Струна

       Стук. Следом еще один. Словно на голове железное ведро, по которому отбивает ритм какой-то озорник.        Стайлз жмурится. Это не прекращается на протяжении томительно долгих сорока минут. Он ненавидит МРТ и все, что связано с медицинскими обследованиями. Больница пробуждает в нем слишком болезненные воспоминания о матери.        Наконец, режущий барабанные перепонки звук, прекращается. Стилински открывает глаза, видя перед собой яркий свет больничных ламп. Он встает с кушетки, надеясь на лучшее. Но всем его надеждам приходит конец, когда он видит своего отца сквозь огромное стекло, разделяющее процедурный и смотровой кабинеты.        Взгляды отца и сына встречаются. В этот момент внутри Стайлза что-то обрывается, ведь он понимает, что диагноз неутешительный. Но не это заставляет слезы течь по его щекам.        Отец. Неужели ему вновь придется собирать себя по маленьким кусочкам? Выдержит ли он потерю еще одного, теперь уже единственного близкого человека в своей жизни? Что, если он вновь начнет пить? Кто остановит его на этот раз? Более того, что, если он и вовсе не сможет пережить потерю сына? За что ему это?        Стайлз сжал челюсть, заставляя себя не плакать. Он должен быть сильным, чтобы не причинять отцу еще больше боли.        Дверь палаты открывается, и шериф города Бейкон-Хиллс входит внутрь. Медленно, на трясущихся ногах мужчина подходит к своему ребенку. Он так похож на свою мать… —  Все плохо, да? — с толикой надежды спрашивает юноша, в глубине души веря в лучшее. Но он знает, что отец не солжет. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь. — Я надеялся, что болезнь матери не передастся тебе по наследству, но… — глаза шерифа наполняются слезами, а голос дрожит. Сердце подростка разрывается точно так же, как и сердце мужчины. — Я всегда был неудачником, пап. Пора бы привыкнуть, — Стайлз пытается подбодрить отца, крепко обнимая его. Он закусывает губу, не в силах больше сдерживать собственных слез.        На протяжении нескольких долгих месяцев парень жил своей обычной жизнью, посещая школьные и внеучебные занятия, тренировки по лакроссу и периодически проводил вечера в гостях у Скотта. Как оказалось, височно-лобная деменция прогрессировала уже несколько лет. Синдромы болезни проявлялись в той же форме, что и раньше, пока в один будний день в школе, парень не обнаружил, что читать тексты в учебниках становилось труднее. Иногда буквы, слова, а то и целые предложения становились размытыми. Друзья начали замечать изменения в его поведении: апатия, неожиданные всплески агрессии или неприкрытого безразличия.        Стайлз в очередной раз с грохотом закрывает книгу, осознавая, что не понимает смысла прочитанного. В последнее время ему все сложнее концентрироваться на чем-то конкретном. Броуновское движение мыслей в его голове не прекращалось. Хотелось забиться в угол, сжавшись в позе эмбриона, и тихо плакать от собственной беспомощности.        Тем не менее, Стилински дал самому себе обет молчания. Ни отец, ни друзья не знают, что состояние ухудшается с каждым днем. Он уже не ощущает себя прежним активным подростком, ищущим приключения и страдающим по первой красавице школы. Сейчас, смотря на себя в зеркало, он видит измученного парня, чьи глаза потеряли свой огонёк. Безусловно, в какой-то степени он жалел себя. Внутри каждого из нас живёт эгоист, трясущийся за собственную шкуру. Разве что в ком-то он проявляется в большей степени, в ком-то в меньшей. Стайлз любил жить, но он так же мог отдать свою жизнь за близкого человека, за великое дело. Он не хотел пустой смерти, но судьба распорядилась иначе.        Проходили недели, приближая его конец. Все знали об этом, но никто не смел даже думать о смертельной болезни, ведь Стайлз больше всего не хотел этого. Жалость, страдание близких людей — то, в чем он нуждался меньше всего. Лучше жить, создавая иллюзию, что все, как и прежде, ничего не меняется. Ничего, кроме него самого. — Стайлз, ты спал сегодня? — интересуется Скотт, глядя как друг потирает глаза, под которыми залегли тени. Стилински вскидывает брови, переводя взгляд на брюнета. — Да, все хорошо, — выдавливая из себя улыбку, Стилински подмигивает и показывает другу большой палец. Скотт улыбается, но внутри скребут кошки. Он, как никто другой, видел все изменения, что происходили с сыном шерифа. Видел, как упорно он пытается делать вид, что здоров, что он все тот же прежний Стайлз Стилински. МакКол ненавидел его за это. За лживые улыбки, за попытки выдать желаемое за действительное, обмануть себя. Но с другой стороны, понимал, пытаясь ставить себя на его место.        Лидия входит в кабинет вместе со звонком, присаживаясь рядом со Стайлзом. Чувствуя его запах, на глаза девушки невольно наворачиваются слёзы. Сколько ещё ей суждено чувствовать его, ощущать присутствие столь близкого человека? — Как ты? — тихо спрашивает девушка, на что парень просто кивает. Она знает, что он не любит подобных вопросов, но удержаться не может. Каждый раз, когда видит его, сердце Лидии пропускает несколько ударов. Дорог — не то слово. В последнее время она жила им, пытаясь проводить с ним каждую минуту своего времени. Она подвозила его до дома, потому что юноша больше не мог водить машину самостоятельно. Она готовила ему вкусный ужин, если шерифа не было. Делала уроки, а вечером они вместе смотрели фильмы. Лидия не относилась к нему, как к больному, она относилась к нему как к любимому, переживающему временные трудности.        