Драбблы

1. Сещемару|кто угодно. Великого ёкая превратили в маленькую визгливую собачку. — Мать вашу за ногу! – раскатилось по сосновому бору, когда загадочный белый дым в округе рассеялся. — Какая прелесть! – с еще более устрашающей силой прогремело следом. Инуяша, чьим устам принадлежало первое изречение, с раздражением покосился на Кагомэ. А после – с тихим ужасом – на то, что осталось от его брата. Он, конечно, терпеть не мог Сещёмару — этого высокомерного, зазнавшегося Сещёмару, который до сих пор глядел на него при встрече как на естественные человеческие отходы… Но видит бог (да и черту это тоже было предельно ясно), что такой кары не заслужил и этот высокомерный ублюдок. На месте, где мгновеньем раньше стоял его старший брат, сидел, озираясь с забавной растерянностью, маленький белый щенок… — Какая лапа! – снова пропищала Кагомэ, опускаясь перед ним на корточки. — Лапа, тоже мне… — негромко пробурчал Инуяша, подходя ближе. Щенок привстал и встретил его недружелюбным рычанием. Этот ублюдок даже в образе шавки был все тот же! — Заткнись ты! – прикрикнул на него полудемон. И тут же в голову стукнуло, словно молнией: «Заткнул… Я только что заткнул Сещёмару…» Вообще-то Сещёмару зашумел пуще прежнего, но сам факт, что Инуяша сказал единокровному братцу такое, да еще и совершенно безнаказанно, охватил полудемона столь безудержным счастьем, что Кагомэ, сидевшая к нему спиной, хмуро спросила: — Ты там что, хихикаешь? Не в силах больше сдерживаться, Инуяша разразился громыхающим смехом. Щенок испуганно прижал к голове уши и замолчал. — Ну что, малявка, — смакуя каждое слово, начал Инуяша, присаживаясь рядышком, — кто теперь позор рода? — Инуяша… — грозно прервала Кагомэ. — Ну что? — Это твой брат! Инуяша фыркнул. Кагомэ с ее идеями всепрощения и покровительства слабым временами бесила его никак не меньше, чем тот же Сещемару с его коронным взглядом. А последнего тем временем бесцеремонно оторвали от земли и для чего-то сунули Инуяше под нос. — Вот, посмотри на него, — проникновенно начала Кагомэ, прежде чем он успел возмутиться.— Посмотри, какой он маленький и беспомощный. И это ты перед ним только что распинался про позор рода? Да тебе стыдно должно быть, Инуяша! Ты теперь должен защищать его! Щенок еще недолго поболтался перед Инуяшиным носом, а затем фактически насильно был втиснут ему в руки. «С какой это стати мне его защищать? — раздраженно вопросил у себя самого полудемон. – Он меня что-то не сильно защищал, когда я был ему по щиколотку…» Рассуждая так, он пришел к вполне логичному решению – пусть Сещёмару вертится как хочет. Но тут щенок в его руках забрыкался, пытаясь найти задними лапами опору, встал на его колени, а мордочку с черным холодным носом поднял к его лицу так близко, что Инуяша, сам того не желая, поглядел в его огромные желтые глаза. «Нет, с какой вообще стати?..» – уже не так уверенно повторил про себя полудемон. Какое-то загадочное тепло, ударив прямо под сердце, стало разливаться по его телу... Потом тепло перешло на колени, и тут уже Инуяша задумался… И принюхался. Через секунду лес огласил очередной вопль: — Он меня обоссал, подонок! 2. Сещемару|мелкий Инуяша. Сиюминутная симпатия Сещемару к братцу. Комната находилась под самой крышей, и потому потолок там был низкий, а на сходе с углами – скошенный треугольником. Сещёмару пришлось наклонить голову, чтобы подойти к ней, стоящей возле колыбели. — Ты же… его сын, верно? – в ее взгляде мелькнуло нечто, смутно похожее на радость. – Сещёмару... Она никогда не воспринимала его иначе, чем сына своего мужчины. И оттого ее улыбки, посланные ему, всегда были похожи на улыбки матери, а ее речи всегда были теплы и пронизаны лаской. Предстань он перед ней в своем истинном обличье, она бы все равно улыбалась ему, как и прежде, и говорила те же слова. Определенно, люди с их поступками были непонятны Сещёмару. А эта – Изаёй, без сомнения, заслужила титул самой нелогичной. Вот, к примеру, зачем она спросила только что: — Хочешь взглянуть на брата? Сещёмару приподнял в легком недоумении бровь. Но Изаёй, казалось, не заметила того. Укачивая маленький сверток, она ступила к демону, как будто он вовсе и не демон был, а мальчик, которого любящая мачеха знакомит со сводным братцем. В груди Сещёмару всколыхнуло негодование, и быть может, следующий шаг грозил стать последним для Изаёй, но тут за перегородкой приглушенный голос служанки произнес ее имя, и она, с осторожностью уложив спящего сына в кровать, вышла к прислуге. А он остался один... Вернее, не совсем так. Откуда-то из угла с колыбелью доносилось легкое шуршание, а все в комнате, казалось, было насквозь пропитано запахом его рода. И другого – человечьего. Это была самая отвратительная в мире смесь. Сещёмару пришел сюда узнать, что стало с теми, за кого отдал жизнь сильнейший в мире демон. И теперь, глядя на эту колыбель, Сещёмару с досадою подумал: «Как низко ты оценил свою жизнь, отец….» Человеческая женщина. И ребенок, который станет изгоем. Разве они стоили того… Он взглянул на спящего в кроватке малыша. Разве вот он стоил жизни?.. У его брата были белые, точно у него самого, волосы. Крохотные когти на крохотных пальчиках. И, наверное, такие же золотые глаза. А еще у его брата были уши… Маленькие треугольные уши. Как у собачки. Взгляд Сещёмару приклеился к ним как-то сам, против воли хозяина, и еще с полминуты бесстрастный демон смотрел на эти уши так сосредоточено, будто в них ему дано было узреть смысл жизни. А затем – и это тоже произошло против его воли – Сещёмару склонился над малышом и осторожно сжал двумя пальцами один треугольник. Тот оказался мягким и шелковистым на ощупь. И теплым-претеплым. Сещёмару заворожено глядел на брата. — Трогаешь его уши? – раздалось в тот же миг за спиной. Вскинув от неожиданности голову, Сещёмару поздоровался затылком с потолочной балкой. А Изаей, загадочно улыбаясь, прошествовала к детской постели и, подоткнув малышу одеяло, негромко сказала: — Ладно… Я ему не расскажу. Сещёмару пронзил ее испепеляющим взглядом. И ответил: — Спасибо… 3. Инуяша|Сота. Настоящие мужики толкуют о бабах. Сота очень любил, вот как сейчас, сидеть и говорить с Инуяшей на их мужские темы. Все-таки, как бы ни был близок Инуяша с его сестрой, существовали мгновенья, когда настоящему мужику требовалось общество другого настоящего мужика. И Сота знал, что был наилучшим кандидатом на эту ответственную должность. Правда, разговор у них почему-то не клеился… То есть, клеился, но немного не в том направлении. — Ну, так вот, — с жаром вещал Инуяша, разговорившись после сытного обеда. – Значит, я ему в рыло слева, а этот муд… кхем… дурак Кога – раз, и в сторону. Хах! Он думал, он уклонился. Как бы не так! Сота хмуро слушал его излияния уже полчаса. Кто же знал, что на вопрос: «Как там у вас с сестрицей?» — Инуяша расскажет о том, как у него с Нараку, Когой и еще парочкой персонажей, чьи имена Сота слышал в первый и, как надеялся, в последний раз? Может, он где-то просчитался? Может, кое-кто из них еще не дорос до серьезных разговоров? Сота хмуро покосился на смакующего детали боя Инуяшу и, только тот закрыл рот, чтобы перевести дыхание, поспешил спросить: — Братик, а причем тут вообще сестра? Инуяша глянул на него с непониманием: — Сестра?.. — Кагомэ. — Кагомэ? – он будто услышал это имя впервые. – А, ну, Кагомэ, да... Я ж про нее и толкую. Ты что, не слушаешь? Так вот. Насчет Кагомэ… Я уже рассказал тебе про Сещёмару? — Про Сещ?.. — заикнулся Сота. Инуяша беспечно махнул рукой: — Можешь звать его просто ублюдком Сещемару, — и тут, даже не потрудившись исправиться, как до этого, Инуяша пустился вещать очередной россказень – о простом ублюдке Сещёмару. Сота с тихой скорбью устремил взгляд в храмовый сад. У него никогда не будет племянников…