя за такую невнимательность. Но даже в медитации Акаме не проанализировала причину зародившегося страха. Всегда доверяя своему предчувствию, она заранее знала об исходах большинства битв. И, научившись вскоре отличать ощущения, даже могла предсказать возможную неудачу. Так было, когда в одной из деревень на неё напали сразу же после наёмного убийства одного человека. Она была готова бежать и запланировала несколько вариантов побега. Но это чувство было другим. Щемящее и горькое.       Они вышли после трёх часов ночи. В этих краях даже в это время суток надвигающееся Солнце придавало небу светлые оттенки. Каташи шёл уверенно и сосредоточено, Акаме старалась не проявлять волнение. — Акаме, — тихо произнёс парень. Она перевела взгляд на него. Тот устремился взором вдаль и продолжил, — кем ты была до нашей встречи? — Наёмной убийцей, Каташи, — ровно ответила она. — Я знаю это. Но кого ты убивала? — Тебе не нужно это, — после паузы сказала Акаме.       Он остановился и внимательно посмотрел на неё. — Послушай, я должен знать с кем я сражался спиной к спине. Если ты боишься, что я изменю мнение о тебе, то знай — этого не произойдёт. — Ты так уверенно это заявил, — тускло проговорила Акаме. — Потому что я верю тебе, — стоял на своём Каташи.       Акаме вздохнула и ответила, не глядя ему в лицо. — Я была на стороне революционеров. — Да? Почему же ты сразу не сказала?       Она пожала плечами. — Революционеры совершили великое дело. Ты должна быть в почёте! — Убийца в почёте? Сам-то думаешь что говоришь? — так же блекло спросила она. — Возможно, но… — Каташи, я была участницей тайной организации, если ты так хочешь знать, — раздражённо сказала Акаме, а после длительного молчания тихо бросила, — Ночной Рейд.       Лицо парня перекосилось. Прежний блеск в глазах померк, а мимика стала жёстче. — Ты была среди тех, кто убивал людей, несущих пропитание в мою деревню.       Это звучало как утверждение, а не вопрос. Акаме скрипнула зубами. — Это ложь, нас тогда подставили. Мы избавлялись от прогнившей власти, уничтожающей невинных людей.       Каташи хотелось что-то сказать, но Акаме подалась вперёд. Эта новость потрясла его, и он позабыл о своём обещании. Простояв неподвижно с полминуты, девушка окинула его небрежным взглядом и спросила: — Идёшь? — Да, иду.

***

      Эйн снилось её далёкое прошлое. За день до того, как она встретила его, она лениво прохаживалась по дому и сетовала на скуку. Жила от праздника до праздника, потому что только тогда она выбиралась из дому. Во всех дворянских семьях было положено содержать библиотеку, но даже книги не могли избавить её от невыносимой досады. Контролировали каждый её шаг, она не имела права покидать стены дома. Поскольку Эйн была самой младшей, да и, причём, единственной оставшейся дочерью в семейном гнезде, воспитание велось с особым пристрастием.       Она сочетала в себе буйность характера и спокойствие поведения, подстраиваясь подобно хамелеону под каждую ситуацию. Эйн была сдержанной с отцом, потому что он был сдержан по отношению к ней. Они вели спокойные беседы в его кабинете, сидя друг напротив друга. Она с удовольствием выполняла бумажную работу, какую отец ей поручал, зачитывала деловые письма, когда тот курил трубку в своём кресле и старательно вырисовывала каждую букву, когда писала ответ под диктовку. С матерью всё обстояло наоборот: они эмоционально общались, заливались смехом и с покрасневшими щеками откровенничали друг с другом. Единственные раздоры в семье были с гувернанткой. Она была на пару лет младше матери, за что та не воспринимала её всерьёз. Гувернантка защищалась тем, что воспитала троих её сестёр и те стали «настоящими воспитанными барышнями». Не имея высокого мнения о своих сёстрах, та лишь посмеивалась. Между гувернанткой и Эйн всё велось на повышенных тонах.       С другими людьми она почти не общалась. Задавать манеру разговора Эйн не умела, она всегда подстраивалась под собеседника. Её это не беспокоило, до тех пор, пока она не оказалась женой завоевателя. Император часто порицал её за ветреность и отсутствие собственного мнения. Эйн же называла это по-другому: неспособность вести диалог. Тем не менее, она часто возражала у себя в голове, что она не существует как личность. Хотя в глубине души ей это было безразлично, Эйн оставляла рассуждения подобного рода философам. Её беспокоило другое — исполнение собственных желаний, и ради них она могла сделать многое.       Хорошо знакомое ей чувство вывело Эйн из состояния сна. Картинка светлых коридоров дома померкла и перед ней возникла следующая — тёмный лес и холодная земля. Резко приподнявшись, она прошла мимо удивлённых Надженды и Лаббока. Не оборачиваясь, она произнесла: — Лаббок, оставайся с ней. Если услышишь крики, унеси Надженду куда угодно, лишь бы было безопасно. — Но к-как же вы, Эйн-сама? — он был поражён решением императрицы. — Я единственная нахожусь в относительной боевой готовности. Надженда ещё не оправилась после регенерации, поэтому ты обязан защитить её и тейгу.       Эйн не оставила им возможности для возражений. Она уверенно шла вперёд, перебирая в памяти все некогда выученные боевые приёмы. И этого всё равно не будет достаточно, ведь её учили исключительно самообороне. Возможно, её убьют, но она передала своё главное требование — воскресить её среднего сына Айко. Эйн не сомневалась в исполнении своего желания, потому что тейгу сам поведёт их в нужном направлении. И не позволит умереть Надженде.       Ощущение было единственным, кто её никогда не подводил. Она спряталась за широким деревом, крепко сжимая кинжал. Эти шаги точно принадлежали мужчине. Тихий хруст ломающихся веток раздавался где-то слева. Эйн нащупала руками маленький камешек и прижала его к груди, молясь не промахнуться. Шаги приближались, этот человек был на расстоянии не менее 33 футов. Он отошёл немного в сторону, противоположную её местонахождению. Эйн прицелилась и бросила камень в дерево прямо напротив себя. Уловка сработала, и человек направился в её сторону. Она старалась не дышать, но громкое сердцебиение, казалось, выдавало её. Медлить нельзя. Перед ней предстала крепкая спина в белой рубашке, он сжимал копьё двумя руками. Тихо и почти невесомо она сделала маленький шаг навстречу и всадила кинжал в шею, проведя линию по ширине горла. Отскочив и увернувшись от слабого взмаха оружия противника, Эйн побежала прочь. Её лицо, грудь, руки — всё было в горячей густой крови. Она услышала падение бездыханного тела позади себя.