Ручка Стилински упала на пол, но он, похоже, даже не заметил этого. Скотт положил ему на парту запасную ручку, бросив обеспокоенный взгляд на рыжеволосую. Лидия взглянула на тетрадь Стайлза. Почерк стал менее аккуратным, неразборчивым, а некоторые предложения были недописанные.        Мартин хотелось плакать, кричать, просить о помощи кого угодно, лишь бы он жил. Она была готова на все, лишь бы ощущать его запах, слышать столь любимый голос, смеяться над глупыми шутками. Нет, она была готова не видеть его больше никогда в жизни, лишь бы знать, что он жив и здоров. Лидия любила его, только поняла это слишком поздно, когда времени почти не осталось. Страх признаться ему в этом не давал покоя, ведь она боялась, что сделает его уход ещё более болезненным, если расскажет о своих чувствах. Где-то в глубине души, девушка таила надежду, что он поправиться и у них ещё будет время.        На следующий день Стайлз Стилински не появился в школе. Впрочем, как и неделю спустя. Резкое ухудшение состояния приковало его к постели. Головные боли, периодические галлюцинации, бессонница и небольшие провалы в памяти. Джон Стилински пытался найти лучших врачей, был готов заплатить любые деньги, лишь бы он остался.        Так, одним вечером, обзванивая очередную клинику, мужчина слышит стук в дверь. Открывает дверь и видит перед собой некогда роскошную, рыжеволосую девушку, что сейчас больше похожа на ожившего мертвеца. Бледная кожа, синяки под глазами, едва растрепанные волосы. — Лидия, проходи, — добродушно произнёс мужчина. Он привык видеть эту девушку здесь постоянно. Более того, он знал, что она являлась многолетней любовью его сына и был благодарен ей за то, что она делает для него. — Стайлз у себя? — кивок. Лидия проходит наверх и негромко стучит по двери, ведущей в комнату её возлюбленного. — Проходи, — он знает, что это она. Её стук особенный. Девушка медленно приоткрывает дверь и входит в комнату. Обстановка внутри угнетающая. У неё внутри плохое предчувствие, терзающее весь долгий день. Словно гитарная струна натянута до предела.        Лицо парня бледное, безжизненное. Он не чётко может сфокусировать взгляд на лице вошедшей девушки. Ему с трудом удаётся вообще сконцентрировать внимание на ней. Зелёные глаза. Когда-то он восхищался ими, а сейчас видит сквозь дымку. Он понимает, что смотрит на нее в последний раз. Девушка присаживается на край кровати и проводит рукой по тёмным, густым волосам. На её глаза заворачиваются слезы, когда она слышит тяжёлое дыхание парня. — Я люблю тебя, — слова срываются с её губ быстрее, чем она может подумать. Он замирает, а его глаза наполняются влагой. Почему она говорит это так поздно? Влажная рука парня находит руку девушки, переплетаясь их пальцы. Лидия не сдерживает слез, пытаясь запомнить каждую родинку на его лице. Ей хочется вырезать у себя в памяти его портрет, чтобы никогда не забывать. Хотя, она знает, что никогда не сможет забыть. — Лидия, — его голос тихий и хриплый, — ты первая девушка, с которой я танцевал. Ты та девушка, с которой я мечтал быть с третьего класса, — он пытается сконцентрировать все внимание на ней, но это сложно даётся, — ты первая девушка, с которой я танцевал, — повторяет он, не контролируя себя. Лидия плачет сильнее, понимая, с какой трудностью ему даётся каждое слово.        Девушка не выдерживает и наклоняется, оставляя на его губах соленый поцелуй. Он чувствует её слёзы и губы одновременно, от чего прохладная жидкость скатывается по собственной щеке. Сколько же лет он мечтал об этом? Сколько лет он мечтал о её признании, о поцелуе? Тем не менее, он счастлив. Сейчас он действительно счастлив. — Я люблю тебя, — произносит юноша и сжимает руку Лидии сильнее. Та подносит их переплетённые пальцы к губам, целуя. В голове приносятся события школьных годов, когда он постоянно был рядом, а она отказывалась замечать его. Постоянные комплименты, большие, но глупые подарки. Почему мы ценим, когда теряем?        Слёзы останавливаются, когда она видит его улыбку. Искреннюю, настоящую. Пусть она и длится всего лишь несколько секунд. Затем, он отпускает её руку, от чего внутри становится пусто. Словно кто-то забрал все тепло. Как она раньше жила без его касаний? — Лидия, — ее имя звучит так нежно из его губ, — Иди.        Девушка отрицательно мотает головой, не желая оставлять его. Не желая прощаться. Стайлз все так же любяще смотрит на неё, но уже более требовательно. — Прошу, иди.        Сжимая губы в тонкую полоску, девушка встаёт с кровати, последний раз любуясь прекрасными, родными чертами, а затем направляется в сторону выхода. По её щекам текут слёзы. Она не оборачивается. Закрывая дверь с внешней стороны, внутри что-то обрывается. Струна, что так долго была натянута, разрывается.        Крик. Беспомощный, страшный, полный боли крик срывается с её уст.

Его больше нет.