Цветок в зеркале, луна на воде

      Храм Божественной Кагуи был высокой и узкой башней в селении Роран, что расположился у самых корней Древа Мира. Шпиль башни уходил высоко в облака, почти доставая глаз Зверобога. И где-то у самого шпиля жила Божественная Кагуя, единственная покровительница людей.       Джун была одной из многочисленных прислужниц в храме, которая мечтала когда-нибудь стать жрицей и увидеть лик богини. Но годы шли, Джун взрослела, а храм Кагуи не желал раскрывать перед ней своих этажей. И хотя жизнь в храме была легка, гораздо легче, чем в других провинциях, Джун не считала это правдой. Работа в храме была для неё слишком тяжела и трудна, она с завистью смотрела на жриц, избранных самой Кагуей, что слушали просьбы людей и давали помощь всякому просящему. Но больше всего завидовала, хотя скорее ненавидела Джун лишь одну из жриц, жену старшего из сыновей Кагуи — Валли.       Валли была белокожа, черноволоса и кротка. Взгляд её темных, темнее самой безлунной ночи глаз был быстрым, практически мимолётным, полный едва сдерживаемого огня. Многие в храме говорили, что Валли уже давно была не жрицей, а самой настоящей богиней огня.       Огонь ластился к рукам любимейшей из жриц Кагуи, слушался её беспрекословно и никогда не обжигал. Но больше огня к рукам Валли ластился лишь старший из детей Кагуи, Хагоромо. Он одаривал её прозрачными камнями, красными цветами и шелками, и Валли изредка улыбалась, продолжая смотреть в пол. Никто не знал, что из-за угла, сгорая от ненависти и зависти, за ними наблюдала Джун.       Джун не любила Хагоромо и уж тем более не считала его красивым. С костяными наростами на голове и глазами лишённых белков он был по-настоящему уродлив в глазах Джун. Но чёрная жгучая зависть в её сердце и ещё большая ненависть в душе, заставляли желать его как прекраснейшего из мужчин. Джун мечтала, чтобы он влачился за ней, одаривал её дарами, и чтобы жгучие кровавые слёзы полились из глаз Валли.       Зависть и ненависть чёрной патокой окутывали Джун, шлейфом тёмного тумана стелились вслед за ней, обещая мучительную гибель её душе. О, гибель Джун была бы скорой, ведь обернувшись последовательницей старшего сына Зверобога — Зецу, её ждала бы лишь смерть. Но в тот день Божественная Кагуя была милосердна, а возможно глупа.       Старшая жрица храма была пожилой женщиной с сединами в волосах и суховатой кожей, а ещё с проницательными серыми глазами, которые всегда упрямо и чуть недовольно смотрели на всех. Старшая жрица редко говорила и ещё реже спускалась вниз, к послушникам храма, большую часть времени находясь подле Кагуи.       — Тебя желает видеть Божественная Кагуя, — хрипловато сказала старшая жрица, появившись за спиной Джун, глазами цепко осматривая её.       И Джун низко поклонилась, скрывая больной блеск глаз. Возможное признание не всколыхнуло в её душе ничего, не затронуло сердце, лишь разозлило сильнее.       — Я незамедлительно прибуду, старшая жрица.       Жрица недовольно поджала губы, цепко всматриваясь в чужое лицо, а затем хмуро кивнула, удаляясь.       Злобная гримаса исказила лицо Джун, крепче сжав тряпку, она оскалила зубы, смотря вслед старшей жрице. Тьма в её душе всколыхнулась, ядовитым туманом просочилась наружу и вновь затаилась, ожидая. Джун отбросила тряпку, отряхнула руки и неудосужила себя сменой одежды, отправившись наверх как есть, в серой робе прислужника.       Лестницы в храме были из белого камня, крепко прижаты к стенам и, изредка казалось, что висели воздухе на толстых тросах, что уходили высоко вверх. Чем выше был этаж, тем меньше злата было на нём. Ибо Божественную Кагую не прельщали человеческие богатства. Но Джун не видела этого, не смотрела по сторонам, поднимаясь на последний этаж.       У покоев Кагуи её встретили настороженно, а один из старших стражников — Джашин на последок прошептал себе что-то под нос. Джун не вслушивалась, не слишком веря в россказни о том, что каждый избранный самой Кагуей может стать божеством. Ведь не могла Джун представить, чтобы божество слушалось кого-то.       Покои Кагуи были светлыми, воздушными, с широки арками что пропускали бледный, серебряный свет. Многочисленные благовония были зажжены в покоях, и Джун с трудом сдержалось, чтобы не скривиться в отвращении. Запах морских лилий был тонким, но до омерзения приевшимся.       — Вы вызывали меня, госпожа, — низко склонилась Джун, не поднимая глаз.       — Я хочу увидеть тебя, — прозвучал низкий женский голос.       И Джун послушно прошла вперёд. Божественная Кагуя была так же уродлива, как и её дети. Волосы Кагуи были длинными, тонкими, будто сделанными из тончайшего лунного шелка, и кожа её была подстать волосам бледная, даже на вид нежная. Костяные наросты Кагуи были длиннее, чем у её сыновей, они тянулись высоко вверх, будто кроличьи уши. Но самым отвратильным в Кагуи, по мнению Джун, были её глаза. У Кагуи было три глаза, два из которых были лишены зрачков, третий же лишённый ресниц находился посередине лба — дар Зверобога.       — Так значит это ты, — невольно скривилась богиня, она видела тьму в душе Джун и знала, что уже ничем не сможет помощь, ведь Джун не желает помощи, — так яро ненавидишь меня и детей моих.       — Вы ошибаетесь, госпожа, — низко склонилась Джун, хоть ненависть клокотала в её душе.       — Ты обвиняешь меня во лжи? — спросила Кагуя, и глаза её налились силой, засветившись зеленоватым цветом.       — Вы не так поняли меня, госпожа, — поспешно, ответила Джун. — Моё тело и мой дух всецело принадлежит Вам, а уважение и любовь моя к Вам и детям Вашим безгранична.       — Не смей лгать мне в лицо! За неуважение, проявленное ко мне, я накажу тебя, и наказание моё будет вечно преследовать тебя и детей твоих. Ни ты, ни твои дети не смогут увидеть, услышать, узнать чужих чувств. Да будут вечно они искать Великую Любовь, но никогда не найдут. Да будут вечно они верить в Великую Дружбу, но всегда предадут. И ни одна невинная дева, как бы сильно не любила твоё дитя, не сможет посеять и зёрен света в чужой душе. И будут они желать мира, но приносить лишь беду. И ни один даже самый сильный колдун не снимет моё наказание, покуда не получите прощение моё.       Слова Кагуи наполненные силой, окутывали Джун, проникали в саму её суть, цепями опоясывая чёрную душу. Злость и ненависть клокотали в Джун, тёмным туманом вырываясь наружу. Джун зло оскалилась, порывисто шагнула вперёд и ненавистно всмотрелась в лицо Кагуи.       — Тогда проклятье это я разделю с твоими детьми, и не будет счастье крови твоей на земле этой, демон. Я поклянусь в верности злейшему из врагов людей, но не будет покоя семье твоей, — чёрный туман всё сильнее и сильнее клубился вокруг Джун, а где-то под сводами храма зло сверкали золотистые глаза старшего из сыновей Зверобога.